Поэма-мозаика.
Сказка
Посвящается старшему
сыну Виктору
Кто скажет,
Кто сказать посмеет,
Что нам подвластны
Тайные души теченья,
Никто той силой не владеет,
Чтобы убить в себе
Горячее стремленье
К тому, что просит,
Жаждет,
Требует душа.
1 часть
Осколок первый.
Он был охотником таёжным,
Но часто путь его лежал
В заснеженных уступах скал
По белым кручам бездорожья.
Среди ледового безмолвья
Снега лежали чредой волн,
Лишь редкой линией колонн
Дымки струились над становьем.
По снежным тропам зимней тундры
Кружился след широких лыж,
Не ускользала даже мышь
От глаз всевидящих и мудрых.
Взлетали с шумом птичьи стаи
На звук стремительной ходьбы,
И вспыхнула игра судьбы
В блестящем мехе горностая.
С уступа на уступ он прыгал,
Ведомый линией следов,
Змеившихся среди снегов,
Вдруг пойман сам виденьем мига.
Взметнулся веер снежной пыли,
Когда он замер на бегу
Крови горячей звонкий гул
Ударил пулею навылет.
Колонной белою стекали
Потоки льда, в их глубине,
В искрящейся морозной мгле,
Кристаллы звездами мерцали.
Сплетаясь вязью, порождали
Холодный облик дивной девы
Прозванью Снежной королевы,
Живущей где-то в снежной дали.
Весь жар нетронутого сердца
Сдержал железной волей он,
Но вырвался невнятный стон,
Любви, которой не согреться
Он устремился с высоты
В бездонность тающего мига
Где остро - ледяные иглы
Распяли сердце на кресте мечты.
Осколок второй
Он шел по следу Королевы
Тропою, шириною в жизнь.
В ее истоке была Ева,
А дальше тропы разошлись.
Искал ее он всюду - в гранях
Прозрачной тверди хрусталя,
В сияньи северном в полях
И в отблесках холодных далей.
Был след внезапен, перепутан,
Как путь неведомой звезды,
Порой меняющийся круто,
И исчезавший у воды.
Обычной жизни теплый ветер
Его не трогал вихрем чувств,
Цветущий мир Царицы лета
Лишь утомлял дыханьем буйств.
Но тот, кто ищет, тот найдет,
Хотя порой не то, что ищет.
Был своеволен жизни ход,
Скрывавший сад под пепелищем.
Полярная глухая ночь
Играла северным сияньем
Увидел в сполохах как прочь
Скользили ледяные сани
Олень бежал среди снегов,
Струивших эхо отраженья.
Был след его, как след оков
Бегущего во тьме движенья.
Успел схватить за край саней.
Отчаянно рванувшись следом,
Мерцал в сиянии огней.
В них силуэт, окутан белым,
Из темноты в кристаллах льда
Возник дворец застывшим светом,
Дрожала льдистая звезда
Над ним в туманности кометы.
Сквозь стены лился мягкий свет,
Сверкали искры нежно-синим...
Стремительный окончив бег,
Застыл олень, как хрупкий иней.
Себя не помня, следом шёл
За стройной белою фигурой,
И разлетался снежный шёлк
Нежнее гибкого велюра.
Послушны магии снегов,
Легли покорно злые вихри,
Но эхо сбило звук шагов,
Одетых мехом, но не тихих,
Она обернулась – глаза
Ударили полётом мыслей.
- О, Королева! - он сказал,
Тебя искал всей силой жизни.
Упал в тревожной тишине,
Стоять не в силах, на колени
Металось эхо в вышине.
Дыханьем загнанным оленя.
- Как ты посмел войти, чужак!
Взлетели вихри глухо воя
Но усмирил их тайный знак
Движение ее руки живое.
Но бились трепетом слова
Взлетали спугнутою стаей
- Тебя нашел. И ты жива,
Моей любви мечта простая.
Блеснула вдруг в глазах роса:
Но мне мечты твоей не нужно.
Своей любви ты властен сам
Иди. Олени в этот час послушны.
Она ушла в сиянье колдовское
За пологом снежинок исчезая,
Лишь тишина холодного покоя
Осталась с ним, беззвучно угасая.
Осколок третий
Он шёл и говорил с собой,
Насмешкою пытаясь защититься,
Но прорывалася мольбой
Мечта об улетевшей синей птице.
-Да, ты нашёл её, но что
Теперь ты хочешь в миг безумный?
Чтоб и она своей мечтой
Тебя любила, неразумный?
Но вспомни тех, кого забыл,
Кого отверг в той жизни прежней.
Чью жизнь надеждой озарил
И растоптал любви подснежник.
Вдруг в страхе оглянулся он:
А вдруг всё это наважденье?!
Но вырвался невнятный стон -
Дворец светился отраженьем.
И он вернулся. В тишине
Шаги звучали стройным эхом,
Летевшим к пепельной луне,
Смеющейся печальным смехом.
