Явление рока, как суда
На улице во мгле предрассветной, гром гремел в выси заветной и ещё в полной темноте, звучала музыка везде. Сверкала молния без звезд, сияньем освещая свод. Мороз без солнца, в час рассветный, и не было лишь радуги заветной. Такое время русского Нового Года бывало крайне редко, даже в этих широтах, хоть в это время Россия была белой на всех просторах.
В здание, где продолжалась роспись праздничных событий всех, след чудес, во всем величии проходил и этот свет, всем о чуде говорил, и страх за этим всем ходил. Вот пока одно из них, когда тот, кто за Моникой ходил, её искал и мирно спал, народ вовсю ещё гулял. Гулянье всех пока, пока, шло как по нотам от шута. Президентская братва всё Бена Ладона ждала, чтоб она им добровольно руки в цепи завела. Но такого не случилось, и братва не кипятилась. Все искала и гуляла, торжество не забывала.
Помутневшее сознанием всей это компании, вдруг решило, что найти, а тем более поймать, её бессмысленно желать. Вот тогда они решили, чтоб не думать, не гадать, жертву средь своих искать. И как Бена наказать, иль Америке продать. Игра в пятнашки их пленила, но гонка дела не вершила. Всё не эдак, всё не так честный плен не шёл ни как. Кутеж хоть шел и полным ходом, но все с бессмысленным исходом. Она Бен Ладен безголовый но, притом, всем, весьма веселый не умерший, а живой хоть и с лишенной головой. Их возбужденье не спадало, неистовство страстей витало. Летели вход столы и стулья но, запятнать друг друга дружно им было очень, очень трудно. Чтоб получить вознагражденье, они потели в умиленье. Потеряв от возбуждения, нюх приличия, и почтенье в этой детской их игре, кампания забывала про Бена вообще. Он как будто бы исчез, как на небеса воскрес. Они играли меж собой, с огромной радостью большой и, боже мой и, боже мой, не знали грусти никакой.
После казуса в парной, кто после игры шальной, женщины почти исчезли, страхи были им не лестны, добро оставили легко, было им не до него.
Женским испугом с испариной духа, всех страхом в комнаты задуло. Похоже, они предпочли отдыхать и, великим заботам мужчин не мешать.
Укрывшись в комнатах в тиши, все дамы от мужской любви, спокойно спали и, ни каких проблем не знали б. Однако нет, в чертогах их, как будто бес, их сон будил, и до небес их возносил. То их покорности просил, и милости с небес сулил, во исцеленье ласк просил в святейших муках от тоски для покаянья их души. Все с болью руки возносили, блаженно в жажде страсть просили. Однако дамы сонны были, и что творили, черти скрыли, а память все дела забыла, суда неясное сулило.
К ним забегали, чтоб поздравить и ласки радости оставить полуобнаженные господа и задерживались, приставая с ласками иногда, то с новым годом, по времени той или иной страны, то может просто от нужды, Гулящая рать, однако, не знала, что пока она задание американца выполняла, его персона у этих дам тоже погостевала. Принимая их, и за свою любимую Монику, эта полуобнаженная особа, хоть была хмельна, убога, ласками их обижать не желала. Однако, в чем, кому им была вдруг не мила, и чем вдруг вылет заслужила, факт такой та ночь забыла, хоть и отмечена им была.
Так в фойе народ гулял и кого-то всё гонял.
Возбужденный народ, бегая по комнате и вокруг столов, неожиданно наткнулись на большой сундук. Женский нижний реквизит, что хранил этот сундук, оказал им поначалу занимательный испуг. Реквизит ансамбля пляски, как находки при колядке, рассыпаясь по полу, обнажил у них пред взором колдовскую красоту.
Уставшие, от безумного желания, поймать террористку, или совсем забыв эту бандитку, господа совсем все взмокли. Уж обессиленная братия, при виде женского белья вновь возбудились неспроста. И кто может устоять? Вечный восторг мог жизнь лишь дать. Так цепенея, и бледнея и женскоё бельё лелея, нательной прелести шелка на возбужденное сознанье легло безумное желанье. Почти предложеный разврат, стучал в висках у них набат, что это вовсе не бельё, а женский дух, их красота, иль вовсе плоть нагая вся.
Смоковницы вина из страсти, как агнцы веселья власти, прошептали, как молитву, их светительства безумству, реквием пустынной жизни, повергнув мир их суеты, в прах наемной пустоты.
Что только так, что уж в руках, сразу краса своей проказой очарованье возбудило и от виденья стало мило. Нет такого сотворенья на мужиках со дня рожденья.
Примерив шапчонки, как двойняшки, что для женщин на грудняшки, а особенно сорочки, обнаженные мужчины все вспотевшие и в мыле, натянули и на ножки даже чудные чулочки.
