пьеса в 3-х действиях
Действующие лица:
Валериан Валерианович - 28-30 лет
Цинчик - что называется без возраста, маленький, черный, длинноволосый, с большой плешью
Туз - коренастый, плотно сбитый малый
Девица - очень молодая и броско красивая
Художник
Василий - сельский плотник, 40 лет
Наталья - жена Василия
Колёк - сын Василия и Натальи, 7-и лет
Мать Василия
Иван Павлович - переселенец. Пенсионер, в прошлом преподаватель музыки
Жители деревни
Администратор
Люди в форме охранников - 3-4 человека
Милиционеры - 2-3 человека
Технические работники театра - рабочие сцены и проч., 8 - 10 человек
Медицинский работник
в белом халате
1-е действие
/Богато обустроенный зал загородного дома. Посередине большой стол, накрытый белой скатертью. На столе несколько разнокалиберных бутылок, фрукты и проч. Валериан Валерианович, засунув руки в карманы пиджака и наклонив голову, медленно прохаживается по сцене. Цинчик, развалившись в кресле, потягивает из стакана./
Валериан Валерианович (останавливаясь перед картиной в резной золоченой раме и рассматривая ее) – Красивая картина!..
Цинчик – О-о, мой молодой друг после долгого молчания наконец-то разрешился откровением. Какая волнительная минута! (Валериан Валерианович возобновляет свое хождение). Что ж, продолжения, я вижу, мне сегодня не дождаться. Увы! Но что до меня, то я совсем не расположен молча бдеть над этим живительным напитком. Да, кстати, может и ты примешь на грудь капельку? А? Начинать столь ретивым постом такой чудный денек, и после вчерашнего – это, согласись, слишком! (Наполняет стакан и протягивает Валериану Валериановичу. Тот молча проходит мимо, даже не взглянув.) Да-а!.. Ну что ж! Хозяин – он барин, (ставит стакан на стол) молчание – золото, а золото… золото... ах черт меня побери! Чуть не проморгал! Кому другому, но только бы не мне!.. Правда, лавры первооткрывателя уже не украсят мою почтенную лысину. Их давно уже примерил один очень древнеримский император. Надо же - он, буквально походя, сделал потрясающее открытие – он нашел, что этот презренный металл не имеет запаха. Каково! А? Изумительно! Что после него остается делать мне? А мне теперь остается, без всяких претензий к судьбе, наблюдать, как этот, уже разоблаченный металл, заметно так оттягивает карман пиджачка, что не только плечу, но всему телу приятна его тяжесть. И следом же про себя отметить, что чуточку раньше он, столь же приятно, оттягивал… ну, скажем, карман штанов. Тут не суть важен предмет гардероба, главное – штаны-то эти драпировали совсем другого человека. А здесь, согласимся, интрига и весьма занимательная. Какие процессы способствовали его перемещению – не моего ума дело. Меня, к слову, и не спрашивали. Но констатировать появление приятной тяжести уже в кармане пиджачка – я могу. Если приплюсовать сюда отсутствие запаха, то… у-у… ну как тут головке не свеситься?
Валериан Валерианович (вяло) – Замолчи, скотина!
Цинчик – Ай-яй-яй! Как нехорошо! Даже картина изменилась в цвете от такой несправедливости. А ведь когда говорил …плохое слово, сам небось металл-то пальчиками в кармане пиджачка сладостно так осязал. Признавайся, признавайся, чего уж там теперь! Зазорного в этом ничего нет. И пальчики уже свободны, не связаны ничем и никем пальчики-то…Ах, как интересно!
Валериан Валерианович – (подходит к столу, берет стакан с вином, пьет.) Ты замолчишь или нет, я сказал! (Чистит ножом яблоко.) Он, что и говорить, приятно тянет, карман пиджачка… Только тебе-то здесь какой интерес?
Цинчик – О-о, здесь я чист, как это свежеочищенное яблоко. Нет у меня никакой корысти! Так, мимолетное наблюдение бесстрастного летописца и ничего более. Зная меня и мои правила …
Валериан Валерианович - (перебивая) которые тебе по гроб жизни вколотила увесистая рука моего папаши? Сиди уж, не трепыхайся! Зазорного в этом нет. А?