Снежинки тихо разошлись,
Он ложе изо льда увидел,
Свет уходил колонной ввысь,
Обвитый ледяною нитью.
Закутавшись в бесценный мех,
Она спала, комочком сжавшись,
И серебристый лунный свет
Лежал на лбу венцом прекрасным.
- Как ты замёрзла, бедная моя,
Он прошептал, вставая на колени,
Коснувшись гладкого как мрамор лба,
Послушный тайному веленью,
И вздрогнул, словно от удара,
Ошеломленный страшной мыслью
Прозрения объятый жаром,
Упавший в бездну с дальней выси.
Был теплым лоб и сонное дыханье
Легко коснулось огрубевших рук,
Взорвалось ужасом вины сознанье –
Она закована в его мечтаний круг!
И он бежал, гонимый страхом,
Как лось, преследуемый стаей
Волков голодных. Резким махом
Сорвал с плеча мешок. Снег таял
В огне костра, грызущего тьму ночи.
Все, что нашел: траву, сухую рыбу,
Медвежий жир, густого меха клочья,
Литого мяса вяленую глыбу
Он бросил в пламя жадного огня,
Как молох пожиравшего припасы.
Летучим пламенем дразня,
Гудел костер негромким басом. ...
Блеснули ярко синие глаза,
Рука взлетела линией заклятья
И вдруг упала. - Что это?
– она спросила очарованно и счастье
Пронзило огненной иглой
Смертельно раненную душу.
Он быстро выдохнул: - Огонь!
- Огонь, - она сказала глуше.
- Он, как цветок, чьи лепестки бегучи,-
Вдруг вырвалось ее признанье,
- изменчивы, как ветреные тучи,
Как севера пурпурное сиянье.
В нем билось сердце, умирая
Слабевшей птицей в прочных сетях,
И отблеск ледяного рая
Горячим пламенем был съеден.
-Скажи, а есть Король огня?
Она спросила, быстро и внезапно,
-Не знаю, - отозвалось в нем, маня
Следами соболиных лапок.
Рассеянно кивнула головой,
Не отрывая глаз от света,
Игравшего янтарною смолой
На белизне густого меха.
Недолго цвел цветок огня,
Увял, взлетая серой пылью.
Вздохнула, грусти не тая,
Взгляд потемнел тоской бессильной.
Был вздохом уязвлен глубоко,
Но ждал, смирясь пред неизбежным.
Густела ночь, но на востоке
Светлело небо безмятежно.
-Зачем пришел ты, человек?
Спросила, глядя в тьму глухую,
И понял он - она уйдет навек
Искать мечту свою земную.
Ушла, ни слова не сказав.
Луна укрылась облаками,
Дворец исчез и только тьма,
О, только тьма!
Напоминала прежний пламень.
… Он брел, неведомо куда,
С душой, опустошенной болью.
Лишь ледяная пустота
Стонала в нем, борясь с любовью.
Инстинкту было наплевать
На отчуждение сознанья,
Как малого ребенка мать
Он вел его сквозь тьму блужданья.
Опомнился, когда торец
Задел широкими плечами,
И онеменье, наконец,
Сменилось бурею отчаянья.
Он зарычал, как раненный медведь,
Сжимая голову руками.
Охотничья порвалась сеть.
Ушла добыча. Сердце – камень.
О, сколько боли
может выдержать оно-
могучее и молодое сердце.
Сочились алой кровью раны,
когда сверкающие иглы
он вынимал из бездны плоти,
снимая сердце с вечного креста
мечты ...
II часть
Осколок четвертый
Седою, скучною старухой
Жизнь окружала как болезнь.
Тайга звала, но вяло, глухо,
Как потерявший чью-то весть.
Он жил из гордости упрямой,
Не откликаясь на игру
Кипящей юности, но прямо
Глаза смотрели и стрелу
Он слал без промаха. А целью
Был дуб сухой, там, на краю
Закрытого от всех ущелья,
Где речка пела песнь свою.
Свободный от разгула страсти,
Здоров и крепок, как титан
Велению души подвластен,
Он избегал суетности обман.
Закрывшись от людей, не видел
Он звёзд, пылающих в глазах
Детей и дев селения, обидев
Их тем, что вызывал невольный страх.
Но жизнь лукавая смеялась,
Уже свивая западню.
Обвал порой рождает малость,
Случайный камень на краю.
Осколок пятый
Однажды, в день знойный и солнечно-пряный,
Он вышел к реке, что теснилась упрямо,
В объятиях скальных уступов и круч,
Как ветром и тучей изогнутый луч.
Шумела вода неумолчно и звонко
Струною натянутой, гибкой и тонкой.
И белая пена, подхвачена ветром,
Летела разорванным клочьями веером.
В потоке неслась узкокрылая лодка
И дева, вся в белом, стремительно – ходко
Бесстрашно летела сквозь пенное пламя
С тревожным восторгом следил он глазами
За вихрем летящею узкой байдаркой.
Река уступила, так конь в пене жаркой
Смиряется крепкой и властной рукой.