- Ну, вот и новогодние подарки к нам вернулись - с Воодушевлением, наперебой заголосили все, в запой. Гашиш, что выпили они, как видно дал, свои плоды.
Охваченные этим воображением, они с детской непосредственность и с наивным восторгом, примеривали женские комбинации, в драчку, вытаскивая их из сундука. Однако комбинаций хватило не всем, и кто-то сник почти совсем. Те, кто комбинации одели, дамами себя представить захотели. Другие комбинации к груди прижали, как будто самих дам обняли. Оставшиеся без комбинаций, к господам в комбинациях стали приставать, как будто к настоящим дамам и любви от них желать. Однако дам катастрофически не хватало, и в зале заваруха назревать стала. Обнажалась страсть любви, чуть не хватались за ножи. Для всего мира, это диво, было очень некрасиво. Ревности жало всех сразило, одна красотка всех сгубила.
В этом поведение они были не виноваты. Бес водил их как сохатый. Похоже, все списать бы надо, но оправдание не терзало. Толи бальзамы здесь шутили, иль трубку мира зря курили, хотя и пиво с травкой пили от некой леди от небес, за Бена им, спустив чудес.
Подходя по очереди к зеркалам, и не бросая пить бальзам, те, кому достались женские прелести, заигрывали со своим отражением в большой нежности. Красота, это свято дух, повторял каждый из них и на колени становился пред собою, как в испуге на икону. Если зеркал не хватило, новоиспеченные дамы отталкивали друг друга, не как дамы, а как вульгарные мужланы, и с гордостью кокетничали собой, как женщины своей красой. От красоты, накинутых на себя комбинаций они млели, и даже себя в отражение помацать хотели.
- Ну, как я смотрюсь в этой стойке, когда мой в командировке? – Сказал президент Германии, поправляя на себе трофейную комбинацию. - Что-то лифчик сильно давит. Видно молоко быстро прибывает.
. Корча рожу перед зеркалом, как самодовольная девица, он пытался усесться на стоящий рядом стул. В руках он держал наполненный чем-то бокал.
- Ни рожи, ни кожи, а глазища, мир рыдает, Тамерлан здесь отдыхает. Как же тебе повезло, русские вам слияние разрешили со своей социалистической половиной. От того и молоко прибывает хорошо. Кормить пора, а ты у зеркала, как вдова и давно. Тут ещё единение с Европой, вот беда, лифчик лопнет не шутя. Так любя, сама с собою, ты родишь своей любовью, может рыбку золотую, может язву пропадную. Однако ноги по-прежнему кавалергардского покроя, миру от этого нет покоя. – Заметил президент Франции. Ему, как раз женская комбинация не досталась и, его душа волновалась. Скорбь покрыла все лицо, будто рухнуло в нем всё.
- Как скупа щедрица неба, он шептал себе не смело. – Благочестья Бог не знает, нас французов обделяет. Я же Франция святая. – И прогремел гром, засверкали молнии, за окном. - Мужчина не способен творить добро, он нах, нищ и убог, благодать существа лишь телу женщины дана, и эта благодать божественная всегда.
Пред всеми даже докажу, что дама Франции всегда богобоязненной была. И если всё это не так, я отрекусь всем тела прахом, но воскресну в пепле страхом. Жажда острой красоты, посильна моему страданию. Терзаюсь божьей болью муки и отрекаюсь уж всецело от своего мужского тела. Начала моего желанья, как приведенье глубины, отягощённого сознанья, бьет с отчаяньем меня убожеством мужским всегда. Все конченный предела смысл, меня влечет куда-то ввысь, смущая, в женщину явись. В душе мое мужское чрево пустою бездною воспето. Томленье Франции всеношно, в исканье красоты возможно. Потрясенье мира ею, в чистоте своей их веры, в красоте любви, как духа, с божьей святостью завета. Мы рождены дамой любви, великой страсти чисты, от чистоты такой всегда родится чистая душа. Она резцом железной плоти, на теле в росписи одета. И это судьба, в ней желание смысла, любовная лира, как ось всего мира.
- Ой, как сладко ты гутаришь, может рожу, мне подставишь, я на ней поставлю точку, твоим желаньям дам отсрочку.- Возразил ей немец вновь, жаждая, пустить ей кровь.
Француз разодрал на себе все одежды, оставшись нагим, вышел ко всем, как святым. Этот свет нагого тела, всех порадовал не смело.
- И дальше пойду я таким до конца, - твердил громогласно, себя не щадя. – Я в непорочности сгорю, если сейчас не согрешу. Делами своими в погибель вверну и день, и ночь, хоть в них и живу. Зачем родился, я зачем? Сменю я пол назло вам, всем. Пусть прахом немилость меня поминает, но подвиг мой Жанною Дарк называет.