Цинчик – Это… это уже напраслина! У нас с твоим отцом были прекрасные отношения и, если возникали какие трения по некоторым… мировоззренческим вопросам, то… и все равно мы находили взаимопонимание. Такой подход к нашим с ним… дискуссиям совершенно неприемлем. Я…
Валериан Валерианович – Ну-ну, не сопи! Вот что значит попал. Да!.. Не первый ты был у него и не последний. Потому, утешься, и налей-ка лучше мне еще вина. (Цинчик наливает. Валериан Валерианович смотрит вино на свет.) У меня рука легкая! (Цинчик вскакивает.) Сядь! С каких это пор ты перестал понимать простенькую дружескую шутку? (смеется) Тебе то ладно, а вот кое-кому от папаши, что было – то было, доставалось увещевание поосновательней. Вот уж кому после становилось не до претензий. Хотя… хотя один такой жмурик претензии все же предъявил. Пусть не без помощи родной милиции, но предъявил. Для этого его долго выковыривали из мерзлой земли. А ведь были ещё и другие !.. Но что это я вдруг принялся считать? Эта ж цифирь из твоего калькулятора. А?
Цинчик – Я бы попросил…
Валериан Валерианович – Не-ет, с тобой просто невозможно разговаривать! Легкий светский треп за стаканчиком вина и… так нельзя мой друг! Нам ведь жить и жить еще, и все бок о бок. А? Вот и пальчики, как ты верно подметил, теперь свободны и пиджачок плечо как еще тянет!.. Так что, жизнь продолжается, а продолжение, лови – сгодится, есть преемственность, а потому еще вина, и выпьем за… (слышен звук подъехавшей машины.) Кого там еще несет в такую рань? Посмотри! (Цинчик подходит к окну, чуть трогает занавес.)
Цинчик – Туз приехал. С гостями. Девица какая-то… Открыть?
Валериан Валерианович – Вот как, Тузик явился! Ну, наконец-то! Что ж ты стоишь? Иди, встречай дорогого гостя. Машину сразу в гараж, чтоб не светилась. (Цинчик уходит.) Давно ему пора… (Телефонный звонок. Валериан Валерианович берет трубку.) Я! Да, я слушаю. Слушаю! Что? Сегодня? Ведь говорили что завтра! Да, да слышу же, не ори! Ну и что! Ну восемнадцать лет вместо вышки… это все одно. Да! Что? Какая конфискация? Он шел по мокрой, по одному эпизоду и ничего другого!.. Мне плевать, что вы там… Да, да! Как? Не понял!.. Зуб разговорился? Постой, постой!.. (Опускает трубку и про себя: как же так?..) Как же так! Вы же его должны были… Да не ори ты! Чего отдельным производством? Это еще откуда? Заткнись! Хватит уже! Заткнись, говорю! Сколько денег и все впустую!.. Все, все, все! Раньше надо было кулаками махать. Все, я сказал! Теперь слушай ты, и внимательно! Мне паспорт, он в сейфе, в том самом и…да! надежней не бывает! и билет на самолет… сегодня ночью… куда-куда! куда угодно! Только быстро! Но смотри! Попробуй и здесь!.. Заеду сам. Все, все, бегом! (Долго стоит как бы в оцепенении. Тихо:) Валериан Валерианович умер! (Обращается к зеркальному отражению.) Мои соболезнования, Валериан Валерианович!
(Швыряет телефонную трубку в зеркало. Звон разбитого стекла. Слышен чей-то раздраженный голос: «Вся машина в крови, а ты еще лезешь со своим платьем!». Валериан Валерианович быстро отходит от зеркала к столу. Входят Цинчик, Туз, девица и художник.)
Туз (раздраженно девице) – Сейчас умоешься, не ной! Надо же так вляпаться! (Художнику.) Это все твоя затея – ехать напрямую. Вечно ты с идиотскими советами лезешь, когда тебя не просят!
Валериан Валерианович (улыбаясь и протягивая руку) – Ба, кого я вижу! Весь цвет бизнеса и искусства к нам пожаловал. (Пожимает руки.) Очень приятно! А то мы тут заигрались в молчанку. Но что-то наш Туз не в настроении. (Рассматривает девицу.) И эта кровь, и порванное платье!.. (Тузу.) Как можно быть таким неловким в обращении с девушкой! Других что ль под рукой не оказалось? А вы, что же, маэстро, попустительствовали?