И дикий галоп превратился в покой.
Покорно и тихо уткнулась байдарка
В песчаный откос, отливающий ярко
Желтою охрой, оранжевым светом.
В солнечных брызгах, рассеяны ветром
Вились, растекаясь, златым водопадом
Длинные косы. Померк с ними рядом
Солнечный блеск. Ярко-алым узором
Ветви на платье светились, как зори,
Стройные сосны шумели над ними
Воздухом пряно - смолистым манили
Взглядом сплетённые, оба молчали...
А время звенело, струилось ручьями,
Рвалось навстречу биению счастья,
В прошлое всё уносило напасти,
Души сливало горячие вместе
И околдованной грезило песней.
Осколок шестой
Взял он на руки деву покорную,
Молча обвившую шею могучую,
Молча понёс вглубь притихшего леса
Там опустил её в травы зелёные,
Буйно растущие между берёзами.
Гусли заветные молча он вытащил
И заиграл песнь старинную, русскую.
И заворожено слушала девица,
Слушали небо и солнце вечернее
Песнь о томлении вольного духа
В вечной погоне за невозможностью.
Замерли струны, но в небе, казалося,
Песня летела свободною птицею,
Только трава шелестела зеленая
Словно оплакав своё одиночество.
Гибким движением поднялась девушка,
Тонкие пальцы неслышно коснулися
Струн серебристых, звучавших свободою
Голос несильный, но нежный и звонкий,
Пел о любви, как о чуде могучем,
Пел о всесильи души человеческой,
Дерзко бросающей вызовы времени.
Нежно коснувшись струны на прощание,
Дева ушла за берёзы зелёные,
Не обернулась ни разу красавица,
Белою птицей умчалась стремительно
По убегавшей на север реке.
Осколок седьмой
Громом обрушилось на кров отшельника,
В вечном стремлении взять его в пленники,
Небо ночное в зарницах грозы.
Ливнем безжалостным било как плетями,
Града тяжёлого зрели отметины,
Как от ударов упругой лозы.
Молнии рвалися стрелами быстрыми,
Слёзы мешались с потоками чистыми,
Не оставляя покоя душе.
Гнала тревога его беспредельная -
Где же та дева, беспечная, смелая,
Плывшая по одинокой Уйше.
Небо стекало ручьями холодными,
Колкими брызгами, каплями звонкими
В длинную узкую чашу реки.
Шёл до утра по камням он, осыпанным
Ливнем холодным и щедро рассыпанным
По берегам, весь в объятьях тоски.
В склоне песчаном темнело отверстие,
Рядом лежала байда, как известие
О неожиданной горькой беде.
Стиснув в усилии сердце стучащее,
Мчался колючей еловою чащею
Вниз, к потемневшей и мутной воде.
Замер на миг в напряжении слуха-
Был неглубок грот песчаный и сухо
Ложе его, где окутана мехом
Дева спала, трепетали лишь косы.
И привалившись спиною к откосу,
Сполз он на землю с подавленным смехом...
Осколок восьмой
Вырвалось солнце из чащи дремучей,
Вспыхнули алым далёкие тучи,
И озарились пожаром лучей
Дали просторные леса таёжного,
Неба бездонного выси тревожные,
Тихо бегущий по камням ручей.
Силы вливались в усталое тело,
И запылал у излучины белой
Жаркий костёр - отголосок зари.
Слышал он звуки шагов осторожные,
Ждал с сердцем бьющимся гулко, тревожно
Встречи нечаянной, как птичий крик.
Рядом она опустилась доверчиво,
Словно вернувшись из прошлого вечера,
И засмотрелась в пылавший огонь.
Искоса глянув, увидел он руки-
Вился в них бивень изогнутым луком,
Сжатый давленьем прошедших веков.
Мысль в нём пробилась мгновенно и просто.
Вытащил нож он отточено - острый,
И осторожно осколок забрал.
И не задумавшись, быстро и ловко
Лёгким штрихом нанеся заготовку,
Вырезал моря бушующий вал.
Топот копыт раздался за утёсом,
Кручей нависшим над вспененным плёсом.
Дева вдруг в чащу метнулась, как лань.
Семеро всадников чёрною тучею
На скакунах, дикой гонкой измученных,
Вырвались к Уйше, сминая елань.
Осколок девятый
Мчались навстречу ночною метелью,
С шумом грохочущим камни летели –
Из-под копыт, выбивающих искры.
Бросил взгляд цепкий таёжный охотник,
Спрятал нож в пояс узорчатый, плотный,
Встал в предвкушении скорого риска.
Тяжким дыханьем, розовой пеною
У морд оскалённых, вздутыми венами
Всадники вмиг окружили его.
Влажные пятна на шкурах темнели,
Вздыблены поводом, кони хрипели,
Словно давились сухою травой.
– Видел ты деву прекрасную, странник?
