слушать, забываясь

кажется, в прошлый раз я говорил что-то о музыке, о любви Гулливера к музыке, о его странной любви к классической музыке, он был одинокий мечтатель, романтик, и полюбил романтическую музыку, что же тут удивительного, ничего, кроме слов «романтик», «романтический», эти слова непонятны, их значения давно утеряны, еще до рождения Гулливера, как можно называть его романтиком, если это слово кануло в Лету, так говорят, можно ли пользоваться словами, утонувшими в летейских водах, оставим без объяснений, мы и раньше так поступали, в трудных ситуациях я предпочитаю говорить «мы», прибавляет уверенности, будто ты не один, и если у тебя не получится, другой поможет, подскажет, перечисление любимых композиторов и произведений ничего не даст, я это знаю, важнее сказать о том, как он слушал и что при этом испытывал, переходя сразу к делу, это нам свойственно, без подготовки, без примеривания, как тигр на лань, или кошка на мышку, из-за холма, из-за куста, переходя к делу, слушая музыку, он научился забывать о самом себе, искусство, которое постигают немногие, он представлял произведение каким-то особым миром, пространством, куда можно переселиться, если сосредоточишься, словом, он научился сосредоточенно следить за развитием музыки, удерживая в памяти отзвучавшее, сравнивая его с тем, что звучало в данный момент, а если произведение было уже знакомым, то и с тем, что еще прозвучит, он как бы растворялся в музыке, забывал о своем теле и своем «я», иногда для этого приходилось слушать произведение по нескольку раз, как на соревнованиях по прыжкам, пять попыток, когда попытка удавалось, он чувствовал необычайное успокоение, будто подышал озоном, верно ли такое сравнение, может быть, озон действует как веселящий газ, говорят, после грозы дышится легко, потому что в воздухе много озона, исходя из этого, я забыл о доверии, и в который раз, вероятно, такое успокаивающее действие оказывает любое отрешенное созерцание, когда индивид забывает о всем субъективном, растворяется в объекте, квиетизм воли, вот что производит такое замечательное действие, вот что переживается с таким удовлетворением, противоположно веселью и радости, понять может только тот, кто читал Шопенгауэра, Гулливер его не читал, но чувствовал именно так, он воспринимал музыку по Шопенгауэру, и нет ли в этом сходства с его стремлением к бедности и молчанию, то и другое указывает на одно – желание успокоить волю, желание избавиться от всех желаний, поистине, он был последователем Шопенгауэра, не догадываясь об этом, признаюсь, я испытываю удовлетворение от этого маленького открытия, как ловко тут все сошлось, иногда удаются и объяснения, будем надеяться, что оно правильное, итак, он рано научился отрицанию воли, отрешенности, бескорыстному видению, слушанию, и это доставляло ему такое счастье, по сравнению с которым все земные блага, кроме одного, но каким образом ему это удавалось, что этому способствовало, ведь у него не было учителей, никаких йогов, он ничего не слышал о медитации, но достигал примерно того же эффекта, слушая музыку, даже если это был «Революционный этюд» Шопена, или что-то другое, столь же бурное, по этому поводу Шопенгауэр сказал немало толковых слов, их здесь незачем повторять, напомню только, правда, здесь нет никого, кому я мог бы что-то напоминать, что Шопенгауэр любил музыку и сам неплохо играл на флейте, по части эстетических суждений ему можно доверять, снова о доверии, но в другом смысле, о музыке сказано достаточно, не упущено ничего существенного, так ли, ведь он не только слушал музыку, он еще и учился музыке, большая ошибка, его собственный выбор, никто не принуждал, как это бывает с другими, сам напросился, и получил по заслугам, по их отсутствию, так точнее, восприятие, исполнение и творчество требуют различных способностей, он понял это не сразу, тут еще примешалась его вера в то, что упорство всегда вознаграждается, если оно исключительное, редкостное упорство, да, он верил, что проявляя такое упорство достигнет многого в любом деле, за которое возьмется, любовь и труд все перетрут, об этом стоит поговорить, многое открывается в его детских годах, зато потом будет проще, в детстве человек собирает, наживает богатство, и всю оставшуюся жизнь его проматывает, так говорил Шопенгауэр, так он сказал бы, если бы его спросили, может быть, он и в самом деле что-то такое сказал, он был многословен в своих писаниях и написал бы еще больше, если бы не презирал современников, он обращался к читателям будущего, а это не такой сильный повод, я чувствую по себе, мне то и дело хочется замолчать, но мысль о Шопенгауэре меня подбадривает, таких ободряющих предметов для мысли осталось совсем немного, и сочинения Шопенгауэра – один из них.