Туз (хмуро) – Мне еще не хватало мараться! (Подходит к столу.) Это водка? Можно?
Валериан Валерианович – Не только можно, нужно! Цинчик!
(Цинчик разливает спиртное в стаканы /Туз - мне водку/ и всем раздает. Подавая Валериану Валериановичу, взглядом показывает на разбитое зеркало.
Валериан Валерианович – уберешь!) Прошу садиться, господа! В ногах правды нет. А ты, (Цинчику) покажи пожалуйста нашей гостье ванную комнату, и найди во что переодеться. Не краснеть же ей в таком убранстве. (Цинчик устремляется к девице.) Ну-ну, не так ретиво! Сначала надо все-таки выпить. В такую минуту вино предпочтительней воды! (Улыбается. Все пьют. Цинчик, церемонно подав руку девице, уводит ее. Тузу.) У тебя что, кровавые мальчики сменились окровавленными девицами? (Улыбается.)
Туз (зло) – Мальчики, девочки… Машину вот протаранил один. Ремонтируй теперь, самое время! А все этот мазилка, (показывает на художника) поедем, говорит, они мирно идут с плакатами, им нет до нас дела. Вот и въехали в самую свалку. Тут этот урод со своим Сталиным -- головой прямо в машину. Мало того что дверь помял, кровищей все залил, гад! Еще дура рядом визжит с испугу! (Ожесточается.) Эта сволота все улицы застолбила! Не я мэр, я бы их омоновскими дубинками досыта накормил, надолго бы запомнили!
Валериан Валерианович – Ну все, угомонись! На вот, выпей еще. Машину починить – что плюнуть! Ведь тебе чуть не каждый сервис за честь считает... запаску поменять!
Туз – Не это главное… (В словах и жестах сказывается опьянение. Пьет, долго закуривает.) Не нравится мне…
Валериан Валерианович (живо) – Что еще может не нравиться Тузу? Любопытно!
Туз (пьяно) – Есть чего… и город, где ходят гегемоны с плакатами! Их становится больше, они перестают бояться уже! Машину вот, сволочи, испортили!..
(Валериан Валерианович молча смотрит на него, Туз отводит глаза.)
Валериан Валерианович – Я весь внимание. Что же ты остановился? Ну! (улыбаясь) Если ты приехал сюда, что бы пожаловаться на старых песочников в обнимку с любимыми вождями, и поведать о том, как они исхитрились твой новенький мерсик помять, то трудился даром. Это что, единственные новости, которые ты мне вез?
Туз (поспешно достает из кармана большой, туго набитый пакет и протягивает его Валериану Валериановичу) – Нет, что вы, нет! Хотел отдать, но …Вот, пока! Я понимаю, что… остальные деньги будут через два дня. Всего два дня!..
Валериан Валерианович (пристально смотрит Тузу в глаза и, вдруг, весело обращается к художнику, клюющему носом в кресле.)– Я кажется и слова похожего не сказал, как он сразу – деньги! Вот что значит натура. О другом и думать уже не может. (Кладет пакет в карман.) Но что это мы? Нашему творцу явно стало скучно. Все какая-то затрапеза, обыденность… Еще вина? Эй, очнись, маэстро! (Художник встряхивается и с готовностью подставляет стакан.)
Туз – Э, э, полегче, тебе еще машину мыть! Это ведь по твоей части. Картинки последние свои ведь дерьмом и кровью разрисовывал. А? И меня еще убедил одну из них… принять в подарок!
Художник (быстро пьянея и фамильярно) – Шеф, ты как всегда оригинален. (Горячась.) И дерьмо и кровь на холсте теряют свою изначальную сущность. Они как бы переходят в другое измерение, и там, в трансцендентной реальности, обретают свойства символа парадоксально-физиологической связи индивидуума с искусством. Тот, кто этого не способен воспринять…
Туз (перебивая) – Удачный символ, сказать нечего. Провонял всю квартиру! Хорошо нашелся какой-то полоумный ценитель и приобрел этот шедевр за тыщу баксов. А то, хоть выбрасывай! И то, пока твою закорючку не изучил, ну ту, которую ты там в уголочке нацарапал, брать не хотел. Вот что значит быть известным! (Бьет художника по плечу.) Пришел-то ко мне тощий такой, испуганный… Немцам еще собирался сдаваться…что, забыл уже? Как подкормил тебя, с людьми свел… Ну, ну, это я так… Теперь вот твою красотку раскручиваю. Где ты ее откопал на мою голову? Ведь кроме (показывает руками) и еще кое-что не мешало бы иметь… по специальности.