спросил, задыхаясь, серебряный всадник,
В платье белее лебяжьего пуха,
С алою ветвью горящей зарёй,
В лодке летящей как быстрый орёл?
Ложь ненавидя, ответил он глухо:
– Видел. – Но где она? – крикнул, бледнея,
Всадник серебряный, плеть вилась змеем
В нетерпеливой дрожащей руке.
– Разве узнаешь, где птицы летают?
Вольные птицы свободно блуждают
Там, по небесной лазурной реке.
Многими тропами стелется путь,
Смелому сердцу оков нет и пут-
Я не ловил твою белую чайку!
Слушал, темнея, серебряный всадник,
Губы кусая в безумной досаде.
– Мне не нужны твои глупые байки!
И замахнувшись камчою тяжёлой,
Туго сплетённой рукою монгола,
Бросил коня на охотника пешего.
Страшен во гневе был странник мятежный,
Прыгнув вперёд сквозь чадящий валежник,
В облике диком взбешенного лешего.
Резко рванул за удила и конь
С хрипом глухим повалился в огонь,
Всадник упал, зазвенела броня.
Рёвом медвежьим, коротким и хриплым,
Он разогнал стаю жадных, но хлипких,
Коршунов чёрных на чёрных конях.
Крепкой рукою уверенно - быстро
Вытащил всадника из пепелища.
Звякнуло глухо литое монисто,
Всхлипнул тот коротко, жалко, как нищий.
Поднял он всадника в легком усердье,
Тихо сказал, но ударами грома:
– Если ты воин, то будь милосерден,
Если же трус, то сиди лучше дома!
Вскинул лицо тот, осыпанный пеплом,
Горе чернело провалами глаз.
– Где она? - вырвался крик. Дикий трепет
Тело содрогнул и тут же угас.
– Дни без нее, словно камни в пустыне,
Мир без нее – пересохший ручей,
Чудится мне, что и солнце отныне
Светит бездонностью черных лучей.
Жалость непрошенной темной птицей
В сердце влетела, свивая гнездо.
Вспомнил охотник беглянку-девицу,
Бросившую из-за всадника дом.
– Страхам гонима, бежит она в дали
И буреломы таежной черты,
Холод и грозы, ветра и обвалы
Меньше страшат и пугают, чем ты.
Загнанным зверем, вспугнутой птицей
Мчится она сквозь глухую тайгу,
Даже во сне лишь погоня ей снится,
Топот безумный коней на бегу.
Слабое сердце не вынесло муки –
Странника ясная, точная речь
Всаднику с девой сулила разлуку,
Выхватил он остро точеный меч.
В то же мгновенье блестящей стрелою
Меч улетел, исчезая в Уйше,
Сбитый с ног всадник лежал, тихо воя,
Жалость глухую рождая в душе.
Мчались навстречу кони аллюром,
Но быстрые крепкие руки каюра,
Привычные намертво грузы крепить
На длинные узкие полосы-нарты,
Связали надёжно в мгновеньи азарта
Пленённое тело обрывком цепи, -
- Несчастный, ты пойман извечным обманом
Всесилия денег и лести капканом
В слепом заблуждении тех, кто богат.
Но жизни не купишь бесценное чудо!
И воплем звериным, исторгнутым грудью,
Усилив его отражением скал,
Он насмерть усталых коней напугал.
Взлетели галдящие черные стаи,
И чёрные тени умчались за скалы,
Исчезнув из виду, лишь пеною алою
Кровавою пеной свой путь отмечая.
Осколок десятый
Один оставшись под уже горячим солнцем,
Он вдруг почувствовал усталость отвращения,
И было слышно в тишине, как звонко льётся
Вода, даря прохладу и прощенье.
Река покорно приняла в свои объятья
Разгорячённое короткой схваткой тело,
И унесла с собой невольное проклятье
В туманность прошлого, где буря пела.
Вздохнув всей грудью влажный, светлый воздух,
Ушёл он вглубь, где родники струей студеной
Гнали наверх из-под земли живую воду.
Он оставался в глубине, пока давленье
Не сжало грудь его в тисках железно-жадных,
И частым молотом отозвалось биенье
В висках тугого сердца, болью сжатом.
И к солнцу вырвавшись из родниковой жилы
Он небо охватил горячим взглядом,
В нем радость жизни родниками била
И возвращалась пенным водопадом.
В бездонном, многократно моря глубже, небе
Лежали плотной пеной облака,
Как порождение июльской знойной неги.
Как вечности неясная тоска
О радости летящего мгновенья,
О свежести коротких ярких чувств,
И первозданности наивного стремленья
Остановить мгновенье словом «чудь».
…Он вышел на берег, и солнцем околдован,
Уснул, прижавшись к валуну спиной,
Глубоким сном одет в оковы,
Хмельною усыплён волной.
Звериный слух лесного подсознанья
Впервые отказал ему, когда она
Присела рядом, затаив дыханье.
Впервые видела она так близко
Литое тело спящего мужчины,
Забилось сердце, выбивая искры,
Подвластно неосознанной ещё причине.
