Две отчаянных тени из смольненских тех коридоров,
Молодых, сумасшедших, уставших от накипи дней,
Меж солдатских костров и глухих петроградских соборов
Вместе с вьюгой метались и доли искали своей.
В чёрных кожаных куртках, и в синих бушлатах, и в нимбах
У Невы замирали, готовые тайно к броску…
Небеса над водой, их признаний не слыша взаимных,
Жерновами крутились, мешая с любовью тоску.
Заходясь в поцелуях, теряясь от каждого слова,
Знали, знали они: этот сон не воротится вспять.
Но жила в них идея Счастливого Шара Земного,
И любить в эти дни – означало ль идею предать?
Этот город гранитный свободой дышал и блаженством,
И короткая близость бездомна была и свежа…
Но к чему сквозь века повторять каждым вздохом и жестом
Клеопатру с Антонием в самый разгар мятежа?
«Бросим всё! – он шептал, задыхаясь от первых объятий.-
Бросим всё, чем гордимся, и маемся, и дорожим,
И от этих костров, и от этих предсмертных проклятий,
И от рек этой крови в неведомый край убежим!»
Погружаясь во тьму, под чужие церковные своды
Приносили они свои клятвы заместо вины.
Молодые их души просили любви и свободы,
Но из тьмы проступало распятье гражданской войны.
Две отчаянных тени летели с морозом по коже,
Над разверстою бездной пытаясь судьбу превозмочь…
И Петрополь для них был постелен как брачное ложе,-
Почему ж оно смертным для любящих стало в ту ночь?
В Лету огненных дней две отчаянных канули тени.
Их полёт над судьбой, в окруженье костров и штыков,
Ни слезой, ни мольбой, ни заклятием, ни песнопеньем
Не сберечь, не отпеть, не оплакать во веки веков!
23 мая 1989