Художник (он уже пьян) – Девочка…она очень хочет петь, пойми же ты! Насчет голоса ты тоже не прав! У нее уже идет диск, идет ведь? И в концерте на стадионе она тоже… Ты не прав, шеф, ты не прав!
Туз – Еще бы, целый грузовик с аппаратурой приходится за ней таскать! Так и я, при желании, звездой могу сделаться. (Смеется.) Но затея со стадионом удалась, сказать нечего. Собрать в кучу несколько тысяч олухов – я теперь умею. Куда прибыльней, чем… и пусть оттягиваются хоть до одури! Что, маэстро, я прав? ( Бьет художника по плечу.) А твоя гигантская паутина из бабьих причиндалов на сцене. А! Знаешь ведь чем взять. Не дурак! (Бьет художника по плечу.)
Художник (ежится) – Ну шеф, ну прекрати! Что за манера вести разговор. Плечо совсем онемело, рука вот дрожит. Вот…Теперь я неделю не смогу работать. Что за манера…
Туз (бьет художника по плечу.) – Не бойся! Твои картинки ничем нельзя испортить. И дрожащей рукой даже! Они от этого только становятся интересней.
(Хохочет и сильно бьет художника по плечу. Тот ежится и сторонится в кресле.)
Валериан Валерианович – Туз, оставь, а то и впрямь забьешь его. Пригодиться авось. (Художник что-то глухо бормочет и затихает.)
Туз (замахивается еще, но раздумывает) – Уснул! Ему лишь бы где. Чуть губы смочил, и он уже готов. (Отворачивается от художника, наливает себе в стакан, но не пьет. Пауза.) Да, а что… если это конечно не… Что с отцом?
Валериан Валерианович (смотрит Тузу в глаза) – С отцом? С отцом… все! Суд ставил приговор без изменения. Все те же восемнадцать. Что это ты вдруг заинтересовался?
Туз – Да я так, ничего, я… ребята вот разное говорят. Будто бы следствие…
Валериан Валерианович (очень спокойно) – Эти говорливые ребята не боятся, что я могу попросить их … прикусить языки. И мне не придется дважды…
(Слышен крик девицы, и в дверях появляется она сама в банном халате. Следом, держась за щеку, Цинчик.)
Девица – Ах ты нахал, скотина, я тебе что?! За кого ты меня принимаешь? Обнимать вздумал, хорек морщинистый! (Туз поднимается из-за стола.) Еще получить хочешь? Сейчас получишь, мало не покажется!
Цинчик - Валериан Валерианович, как на духу! Только поправил у нее на плечах воротник халата и ничего больше. Как она могла другое подумать?
Валериан Валерианович (Тузу, тихо.) – Сядь, ничего страшного. Ну помял разок, не убудет с нее. (Девице, улыбаясь.) Прошу вас, успокойтесь. (Подходит к ней, обнимает за талию и ведет к столу.) Успокойтесь! Здесь вы под защитой этого крова (палец в потолок) и, поверьте мне, здесь смогут уберечь от воровских притязаний не только нашу…Афродиту, восставшую из мыльной пены, но и…(взгляд в сторону Цинчика) воротник ее халата! (Смеется) Божественная, вам вина, фруктов? Повелевайте! Любое ваше желание с этой минуты свято для всех. Цинчик!
(Цинчик бросается к столу, обходя Туза стороной, и разливает вино в стаканы. Один из них протягивает девице, та отворачивается.)
Что я вижу! На колени, презренный виночерпий! Как смеешь ты, смертный, стоять перед божеством! На колени!
(Последние слова Валериан Валерианович произносит тихо, без улыбки. Цинчик в полной тишине, стоя на коленях, подает вино девице. Та, несколько растерявшись, берет стакан и, мельком взглянув на Валериана Валериановича, медленно выпивает вино.)