Блестела кожа чистым блеском бронзы
И на плече темнел рубцом заживший шрам,
Бугрились мышцы скрытою угрозой
На устрашение врагам.
Из дерева точеный стройный крест
Висел на крученной янтарно-светлой нити,
И вмиг давящий страх исчез,
Открылось: он её хранитель.
Вниз наклонившись гибко и легко,
Она коснулась сердца трепетанья,
Что билось бесконечно далеко,
Во тьме, непостижимой для сознанья.
Осколок одиннадцатый
Зола костра в себе еще таила
Огня зародыш, и она смогла,
Сумела вызвать к жизни силу,
Прозрачного в дневных лучах огня.
Прохладною была вода ручья,
Стекавшего к земле отвесно.
Мелодией пленительной звучал
В ней тихий зов вчерашней песни.
Медовый аромат заваренной травы
Тёк ощутимою струей тягучей,
Ввысь поднимаясь до глубокой синевы,
Где собирались тенью тучи.
Задумавшись, в огонь она смотрела
Как в чью-то пламенную душу.
Метались огненные стрелы
Сухих ветвей громаду руша.
И тишина вокруг стояла
Ветрами сбитым плотным снегом.
Но звук шагов не услыхала
И вздрогнула, когда он сел напротив.
Румянцем ярким заалели щеки,
Но смелых глаз она не опустила.
Волна крови горячим током
По тайным жилам прокатила.
– Я отведу тебя в деревню,
Нарушил он молчанье неба.
– Она стоит в дубраве древней,
А наши кедры слаще хлеба.
Там дом пустует мой большой.
Парней достойных у нас много.
Впервые не в ладу с душой,
Он говорил, как жертва богу.
Умолк, внезапно задохнувшись,
От слов своих иглою уколовших.
Плеснула укоризной Уйша,
И ветер пролетел непрошен.
Он ждал ответа, но не дрогнув,
Она сказала коротко,- Согласна.
Поднявшись в нетерпении на ноги,
– Да, оставаться здесь опасно.
Осколок двенадцатый
Тропа была привычна и знакома
И быстрый шаг размашист и упруг,
Но странная внезапная истома
Его одолевала - все вокруг
Иначе было - словно с сердца спала
Туманная глухая пелена.
Цветы дрожали в вспышках ярко-алых,
Он чувствовал всем телом, как она
Идёт за ним неслышно осторожна.
Над темной зеленью витой травы
Клубилась солнечная пыль. Тревожно
Забилось сердце - и сквозь шум листвы
Он вдруг услышал близкий топот.
Мгновенно обернувшись, он поднял
На руки деву, заглушая лёгкий ропот,
И прыгнул вниз с тропы, где тени скал
Едва виднелись меж стволов деревьев.
- Будь здесь - шепнул он тихо, опуская
Уже в укрытии на землю деву,
Где каменной бронёй вздымались скалы.
Змеей скользя в колючих дебрях елей,
Он оказался раньше у развилки.
-Что ж - прошептал он, - сменим цели
И на виске забилась жилка.
Две тонких ветви узенькой берёзы
Он надломил с горячим сожаленьем,
Но зрела позади угроза
И он отбросил все сомненья.
Тропа неслась стремительно навстречу.
Вот скат открылся, травами заросший,
Он вниз скользнул: так, путь отмечен.
Роса блеснула метками горошин.
Роса? Он удивился на мгновенье:
-Откуда в жаркий полудень роса?
Но веер брызг развеял все сомненья
И здесь следы оставила гроза.
Осколок тринадцатый
Чутьё вело сквозь можжевельник,
Сквозь заросли колючей ежевики.
Был рыжей хвоей путь устелен,
Напрасно иглы выдирали нитки
Из крепкой ткани, сотканной вручную.
На толстой ветви наклонённой ели
Он отыскал кладовку небольшую.
Оббиты жестью, доски уцелели,
Храня следы укусов росомахи.
Он снял запор движением умелым,
И вмиг освободившись от рубахи,
Барсучьим жиром смазал тело.
Тропа утоптанно стремилась вдаль
К невидимой пока дороге
Звенел застенчиво ручья хрусталь,
Но заглушала всё тревога.
Он слышал хруст ломавшихся ветвей
И ждал весь в напряженьи слуха.
И мысли, что кружились все живей,
Он отогнал, как надоедливую муху.
Увидел первым он серебряный кафтан,
За ним неспешно ехали другие
Не ведая, что ждет их всех капкан,
Лесной засады обручи тугие.
Была удачною засада –
В нее влетели камнем с кручи
Все семеро, а первым – гордый всадник,
Что был мрачнее черной тучи.
На них он гибкой рысью прыгнул,
С коней сбивая в можжевельник.
Вонзались в кожу злые иглы,
Ломаясь с хрустом в крепком теле.
Он был стремительным потоком,
Что с ног сбивает вязкой мощью.
Бурлила кровь горячим током,
Взрываясь бурей криков в роще.