Тут кто-то не выдержал, сунул комбинацию, как будто свершил с ним чудес реставрацию. Он стал решительною дамой, блистала прелесть величаво. Дамой мечты мужской любой и изумительной красой. Чего искали и мечтали от сотворенья мужи, святого божьего даренья и воздаянья выси чувств, что можно в образе и лике, лишь дамам красоты высот. Как ипостась великой силы от неба истины любви, она шагала между всеми, как будто только и шептала, зови, зови, зови к себе, в благоговение любви.
Немец был раздосадован этим превращением. Палящая ревность стала жаждой отмщения. Он не ждал такого женского подарка. Подошедшая дама, как не желанная развязка, была не благоуханного его вкуса, а расфуфыренная, нечисти муза. Ему по душе всегда была более мила русская красавица, что простотой всем нравилась. Кокошник на его голове говорил о том, что и он сам косил под русскую во всём.
Немец съязвил и с досады ущипнул, шутя, эту даму наибольшей красоты, как унизительную даму у красного фонаря в ночи.
Она сначала забрюзжала, а потом прямо сказала. – Эй ты, сушка боли душка, пережаренная в сале и даже не сама, а только дырка твоя. Чтоб тебе стать такою как я, надо чадом господним стать и может тогда Бог даст тебе красы, а пока читай псалмы, о таинстве святой любви, и храни тело воздержанием в великом девственном изгнании.
Вскочив от таких слов со стула, словно сев на кнопки сдуру, президент Германии, отчаянный, почему-то оскорбился, как ужаленный, и то, что он держал в руке, с нервозной болью в суете, совсем, как будто невзначай плеснул французу, будто чай. Содержимое бокала, в коем сласти было мало, залило и хорошо все французское лицо.
- Пардон! Не обижайтесь месье, нечаянно, но за такие слова даме, порядочные люди вполне бьют по роже и везде на земле. И пощады не дают и если надо зажуют. – При этих словах он, вздохнул и, подрыгав ногами, как кокетливая дама, стал снова усаживаться на стул.
- Нет, эти русские дамы никогда не был воспитаны, - обтирая лицо, как картуз, с обидой отреагировал француз, говоря как себе самому. – И дамой не назвал, и почему за неё не признал, похоже, не верит и в конституцию мою? Я это не прощу.
Далее, уже в наигранной форме ответил взволновавшейся рядом даме.
– Все нормально госпожа, нету дыма без огня. Но это уж совсем беда, начинается война. - После этих слов, в душе ногами били кони те, что были будто при седле, он спокойно стер с лица всё то, что прилипло к ладони его. Чтобы освободится от неё, он растопырил пальцев зло, и небрежно, как кисель, или некое дерьмо стряхнул эту гадость прямо немцу в лицо. - Возьми обратно эту пакость, только вам она на радость.
- Скучен действий этот бред, я нерусская красавица, а немецкий мушкет. – Возмутился ему немец, - и тебе пришёл конец.
- Если уж дуэли давно запрещены, и мы приняли хартию жить без войны, то хоть повеселимся. - Ответил спокойно Француз и в это
мгновение стул из-под этой дамы, как бы ненароком убрал. Немец, в комбинации, намереваясь окончательно усесться на него, не заметил этого и, сев мимо, упал на пол. Выматерившись смачно по-русски, он набросился на своего обидчика.
- Да я, таких, как ты, пальцем проткну, гниль французская, -
заорал он. – Тебе что вторую мировую вспомнить, как мы вас били? Если бы не русская кровь и сила ты б мне постельку стелила и унитаз подносила. Только вы их добра не помните и в букве джу демократией их портите.
Француз потянул носом воздух и, отскочив, с иронической горечью произнес:
- Ну и навоняла ты пакостница. Что от испугу обделалась?
- Немец, недолго думая махнул рукой возле своей пятой точки и, как бы, ловя в кулак её витающий дух, поднес к носу француза.
- Можешь убедиться, я чиста как, английская вдова, но за такую славу у нас не подвергают сраму, ведь хлебный запах от неё, приятней, чем французское вино.
Француз тут уже вспылил окончательно, и в оскорбление вновь отскочив, запрыгал в боксерской стойке, следя за немцем внимательно.
- Хамка! Настоящая мюнхенская болванка. Сейчас получишь сразу за такую проказу. Тут же от души, вмазав по физиономии немцу, закричал на весь зал:
- Подходи, получишь еще, за то, что нюхать заставила своё дерьмо. Ну, подходи, подходи на ударную позицию, я тебя сама отполощу, и не буду вызывать полицию, ниже плинтуса опущу.
Неожиданно между ними, как дама с платком и член международной организации, встала дама похожая на президента Англии в накинутой на голое тело комбинации.