Валериан Валерианович (забирает у нее стакан и, улыбаясь, Цинчику) - А что это вы все на коленях? Разве можно так долго стоять в такой позе, пусть и перед дамой? Ай-яй-яй! Я вас просто не узнаю. Как же ваши знаменитые правила? (Цинчик вскакивает с колен, он задет.) Теперь только вином можно смыть такое их небрежение. Я сам поднесу вам, а то, я вижу, никто не торопится сделать это. (Наливает и подносит Цинчику большой бокал. Тот хмуро берет его и, отвернувшись, пьет.) Вот, а теперь яблоко. (Подает ему яблоко.) Хотя и в нарушение легенды, ну да я и не Парис.
(Цинчик с яблоком и сигаретой устраивается в кресле подальше от всех. Валериан Валерианович обращается к Тузу и к девице.)
Но что же мы все стоим? Прошу господа за стол, располагайтесь. Самое время закусить чем бог послал.
(Туз и девица усаживаются за стол. Валериан Валерианович, бросив взгляд в сторону Цинчика и не получив ответа, присаживается с ними. Пьют и приступают к закуске. Цинчик, отвернувшись, курит в своем кресле. Немного погодя, Валериан Валерианович, взяв стакан с вином, встает из-за стола и начинает свое хождение по комнате. Долгая пауза.)
Валериан Валерианович (останавливаясь, как и в предыдущий раз, перед картиной) – Красивая вещь... Жаль!.. Тебе бывает что- нибудь жаль в этой стране? А, Тузик, тебя спрашиваю?
Туз (не взглянув в его сторону) – Мне? Мне жалко помятую машину. Возись теперь с ней, самое время! (Усмехаясь.) Еще жаль, что этому уроду с портретом не оторвало совсем голову. Хоть разбитое стекло было бы оплачено.
Валериан Валерианович – Вот как! И ты посчитал бы себя отмщенным? Интересно! И обидчик наказан, и ты вроде как совсем не причем. Даже как бы потерпевшая сторона. Слышишь, Цинчик, какой парадокс поучительный. Цинчи-и-к! Это я к тому, что в результате полное отсутствие запаха, как в твоем недавнем монологе. Прячь скорей в калькулятор! Это ведь по твоей части – эксклюзивные сюжеты, парадоксы и… отсутствие запаха.
Цинчик (настороженно смотрит на Валериана Валериановича) – Мой молодой друг по своему обыкновению шутит. Наши гости могут всякое подумать!..
Валериан Валерианович (живо) – Что подумают наши гости, не знаю. Я же, без всяких шуток желаю как следует поесть и выпить. Время-то обеденное! А мы всё случайной закусочкой перебиваемся. Да и гости же у нас, в конце концов! Что ж это мы скромничаем! Цинчик! Чистую скатерть и все, что есть съедобного – на стол! Эти пустые бутылки – вон! и заменить на полные. Сегодня... сегодня день мой, хочу его отметить!
(Цинчик с помощью девицы заново накрывает стол. Расставляют выпивку, еду, фрукты. Туз расталкивает спящего художника. Все располагаются за столом. Цинчик разливает вино в стаканы. Туз отводит его руку и сам льет себе водку.)
Валериан Валерианович (подняв стакан) – Друзья мои! Думаю, я не ошибусь, если от имени всех собравшихся выражу удовлетворение тем, что необходимо скучный официоз, с представлениями друг другу и выяснением позиций, наконец–то закончился, и мы с легким сердцем можем приступить к части второй нашей встречи, а именно – к приятному и непринужденному застолью.
Цинчик – О-о! Какая свежая мысль! Мы все, сказать по чести, заждались ее озвучивания.