Объял их страха дикий трепет
Лишая сил. Душою пленник
Уже был каждый. И напрасно
Они пытались отбиваться,
Им цель его была неясна –
Как со стрелой летящим драться?
Налимом скользким трепетал
В дрожащих ужасом руках,
Звенел наточенный металл,
Но метил мимо впопыхах.
Призывным ржаньем кобылицы
Увел коней в лесной дурман.
Они умчались за летящим птицей
Охотником, не распознав обман.
Осколок четырнадцатый
Он шел, задумавшись, к скале,
Где прятал молодую деву.
Вдруг шумом вспугнутый олень
Метнулся по траве налево.
Мгновенно выхваченный нож
Вонзился в левую лопатку,
По яркой шкуре пробежала дрожь,
Горячей крови запах сладкий
Вмиг поглотил тайги дыханье.
Олень споткнулся, падая на землю,
Бока в последнем трепетанье
Еще дрожали, но уже по кремню
Ударило огниво, выбивая искры.
Он жарил мясо, истекающее соком
Шипящим на углях, когда вдруг близко
Услышал голос, что сказал негромко:
– Ты знаешь, где живет Король огня?
Его ищу уже так долго всюду,
Мечту заветную в душе храня.
Скажи, где он и тебя помнить буду
Всегда. Он замер, иглы ледяные
Вонзались в раненную душу,
Когда он вспомнил косы золотые,
Стремительную речку Уйшу.
Из темноты ему навстречу
Уже тянулись любящие руки,
И опустившись бережно на плечи,
Снимали с сердца тягостную муку.
Освобожденье бурным валом крови
Пробилось в нем, тоску сметая.
Он понял, что считал любовью
Лишь то, что было обещаньем рая.
– Но Короля огня не там
Ты ищешь снова, Королева,
Его владенья огненный вулкан
Из пепла ткет он крепкий невод
И ловит огненных жар- птиц
Поющих пламенные мантры
Там вихри быстрых колесниц
Несут живые саламандры –
Замена огненных коней.
Там ты увидишь алый свет
Цветов огня среди огней,
Таких же вечных, как рассвет.
Она взглянула на восток
И вспыхнула чудесною зарею
– Прощай! Пусть времени поток
Одарит вновь тебя мечтою.
Осколок пятнадцатый
Она исчезла в вихре снежном,
Таком внезапном среди лета,
Но свет ее улыбки нежной
Сиял пленительным приветом.
Вскочив на чёрного коня,
Помчался он к пещере в скалах,
И мчались следом, пыль подняв,
Шесть скакунов, хрипя в оскале.
На волю выпустив коней, сбежал
Вниз к скалам, где была пещера
Светился вечер нежно - ал
Но отражались темно - серым
Уступы скал в неясной тишине,
Встревожен каменным молчаньем
Он заглянул в укрытье - на земле
Она сидела, и слеза печали
След проложила на ее щеке.
Его увидев, осмотрелась быстро
Прислушалась к тому, что вдалеке
- А где...в волнении прервавшись чистом.
- Я только отобрал коней,
Недалеко от городской дороги.
И думаю, как семь теней
Они идут ... если несут их ноги.
И нам пора уйти из этих мест.
Мир, к сожаленью, так несовершенен.
Не справедливость правит, злая месть
Чредою обезумевших свершений,
Нарушив правосудия канон.
Но ... почему так смотришь ты?
- Ты странно говоришь, уже давно
Не слышу я речей духовной высоты.
Читал ли ты сказанья летописцев
О временах давно минувших?
- Лишь те, где вечный поиск истин
Тревожит человечьи души.
Но нам пора - светило прочь уходит,
Я отведу тебя к лесной заимке.
Она, смеясь: Туда, где леший бродит?
И он не смог сдержать улыбки.
Осколок шестнадцатый
Они стояли на брегу высоком,
Где неожиданно светло
Избушка глянула стеклянным оком.
Дверь заскрипела и тепло
Их окружило ароматом мяты,
И запахами высушенных трав.
В углу сиял огонь лампады,
Покоем тишины обняв.
Из-за иконы он достал свечу
Хотел зажечь от пламени лампады,
Но ощутил прикосновение к плечу,
Услышал тихое: - Не надо.
Свет полнолуния царил повсюду
Струился призрачным туманом,
Рождая ощущенье чуда
Луны летучего обмана.
-Не уходи!- Она взмолилась,
Когда коснулся он скрипучей двери.
-Я не хочу, чтобы опять приснился
Мне княжий сын в обличье зверя.
С отвагой юности наивной,
Не знавшей о желаньях темных тела,
Она укрыла его шалью дивной.
С ним рядом лечь она посмела...
Он слушал в тишине звенящей
Дыханье легкое уснувшей девы.
Вокруг все было настоящим,
В груди сжимая что-то, слева.
Вдруг мысль о сыне в нем взметнулась
Волной глубоких ярких чувств.
Озябшая душа очнулась,
Но мир по-прежнему был пуст.