- Дамы и господа успокойтесь навсегда вы же из единой Европы отцы, а ведете себя как на войне тропы дикари. Мы теперь все должны любить друг друга, на этой земле. Мы ж контракт мировой федерации подписали и вы единую Европу создали, ведь всему миру пример согласия и объединения показали. Забудьте старые распри и страсти, будем жить, как в храме любви без раздора напасти, или я вынуждена буду... - Дама не успел договорить. Кто-то ей красиво выписал в нос и не хило, физиономию размыло, будто на грабли наступила.
Выяснять и заниматься следствием, уже было не возможно. Подскочили другие, и драка приняла масштаб международной войны, где все участники бойни хотели показать лишь свои кулаки. На лицо был конфликт силы, с разгулом стихии. И наполнилось всё разом злодеянием не земным, будто в раз деяньем грешным о любви забыли тщетно. Толи сразу разучились, толи вовсе не умели, толи дьявол закрутился, оскорбления летели, и в проклинаньях все вспотели. Схватка в хаосе слегка, будто разверзла небеса, пучины нервной не шутя. Бездной ада, ниц тьма пала и змеёю заиграла. Лиходейство от безумства, бездонной плотью страха ныло, будто кары всем просило. И, похоже, наградило находящихся здесь всех, надеждой сотворить утех. Вражда, как всесильная воля, решала и божию долю им всем обещала. Изворотившись ветром зла, во смуте каждого бойца, приговорило днем суда.
Так к нечестивцам душ судьба пала с надгробьем, исправлять, иль зарывать, и на века, иль как сказать, над всем рыдала благодать. Проклятьем может наказать? Лишь так вопрос мог и стоять. Ох, непросто дело злое, сменили радость на горе чумное, так как толком не смогли себя к мудрости вести. Соблюсти закон приличья невозможно в обезличье. И никто, никто не знал, как и кто, все же желал этой дерзости пожар. Видно проснулись во гробе рассудка агнецы жала вражды и разврата. Так брачный пир, о чем мечтали, превратили в пир печали.
Однако представители малых стран в это время решенья ждали, суета сует, они так считали. Вот если б в схватке всех побили, они бы женщин поделили, и панихиду отслужили, если б конечно не забыли.
Но тут, откуда, ни возьмись, опять явилась Бена мисс. В друг обратно, как с небес, средь них живехонькой воскрес. Однако вновь и с головой, какую потеряла с коронной мировой.
- Я вернулась с того мира и волю выполнить решила – говорила им она, - прекратить узы вражды. Вы сейчас здесь все должны, покинуть глупой беготни. Ниспосланье Бога было, вот потешились, и было. Сбить всю спесь из ваших жил, кто тут злобы всей кумир? Что молчите, ну соврите не уж-то здесь красу вините? Вижу, вижу вы от скуки, как и бандиты на все руки.
С преспокойным видом, восседая на столе, в позе лотоса, восклицала невозмутимая террористка, толи Лада от Ладена, толи Сказка Бена. Толи ещё какая бестия не ясного соответствия – Я же сказала, что накажу всех. Вот вам и Армагеддон, как прозренья горьки сон. Тут как «Божий суд» укажет, то на душу вам и ляжет. Чтобы с жиру не бесились, вы бы лучше покрестились. Налицо конфликт войны, страха вам нужны узды. Вам теперь не до меня, хоть во многом в этом я.
Я заклинаю вас ко сну. Хочу вам показать судьбу и в Рай гурьбою заведу. Того что может с вами быть, должны вы с честью полюбить.
Добра законов нигде нет, а есть закон только на грех. Я оценю и то, и это, и что с небес будет воспето, и что здесь вами сотворёно, рассудком будет разведено.
После этого они, будто под гипноз легли. Во сне видят коридор с выходом у двух окон. В одном луга и детвора в другом смола и суета и черви, черви на людях и даже черви на костях. Их плоть съедают, и смола их заливает свысока.
Там где солнце поют дети. Колокола звонят всё в цвете. Божий перст рука в браслете. Сей браслет, как святость светит, разрешенье в Рай перечит. Рай по уровням разбит, и браслет всем говорит, где насколько и куда в рай допущена душа.
Счетчик божьих дел у всех, скидки делают на грех. Божий перст всегда при них, держит связь он каждый миг, с божьей силою земной, не покаялся, грешной. Счетчик божий всё считает, статус в святость нарекает. После этого на благость манну сыпет всем на радость, по кругам, кому на что, благодать дает им то, что конкретно каждый внес на алтарь земных высот.
- Этот рай нам не по нраву, слышен голос сквозь дремоту. Голос стал ещё сильней, вырвав их с дремоты, сей. Глаза открыли, видят вновь даму, что нагнала снов.
- Что за Рай ты нам внушаешь, грустный образ навеваешь. Рай во чреве женской ночи, что красой души вас холит, и красу вам отдает и красою вас влечет.