Валериан Валерианович (подхватывая.) – Вот потому развить эту мысль далее я предлагаю нашему мыслителю и сердцеведу. (Рукой в сторону Цинчика.) Но прошу не путать с сердцеедом, ибо его рефлекторный жест внимания к нашей очаровательной даме ввел некоторых в заблуждение. Да так, что этот чистосердечный порыв был принят за домогательство! А это, как вы понимаете, несовместимо с твердыми нравственными правилами нашего общего друга. И постскриптум. Зная его ораторский пыл и учитывая томление гостей у накрытого стола, я полагаю, что для него самое уместное сейчас – ограничить себя стихотворением в прозе. (Смотрит в сторону Цинчика, но тот молчит.) Что это? Я вижу в глазах моих гостей сомнение – а по плечу ли ему такое? И даже сам начинаю подумывать, не манкирует ли он… мой поэтический заказ? Но нет! Этого не может быть… нет! Итак, слово Цинчику!
Цинчик (как бы в сторону) – Мой молодой друг, как обычно, представил свою интерпретацию того, чего нет. (Подхватывает тон Валериана Валериановича) Не снизойду до оправдания! Оно всегда ходит в обнимку с виною. А этой парочке сегодня нет места за нашим столом. Сегодня здесь место совсем другому союзу -- союзу мысли, краски, звука и… (Туз неожиданно громко икает.)
Валериан Валерианович – Рекламная заставка. Продолжай!
Цинчик – Э… звука и-и… золотого дождя! (Декламируя) Ибо только под его живительными струями процветут и принесут сладкие плоды представленные здесь искусства. И тогда, о, миг желанный, миг прекрасный! тогда насытятся наконец плодовым обилием сердца человеческие, и мир и благоденствие воцарятся на всей земле!
Валериан Валерианович – О-о!
Цинчик - О, стражду! О, будь! Но! Я говорю – но! Потому как грешен и словоблуден будет мой язык, если сейчас же не восславит он руку, нет!– длань, благословляющую всех этим дождем! (Как бы в патетическом раже) Да не… просохнет она вовек!
Валериан Валерианович (аплодирует ) – Браво, браво, Цинчик! Сегодня ты превзошел самого себя. Я-то, по простоте своей полагал, что эклектика твоя слабость, а тут!.. (Весело.) Награду Цинчику! Немедля награду! И пусть она будет обильной и сладкой, как…ну как поцелуй юной красавицы! (Смотрит в сторону девицы) Мне кажется, да что это я! я просто уверен, что эта награда не заставит себе ждать. (Пауза) Неужели я обманулся? Ах, как неприятно!
(Ударом вилкой по столу имитирует ход часов. Девица растеряно смотрит на художника и Туза, поднимается, медленно подходит к Цинчику и чмокает его в губы.)
О нет, нет! Не так скоро. Еще раз дружочек, еще раз! Пусть продлится очарование.
(Девица, не поднимая глаз, целует Цинчика долгим поцелуем и медленно идет на свое место. Цинчик, он явно ошалел, остается стоять.
Художник (пьяно, пытаясь обернуть ситуацию в шутку) - И мне, мне тоже награду! Ну хоть какую-нибудь простенькую медальку. (Останавливает ее. Девица зло ударяет его по лицу.)
Девица – На, возьми, как же тебе без награды!
Туз – Слопал! Как она тебя, а! (Девице.) Ну, ты молодец! Даром что баба, а молодец! Не знал за тобой такого. Это мне нравится! А ты, (художнику) к ней больше не прикасайся, не то таких орденов навешаю – места не хватит! Понял? (Художник молча кивает.) Нет, ты понял, что я сказал, а, маэстро? Не слышу!
Художник (тихо) – Понял…
Туз – Вот это другой разговор, он по мне. (Бьет его по плечу.) За него и выпить не грех, а, маэстро? (Бьет его по плечу. Художник съеживается в кресле и что-то про себя бормочет. )
Валериан Валерианович – Сколько наград вдруг! Я не ожидал такого количества. (Улыбается.) Давайте не будем их обесценивать.
Туз (покачиваясь встает) – Пойду, посмотрю машину. (Берет девицу за руку.) Ты – со мной! (Уходят. Цинчик в волнении кружит по комнате.)
Валериан Валерианович – Что, понравилась медалька-то? А? Но ты, я вижу, не последний сегодня орденоносец. (Смеется.) Ну-ну, только без соплей! Не так уж все безнадежно. (Цинчик смотрит на него с настороженным вниманием.) Чем больше я вдумываюсь в это дело, тем проще оно мне представляется…Да и никаких проблем-то нет! Чего это я вдруг! Пустячную услугу для моего верного Цинчика и я еще торгуюсь!