Он жил в оковах странной чести.
Всегда один, всем неродной.
На крылья сна чужой невесты.
Летело счастье стороной
Осколок семнадцатый
Не в силах справиться с живой душой,
Наружу вышел, жадно миром встречен.
Многоголосьем звездным оглушен,
Из бездны рвущимся ему навстречу.
Вокруг все говорило только с ним,
Смеялось, бурной радости не пряча.
Чудесной явью оживали сны:
Он есть - и не могло быть с ним иначе!
Он слышал воркованье сонных птиц,
В звериных норах тихое урчанье.
Он видел отблески немых зарниц,
Луны красноречивое сиянье.
Вся обостренность детских чувств
К нему вернулась, но гораздо глубже.
Мир новый был отнюдь не пуст –
Его созданьям он был нужен
Бездонность неба обняла его,
Признав своим по силе думы.
Мир слился воедино вкруг него,
Став прост и ясен, как и был задуман.
Звучали в нем надеждой озаренья
Слова, пришедшие из глубины.
В них оживало вечное веленье
Непостижимо мудрой старины:
– Ты смысл жизни обрести мечтал
Он прост, он в созиданьи самой жизни.
Круг завершен. Пора, твой час настал
Вернуть долги ушедшим ближним.
.
Осколок восемнадцатый
Утро проснулось, зарею пылая.
Птиц пробудившихся легкие стаи
Мчались на ярко пылавший восток.
И, возвращаясь с удачной охоты,
Он, увлеченный их быстрым полетом,
Прыгнул с обрыва в гремящий поток.
Сердцем ожившим прохладу он принял,
Струи свивались лентою синей
И убегали бурлящей волной.
Ввысь поднимался он по откосу
Весь замерев: золотистые косы
Она распустила. И блеск их хмельной
Только усилил стремительный гребень
Следом за белой рукой, что как лебедь,
Дивным изгибом манила его.
Было ли чудом раннее утро,
Что разгоралось в игре перламутра
И поглощалось густой синевой?
Были ли чудом таежные дали,
Те, что просторами вечными звали,
Озером тихим, звериной тропой?
Были ли чудом июльские грозы,
С их круговою раскатной угрозой,
В зорях зарниц, рвущихся стороной?
Нет, были чудом лилейные руки,
Косы тяжелые, сладостной мукой
Нежащих душу в преддверии счастья.
И на вершине весь солнцем залитый,
Бросил к ногам ее уток убитых,
Древнему чувству охоты подвластен.
Пением птиц в ясной свежести утра
Мир был заполнен чудесно и мудро,
Солнцем играя над тенью лесов.
В легком молчаньи, спокойно мила,
Дева неспешно косу заплела.
Только взглянула, взглянула и все.
Мир в нем взорвался прощением Каину
Нет, не рабом был отныне - хозяином,
Вольным хозяином вольной земли.
Понял любви он великое таинство,
Душ слитых вместе в единое равенство
Духа свободного с телом живым.
Юной мечте своей не был он пленным.
Вольному - воля. Даром бесценным
Стала с ней встреча в просторах тайги.
Жажда свободы была утоленной
Счастьем бездонным, отныне свободный
С жизнью предвечной уже не враги.
Осколок девятнадцатый
Тропою тайной вышли на дорогу,
Ведущую к его деревне,
Теснившейся среди отрогов
Саянских гор, в тени деревьев.
Был путь их камнем драгоценным
В сияньи искр случайных взглядов,
В игре звучания волшебном
Их голосов. Они шли рядом
Был разговор о чем угодно,
Лишь не о том, что волновало
В душе обоих. Но свободны
Они казались. Вечер алый
Неспешно шел за ними следом –
День пролетел на крыльях чуда.
Что будет дальше, он не ведал,
Решив - пусть будет то, что будет.
А между тем они дошли до кедра,
Могучего, как ураган застывший,
Пронзившего корнями недра,
Ветвями уходящего все выше.
– Там, в глубине, – сказал внезапно,
Большая пасека, хозяина не зная,
Стоит заброшена, медвежьей лапой
Хранима от нашествий стаи
Пчел диких. – Или, может, роя?
Она добавила с улыбкою лукавой.
– Конечно, роя, - он сказал, не споря
Без страха ложного прослыть неправым.
На краю пасеки стоял высокий терем.
Его наличники резные сохранили
Остатки краски золотой, но время
Дождями долгими всю охру смыло.
– Здесь жил один мой родич нелюдимый.
Его семьею только пчелы были.
– А как он проводил глухие зимы?
Она задумчиво охотника спросила.
– Корзины плел из гибкой тонкой ивы,
Плел чудных птиц. Захочешь и сама посмотришь.
– Он жил всегда один и был счастливым?
– Быть может, был. Его уже не спросишь.
Рядами на стене сеней висели травы
Таежным пряным запахом встречая.
Дверь повела непрошенных гостей направо,
В высокой горнице цветами привечая.