- Дурью не мучайтесь, скукой не брезгуйте, светлый мой рай мукой грешной не пестуйте. И бальзам, что пили вы, вам по делам за си грехи, а ссора и в этой склочной драме, что не досталось всем по даме, пусть проучит вас в конец, опыт горький всем мудрец. Может, все-таки уйметесь, если вновь не подеретесь. Соберитесь, улыбнитесь, страхом снова покреститесь. Один битый двух не битых стоит, бес опять вам кару строит. Так бы за истину вы дрались, как здесь за дамами гонялись, цены б вам не было тогда, но видно стережет беда.
- Что ты надсмехаешься бестия? Обещала ж всем сдаться без гонок последствия. Накручиваешь новый сюжет для неясного следствия. Пускай дерутся, гнев нам нужен, меньше народу больше кислороду. – Так представители стран от малых шептали, как молитвы над крестами. - В пустой чаще завсегда, каша сварена всегда будет только лишь своя. Заварили б мы тогда образ свой наверняка, и выжидали результата в жажде бойни брат на брата.
- Да вы ж такие ж дураки, как эти страсти мужики, если не хлеще, чем они – Возмутилась она. - Власть по уму в миру не мнете, конца друг друга тоже ждете. Кто тогда под кого ляжет, ждете, силушка укажет?
Вы ж конфедерацию мировую подписали, считай и жить в ней уже стали. А если это роста факт, то власть на статусу стран делите, и не скорбите, нет о войне опять твердите. Коль мудрено всё жить хотите, то истины в сердца цедите, и рук друг другу не крутите. Куйте жильё в семье единой не мутите себя дурачиной, иначе от скуки, так и будете творить себе муки. Общий страх только обрубит, вам вражды корявы руки, и зачахните тогда в ней до смерти на века.
Вам же меня не поймать, не порезать. Даже если и поймаете и порубите на куски, то не радуйтесь глупцы, из каждого моего куска вырастет по новой твари и уже в двойне по паре.
Тогда начнем, чего мы ждем? Получите, свят, свят, свят, веление твоё хотят.
Ловите бомба! – вдруг закричала она и, бросив им сверток, на мгновенье исчезла сама. Мужи от политики, в страхе легли, ползя в рассыпную от взрыва вживую.
Через некоторое время, отлежавшись и не дождавшись разрыва, вскочили в негодование страстей, и с неописуемой злостью погнались из дверей за ней. Некоторое время она еще бегала по укрытому двору, хохоча и разжигая, как в усмешке на бегу, в них азартную затею и упрямую злобу. Потом, сославшись на духоту, выскочил на улицу к простору по морозному снежку. Бежала она по дорожке в сторону церкви, а они мчались за ней, и кто-то распевал песни, хоть убей. Эх, мороз, мороз… со слезами до мимоз. Дорожка проходила мимо пункта охраны, и они стали свидетелями этой драмы.
* * *
Это что такое, - сказал крутой охранник другому, показывая на экран одного из мониторов системы божьего глаза за всеми.
На мониторе видно было приближающуюся бегом обнаженную группу людей, вроде дам, но как мужей. Охранники вскакивали с мести и от мониторов подходили к окну, уткнувшись носом и лбом к стеклу. Прижавшись к окну охранного помещения, они с любопытством возмущения рассматривали приближавшуюся группу.
- Мимо них в полутьме ну, почти в святой наготе и под светом фонарей пробегала группа голых мужей в женских комбинациях. Бежали они по свежей снежной пороше, за какой-то обнаженной девушкой в белом балахоне. Дорога, по которой они бежали, и холода не ощущали, вела к церкви. На всем пути её освещали фонари. И хоть путь был не далек и морозец не высок люд собрал, как крестный ход.
- Помогите, ой нахатят, – кричала дама, толи, шутя, толи всерьёз, а виденье как из грёз. Наконец она подбежала к воротам церкви, остановилась, перекрестилась, и, распахнув ворота, за ними скрылась.
Святая служительница церкви в это время выходила из ее дверей, вынося грязную воду, которой омывала своды святого дома от явления чертей.
- Ну, вот и нет, и не поймали, лишь зря по снегу пробежали. Унес всевышний родимую, как будто мечту незримую. Свят. Свят. Свят, – шептала она крестившись. Золотые кресты куполов в набат очищающей силой, как мечом отсекли призрак от действительности темной силы крестом.
Присмотревшись преслеповатыми глазами, она разглядела и набегающих на неё странных мужиков, в женском ночном одеянии и почти босиком. От увиденного явления растерялась, и оторопела. Первый из бегущих в комбинации мужчин тем временем, подбежал к ней, и шлепнул её по голове. Это ей напомнило что-то из шуточной детской игры в пятнашки. Однако удар был не шуточным. Она, с божьей помощью все-таки удержалась на ногах, но от боли сознание помутилось и она, закачавшись, прошептала:
- Ха, ха! Я, похоже, пятна!