Цинчик – Мне… кажется, что у каждой шутки есть предел, за который не надо бы… Я не заслужил такого!
Валериан Валерианович – Какая шутка, что ты! Как ты мог подумать такое? Если тебе эта девочка приглянулась – бери ее, в чем затруднение? Никто не сможет этому помешать. Никто! ( Выдержав долгую паузу и тихо.) Ну… кроме меня… (Цинчик дергается.) Что ты так на меня вскинулся? Она очень красивая, а я люблю все красивое. (Улыбается.) И вдруг от меня требуется такая жертва! И нечего равноценного взамен? А? (Улыбается. Цинчик подходит близко к нему.)
Цинчик ( тихо, глядя ему в глаза) – Значит… если я правильно все понял, вам нужна… другая жертва и вы… тогда вы обменяете ее на мою девушку? Так?
Валериан Валерианович (смеется) – Ого, уже мою! Быстро же ты, ничего не скажешь… Значит, если я правильно все понял, ты предлагаешь мне обмен? И сегодня! И ты устроишь такое… жертвоприношение? Хотя, что это я! Тебе только стоит лоб наморщить! Не так? И этот… акт будет совершаться на глазах сволочей… ну тех, что портят машины моих приятелей? Начинаю понемногу соображать!.. И эти сволочи тоже примут участие, хоровод будут водить … с песнями и плясками? Ну? Что молчишь? Или я что-то не уяснил?
Цинчик – А-а кто будет… кто совершит э-э… этот акт… воздаяния? Ведь…
Валериан Валерианович – Ты гений, Цинчик! Эту косточку разгрызет наш Тузик. Он малый покладистый… Он это сделает… в счет взаимозачета сделает это!
Цинчик ( быстро и хищно.) - Нужны машина, художник, и к вечеру все будет готово!
Валериан Валерианович (бесцеремонно расталкивает художника) – Да очнись же ты, черт! Давай, поднимайся! Поедешь с ним (показывает на Цинчика) и сделаешь все, слышишь, все, что тебе будет приказано. Понял? (Бьет его по плечу.)
Художник ( тихо) – Понял.
Валериан Валерианович – Вот и отлично! Теперь вперед, время дорого. (Цинчику, улыбаясь.) Ты может все-таки объяснишь мне, что почем? Этот немыслимый обмен, заклание какое-то… ничего не пойму! Разве что для тебя…
(Цинчик бросает быстрый взгляд в зрительный зал, берет под руку Валериана Валериановича и уводит его. Вслед за ними понуро уходит художник. Сцена некоторое время пуста. Слышен звук отъезжающей машины. Входят Туз и девица.)
Туз (громко.) – А что это никого нет? Расползлись отсыпаться? (Подходит к столу и наливает в стаканы. Девице. ) Иди, выпей! ( Пьет сам. Молчание. Девица садится в кресло, прячет лицо в руки и так застывает.) Выпей, говорю и… и не дуйся! Все будет хорошо. (Подходит к ней со стаканом, отнимает руки от лица.) Ну все, я сказал все! Выпей вот, ну! (Девица пьет и задыхается – в стакане водка. Туз подает ей закусить.) Сейчас будет хорошо. И теперь всегда будет хорошо. Я буду рядом, ты со мной ничего не бойся. Ну! (Гладит ее по плечу. Девица слабо улыбается.) Вот, вот, что я говорил, совсем другое дело! И не надо было от меня….
Девица (тихо) – Не то… это не то, что ты… Просто я хотела, чтоб… Мы отсюда скоро уедем?
Туз (неохотно) – Уедем… Мы уедем! Только не сейчас!..
Девица – Я не хочу больше сюда приезжать. Никогда, слышишь? Здесь… Кто эти люди? Чем они занимаются? Что за дела у тебя с ними?
Туз (неохотно) – Есть кое–какие… пока! И ездить еще придется. Я слишком много… ну, когда рубль рухнул, я тогда много… но скоро все изменится! (Целует ее в щеку, тихо.) Я их не боюсь! Это знай! У меня хватит силы, чтобы ( видит входящего Валериана Валериановича. Громко.) чтобы такого не допустить!