Те были сделаны из бересты с лучиной.
Но восхищенье птицы вызывали.
Веселые, спокойные, с кручиной –
Раскрашенные краской ярко - алой.
Они висели под лазурным небом,
Где облака, белея снега, плыли.
Казалось все по-настоящему волшебным
В сиянии вечернем тихой пыли.
– Могу ли я остаться здесь? она спросила.
– Останься. Он, помедлив, ей ответил.
Улыбкою чудесной дева осветила
Всю горницу. Впервые он заметил
Как льется счастья свет в улыбке милой.
Невольно он ответил тем же. Но она
Уже исчезла. Сердце странной силой
Ему сдавило, - серебристая луна
Висела полной чашей над ветвями
Густых дерев в вечерней тишине.
Был он безмерно одарен дарами
По непомерной для него цене.
Недолгий поиск завершился у ограды.
Стояла дева среди ульев крепких,
Что прятались среди деревьев сада,
Заросшего крапивой и сурепкой.
– Я вижу все вокруг тебе по нраву,
Сказал негромко подошедшей деве.
– Ты можешь всем владеть по праву
Хозяйки пчел отважно смелой.
Он видел ясно, словно на картине
Смятенье чувств ее глубинных.
И понимал - она отныне
Из рода безудержно сильных.
Познавшей волю поднебесья
Как жить среди уюта дома,
Гнать прочь тоску свободы песней,
Просить в грозу ударов грома?
Что можно дать взамен свободы,
Дороги дальней, пенья птиц
Тому, в ком дух живет природный
В ком свет таинственный зарниц?
Что мог он дать - тревогу ожиданья
И одиночество холодными ночами,
Надежду неизвестного свиданья
И горечь слез, исторгнутых очами?
Но в мудрости его жила наивность
Ведь и она в его душе читала.
Сердечного порыва дивность
Его внезапностью врасплох застала.
– Ты был моим хранителем надежным,
Защитником отважно смелым.
Движеньем гибким, мягко осторожным,
Чудесный оберег ему надела.
Склонилась перед ним в поклоне строгом –
Прощай. Удачи на охоте щедрой.
С тобой благословенье бога
Пусть будет. И ушла за кедры.
Осколок двадцатый
Луной ведомый он ушел в деревню.
Родной прохладою дом встретил,
Где подчинившись силе древней,
Уснул, плененный сонной сетью.
Он видел сон, который уже снился
Однажды в юности чудесной.
Вокруг него свет теплотой струился
И мир для чувств его был тесным.
На берегу безмерном океана
Стояла дева. Он лица не видел.
Шумели волны неустанно,
Прикосновением боясь обидеть
Красавицу со стройным станом.
Восторгом, что немыслим наяву
Охваченный, он ждал, вот миг настанет
И, обернувшись наконец к нему,
Та, что волнует так и манит,
Откроет облик свой желанный.
Но не дождался. Слишком велика
Была волна его переживаний,
Смывая сон, как бурная река.
Но прерванный той ночью сон,
С его тоскою острой сожаленья,
Теперь продлился. И увидел он
Глаза с таким знакомым выраженьем.
Обещанное взглядом счастье
Его пронзило с небывалой силой,
Вскипела кровь волною страсти
В неудержимости быть с милой.
Осколок двадцать первый.
Солнце вставало над сумрачным лесом,
Тени теснило в завесу ветвей.
День начинался прозрачно невесел,
Смолк дивно певший зарей соловей.
Она поднимала упавшие ульи,
Крышки снимая, смотрела летки.
Руки привычные воск легко гнули,
Старые соты сминая в комки.
Слезы душили ее, застилая
Синие очи густой пеленой.
Если б смогла, стала птахою малой.
Вечно вилась над его головой.
Следом бежала бы важенкой робкою,
Резвой куницей по гибким ветвям,
Иль росомахой, что тайною тропкою
Скрытно крадется в зеленых кустах.
Ведомы ль солнцу девичьи мечтания
О любви радостной, пламенно-жаркой?
Ведомы ль речке девичьи гадания
Щедро летящие в воду подарки –
Свитые девами летом венки?
Ведомо многое ветру и пламени,
Ведомы песни чудесно-звонки
Что разливаются зорями ранними.
Ведомы древних времен хороводы,
Игрища тайные крепких парней.
Только неведомы жгущие оводом
Мысли разлучные, ночи темней.
И, побежденная гордой любовью,
Пала на землю в горячей печали
Как не услышал он вечного зова,
Как не узнал ее? - сердце кричало.
Сильные руки с земли ее подняли,
Крепко прижали к широкой груди,
И поцелуй вкуса спелой смородины
Горечь минувшего смел. Впереди
Радость сияла звездою серебряной
Солнцем полуденным, полной луной.
Дней чередою бездонно немереной,
Жарких ночей бесконечной волной.
Воле свободной надел он оковы
Сладостной мыслью, что вечно любим.
Были просты этой жизни законы –
Но волшебство – в подчинении им.