- Ну, вот и поймали коварного Бена…, - с дикой радостью, схватив, падающую женщину за волосы, закричал первый подбежавший к ней. К нему, как дикари, на свою жертву, ликуя и подпрыгивая, устремились все остальные.
Монашка, быстро опомнившись от удара странного привидения и почувствовав опасность повторения, вывернулась из рук нападавших. В следующее мгновение окатила первого мужика своей водицей из ведра. Это сразу привело его, и всех остальных, на кого попало воды хоть чуть, в чувство сознательного поведения и от чумы освобождения Они с потерянным видом отступил от нее в недоумении. Монашка, не растерявшись, успела вырваться из окружающих её полуобнаженных сатанистов и отбежать, молясь и бормоча:
- Духи, духи помогите! дьявол попутал, прости Господи! Спасите! Сгинь не чистая сила! Останься чистая высь. – С этими словами она подняла рядом лежащий шланг, и стал поливать из него всех подбегающих остальных мужиков.
Очнувшись под напором воды от дурмана окончательно, они как будто сразу тоже отрезвели, прохмелели и умом, как бы созрели. Увидев, наконец, служительницу церкви, а не какой-то призрак Бена Ладена, они обратили вниманье на себя. Посмотрев глаза в глаза, уже здравым взглядом, свысока они поняли, всю постыдность своего вида и положения. Задрожав, не понятно от чего, толи от холода толи от возмущения своего, они тут будто сговорившись, зароптали, пугаясь даже своего голоса, обратно побежали. Резко развернувшись, они, задрав подола, своих ночнушек, бежали обратно, как бы убегая теперь от своего смешного положения.
- Все поиграли с Беном в пятнашки, будет, надо тетерь позор скрывать. Полно, мир грешной пугать.
Монашка, подняв взор к небу, взмолилась, и рядом с ней коза явилась и за ними припустилась. Буд то к ним её призвали, и верёвкой привязали. Так за ними и бежала, будто их обратно гнала. Однако, скорее всего, это был козел, а не коза и на рогах его была повязана черная чалма. Свалившись с рогов с одной стороны, она закрывала глаз и пугала, как одноглазый пират.
- Ну, вот и дошла моя до неба молитва вся. – Взмолилась старушка. - Глупость не приумножилась, и я разумом будто не тронулась. Воздастся этим бисовым детям по делам, - и пошла обратно в храм. Да помилуй их неразумных разума брат. Господи. Свят! Свят! Свят!
* * *
Добежав трусцой обратно до злополучного здания, откуда выбежали, они расстроенные в конец пошли на покой к своим во весь рост теплым грелкам в виде жен, с нагретыми кроватями, будучи, совсем помятыми. Пригрелись и уснули крепким безмятежным сном, коим спят наигравшиеся дети кругом.
Проснулись они поздно, когда было уже совсем светло и не все сразу. Первым с больной головой и в подавленном настроении встал
Президент Германии. Чтобы как-то забыться, он взял гитару и, напевая пришедшую ему во сне заумную песенку, заставил проснуться всех остальных.
ПЕСНЯ ПРЕЗИДЕНТА ГЕРМАНИИ
Капут, капут, капут
Солнце вспять нам уже не вернуть,
А когда-то дрожала земля,
Когда армия вермахта шла
Ахтум ой, Ахтум ой, боже мой
Время шалит у побед над судьбой
Штыки, пики, пуле швайне
Мир стучит по наковальне
Сапогами по земле
Словно страхом по душе.
Ани, двани, трани
Мы идет по полю брани,
Между странами земли
В мир потерянной любви.
Мир от рассудка как будто в бегах.
На штыках, на штыках, на штыках
Власть земную уже не сдержать.
Мы всё не может прозренье догнать
Между злом и добром всегда была борьба
Но оружье борьбы поменять бы пора.
Ахтум ой, ахтум ой! боже мой!
Время шалит над рассудком бедой.
Может быть, за право быть царем
Мы балансы счастью подобьем.
Пусть в проводках радости судьба
Миру власть диктует на века
Ахтум ой, ахтум ой, боже мой!
Время шалит у побед над судьбой.
Пусть болью бульдо в сальдо лишь стреляет,
А дебет счастья им патроны поставляет.
Баланса бой, остатка ранец
В крови не замарает палец.
Такой экономический вояж
Ждет Мир и делает заказ.
Ой, ой, ой!
Время шалит у побед над судьбой.
Капут, капут, капут
Солнце вспять нам уже не вернуть.
А когда-то дрожала земля,
Когда армия вермахта шла.
Армия, банков на злато восстань!
Жизнь наша - золото, балансом их стань!
Взойди на трон, взойди на трон
Экономический народ – Наполеон.
Где генерал земли, народ- банкир?
И лишь любовные победы наш кумир.
