Послушай, чувак, ты сажал пастернак
на даче у важного, у генерала,
когда осуждала поэта страна,
за то, что не ведал орала.
Потом в Лианозово ты деревца
сажал, тренируясь, чтоб позже,
могли бы трудящиеся порицать,
все постмодернистские рожи.
Ты рвал и метал, загребая холсты,
чтоб только народ не испортили,
а сам-то на "нюшек" таращился ты,
заняв своё место в эскорте.
Ты строем шагал и давил мои тюбики,
чтоб вылез на землю червлёный кармин,
пока по колониям кашляли тубики,
и змием Адамовым -очередь в винном.
Но мы причастились к Голгофе холста
к вселенской вины неумеренной дозе,
пока ты Христа на холстине топтал
и глухо рычал твой могучий бульдозер.
Но всё ж, группенфюрер, пылает твой "Тигр",
в мазках утопая невысохшей краски,
устали генсеки от детских тех игр,
гниют по болотам пробитые каски.
И рама , что треснула было под траками
бульдозера, тут же сложилась крестом,
взошедшим над улочками и бараками,
над порванным, словно хламида, холстом.
Он шёл в той хламиде , заляпанной красками,
с улыбкой на чистом от счастья лице
в гурьбе ребятишек. И то была Пасха.
Как было в начале и будет в конце.
* на иллюстрации работа Оскара Рабина