Ой, ой. Ой!
Время шалит над такою судьбой.
И получается пока совсем не так.
Война с бедой, в крови левак.
Нам нужен дебет насилия крах,
Без сальдо крови на руках.
Ой, ой. Ой!
Время шалит нашей жизни судьбой.
Капут, капут, капут
Солнце вспять нам уже не вернуть,
А когда-то дрожала земля,
Когда армия вермахта шла.
Пусть сальдо с дебетом танцуют и танцуют.
Про мир с единой бухгалтерией воркуют.
На крови, на крови, на крови.
В мире этом баланс не найти.
Ой, ой, ой!
Время шалит у побед над судьбой.
И наплевать и наплевать
На всех кто мыслит разрушать
К развалинам, калекам, шалашам
Я марш команду не отдам
Возьмем войну на абордаж.
И Марш! Марш! Марш!
В экстаз по балансу любви на вояж.
Ой, ой, ой!
Что же творится планета с тобой?
В едином балансе, споемся друзья,
Убытком банкирам стань и смерть и война.
В валюту людей превратись же земля
Как общая мера для мира добра.
Ой, ой, ой!
Время шалит над планетной мечтой.
* * *
Эту песню со странными словами он услышал будто во сне, и сам не мог понять. Она навязчиво крутилась у него в голове, и он пытался разобраться с ее мотивом и смыслом.
Чтобы это значило? - думал он.
В это время к их апартаментам, с запахом от навозной косметики, подходил отсутствующий ночь президент Америки.
- Какой бред ты поешь, – сказал он, подходя к нему.
Ответа он не услышал, да и не ждал, но что-то сам себе шептал, и, держась за голову, издавая звуки подобные стону. За ним, чинно похрюкивая, шла большая с черными пятнами свинья с черным замазанным брюхом и задом, но с слегка потухшим взглядом.
- Это кто с тобой. – Спросили, показывая на свинью, вышедшие на пение собратья по ночному веселью.
- Это моя Моника, - пробормотал он, не поворачивая головы.
- Левинских что ли? - услышал он в ответ вопрос, но к ответу был не готов.
- С тобой, то же самое, дорогой, но ты даже на свою любовницу походить стал хоть и крутой. Посмотри в зеркало на себя, у тебя нос, как у подруги, что идет сзади тебя. – С общей усмешкой и сожалением вырвалось у многих из них, и в следующее мгновенье они буквально смехом залились, а свинья прихрюкнула в жалости, как бы присоединяясь к этой радости.
- Что вы смеетесь уроды?! Посмотрите на себя, вы убоги. Даже женские комбинации не сняли. Что все на подарки от русского Деда Мороза запали?
- Ах, это. - Посмотрев на себя, ответил один из них. – Это последствия запоя оргий ночных.
Тут они все будто опять удивились и засуетились. Решили переодеться, что бы дальше не городить огорода, и принять нормальный облик солидных представителей человеческого рода. Тут же спешно скинув с себя комбинации, и мучая себя карой, они увидели, что все они меченые сажей. У каждого из них было по большому темному сажевому пятну у живота и даже на пупу, и ниже где прячут красоту. Развернувшись, они обнаружили, что, то же самое, у них даже сзади и всё, на пятой точке и у всех сразу. Тут им стало страшно грез, и задумались всерьез.
Что же все ж произошло и, что все это, от чего? Для них это было не праздным вопросом и к памяти ночи огромным запросом.
Президент Америки, усмехаясь, подходил к каждому, и, хлопая их по черной метке, говорил:
- Моя Работа.
Ходивший между их у ног, какой-то черный драный кот, похлопывая по ногам хвостом, дурачился над этим злом. Он проговаривал что-то мяуча, и сгущалась в небе туча.
- Да, да это ваша глупости работа, но и слегка моя забота.
Все были в недоумение. Один только президент Англии стоял в задумчивом состоянии, пытаясь что-то вспомнить. Наконец он отчетливо вспомнил прошедшую ночь и эту злополучную русскую задвижку, об которую он испачкал свою ручку. Тут же попросил американца показать свое брюхо. Он распахнул простынь, и они увидели, что весь его передок и зад, тоже как у них, ниже пупка в саже и она свежа. Однако этой черноты было столько на пупке, что не у кого ни оставалось сомнений, что это та самая первоначальная грязь, которая дала начало всей их черно беде.
После того, как президент Англии объяснил, происхождение сажи, то это стало понятным всем остальным. Почему, то же самое пятно оказалось у всех остальных, в головах не укладывалось у них. Даже после того, как разборки были закончены, они не могли ничего понять, и сознанием были скованы. Толком что-то сообразить, размышляя осторожно, им вспомнить все со всей последовательностью было сложно.
- Президент Америки видимо переспал не только со свиньей. А мы? - смеялись они. – Наверно тоже все, по очереди переспали с его женой или с его свиньей, али как? Кто-то здесь из нас чудак.
Тут они опять задумались и пригорюнились. Признавать, что он переспал со всеми, вслух произносить ни кто не хотел и в размышлениях потел. То, что они могли успеть переспать, перепутав жен, и даже друг друга с женами, тоже было не вероятным и даже ужасным. Все они пугались появлению этой мысли, не могли же они докатиться до такой жизни.
Только опять, какой-то черны кот, путаясь средь них у ног, вроде как, мурлыча, напевал.
- От задвижки, до свюнюшки, это русские колюжки. А, что до черного пятна, это выдумка моя, она память освежила, да и Богу видно мила, в ней вам дан его ответ, в черной метке мести свет.
За то, что промурлыкал кот, он получил пинка под хвост, но обид не поднимал, а поджав хвост, совсем сбежал. Точку во всем, полушутя поставил президент Англии, хоть зря:
- Ну, вот господа, мы кажется теперь все родственники, если не братья с одной бедою на распятье. Нам нечего больше делить. Мы, даже способны друг друга любить. Теперь мы в нашей федерации друзья, и даже стали, как полигамная семья. И договор закрепили, и единую семью сотворили. Однако я думаю, это бог нам черную метку вернул и эту буду, он нам всем удружил, он же обещал на метку ответить, и я готов это отметить, Пират Флинт позавидовал бы этому божьему ответу, мы получили по завету.
Тем временем Президент Америки зашел в холл и сразу направился к зеркалу, проверить замечание своих собратьев. Увидав своё отражение в нем, он пришел в ужас и, заорал, как кабан будто угодил в капкан. Ему даже в кошмарном сне, не могло, привидится то, что явило его в зеркале отраженье лицо. Красивый его нос распух на кулак, и превратился в настоящий свинячий пятак.
- О боже, - наконец успокаивая себя, прошептал он. – Стоило только одну ночь переспать со свиньей и уже, я почти свинья вполне.
- С кем поведешься в того и обернешься, – заметили его собратья по несчастью, собравшиеся вокруг него. – Но не печалься, мы тут без тебя коллективный договор подписали, о создании федеративного государства на всей земле и только твоей подписи нет, нигде. С армией придется расстаться, а меру своей власти только по социальному статусу сможешь добиваться.
- Зачем мене эта коммунистическая буза, без армии моя власть ничто навсегда.
- Придется все-таки подписать, мы же подписали и только тебя ждали. Коллективную волю надо уважать, тогда и мы будем честь знать. Если его не подпишешь такое своё рыло, какое в зеркале видишь, всему своему роду пропишешь.
- Это же диктат
- Основа демократии, как не крути, подчинение большинству требует, пойми, а без любви к ней, как сам всегда утверждал и не туды, и не сюды, как в пустыне без воды.
Президент дальше сопротивляться не стал и все бумаги подписал. И тут из зимнего сада козел закричал, что у пальмы траву щипал, а приведенная свинья его стала гонять не шутя. Тут все вспомнили, что этот козел всех их бед причинны столп. Решили его поймать и в жертву богу отдать. Навалили дров для костра и стали ловить козла. Козел, однако, сам к ним пришел и даже на постамент зашел. Когда они его на столпе распяли, и огонь раздувать стали то увидали, что от козла рога и борода лишь о себе напоминать стали. То, что туловище исчезло, их не смутило, они уже оставшийся прах спалили и по ветру пустили. Прах по ветру разлетался, и голос, как будто за кару невзгод от праха им песню донес из высот.
Козел отпущения
На горе «Тыртырнай»
Люд устроил сабантай.
В жертву богу козла ведут.
Звон бокалов то там, то тут.
Тыр, тыр, Тыртырнай
Жертву Боже принимай.
Ведут козла на эшафот,
Ликует, празднует народ.
Не казните козла, не казните.
Безгреховную жизнь сотворите.
Но убили козла, убили.
Грех души его кровью омыли.
Еще брызгает кровь, и прощенья струя
Заливает позору людскому глаза.
Тыр, тыр Тыртырнай
Грехи прощай, грехи прощай.
Забили козла, забили.
Голову от тела отделили.
Отпрыгался козел, ура!
Греха не чувствует земля.
Но отпустит ли бог грехов.
И восстали молитвы без слов.
На горе, сотворяя беду
Очищает люд душу свою.
Тыр, тыр, Тыртырнай
Жертвы боже принимай.
От сей смерти власть ждет очищения
А народу большого терпения
И думает люд простой,
Грех искупит он жертвой такой.
И горит, горит до утра
Безгрешное тело козла.
Тыр, тыр, Тыртыронай
Жертвы вновь не выбирай.
Пусть единственной жертвой земли
Будет пост, аскетизм за грехи.
* * *