Валериан Валерианович (весело) – И я со своей стороны не могу допустить, чтоб мои дорогие гости скучали. Да это было бы и неразумно так вот, вдруг, скомкать наше славное пиршество. А потому – продолжим! ( Быстро складывает в сумку бутылки и закуску. Отдает все Тузу.) Это – с собой, ведь продолжение следует! Мы едем! Теперь только вперед! (Декламирует.) Туда, где после искупительной жертвы мы все получим свободу и отпущение… долгов. (Бьет Туза по плечу и, глядя ему в глаза) Хватай, говорю дело! А сейчас все в машину! Ждите меня на дороге, я скоро!
(Туз и девица уходят. Валериан Валерианович остается один. Его лицо становится серьезным и жестким. Он медленно осматривает зал. Из большой бутылки льет на стол спиртное и поджигает. Скатерть вспыхивает. Валериан Валерианович поливает полы и стены, подходит и останавливается перед картиной.) Жаль! (Плещет в нее из бутылки. Занавес медленно закрывается. За закрытым занавесом треск горящего дерева, звук лопнувшего стекла.)
Конец 1– го действия
2-е действие
/На сцене комната в сельском доме. Дешевая “стенка”, телевизор. Диван и два кресла накрыты простенькими ковриками. Обеденный стол. Несколько безделушек, призванных украсить быт. Все опрятно. Наталья накрывает стол к обеду./
Наталья (зовет) – Коля! Коля! Куда это он пропал? Бегай тут за ним, других дел как будто нету. (Входит Колек.)
Колек – Звала меня что ли?
Наталья – Еще бы не звала! Насилу докричалась. Я тут с работы прибежала, а тебя дома нет. Где ты шатаешься? Сейчас отец придет, быстренько поедим, и надо картошку в подпол засыпать. Того гляди дождь грянет.
Колек – Там Иван Павлович за телегой приходил. Сказал, что отец велел. Я ему лошадь запрягал, а потом с ним прокатился.
Наталья – Зачем она ему вдруг понадобилась, телега – то? Чуть кому что надо, сразу к отцу. Тут своя картошка на огороде пропадает. Все свезти некогда! Ты сказал ему, что у нас сегодня баня?
Колек – Я его теть Гале еще утром про баню говорил. Она говорит, что придут. Шоколадкой угостила!
Наталья – Спасибо хоть сказал?
Колек – Сказал.
Наталья – Ну хорошо. Теперь давай в погребе прибери немного и кроликам зерна насыпь. Я что-то совсем без ума, забыла про них.
Колек – Сейчас насыплю. (Уходит.)
Наталья (про себя) – Ты у меня молодцом… отец вот наш только…
Василий (за сценой) – Тпру-у! Приехали! Тпру! Балуй у меня! Ну-ка давай полегоньку… и-и раз, взяли! Стоп! Доски положи… во…во! Теперь как по рельсам пойдет. Давай еще! Чуть… ну! (Громкий стук в дверь.) Вот, а ты говорил, что не успеем до дождя.
(Дверь распахивается и в проеме показывается пианино, которое толкают Василий и Иван Павлович. Им помогает Колек, который, повертевшись немного, убегает. Следом входит мать Василия.)
Василий (он навеселе) – Принимай жена рояль! Ты будешь играть, мы с Кольком плясать и пойдет у нас веселье всем на зависть.
Иван Павлович (запыхавшись) – Здравствуйте! Вы нас извините пожалуйста. Так уж сложились обстоятельства, что пианино в клубе никак не сможет простоять еще одну зиму. Пропадет инструмент совсем. Я вот попросил Василия подержать его у вас до лета. Пропадет инструмент!
Наталья – Ну раз привезли, пусть стоит. Места хватит.
Иван Павлович – Это до лета только. Потом что-нибудь придумаю. А то пропадет инструмент. ( Подвигает пианино к стене.)
Василий – Ты смотри! Даже в комнате как-то солиднее стало! (Мать ходит за ним следом.) Да что ты все меня сторожишь? Маленький я что ли?
Мать – Не маленький, а с работы надо сразу идти домой.
Василий – А я что же сейчас сделал?
Мать – Сейчас и слов нет, а вчера вот… Я тебе тогда не стала ничего говорить, теперь скажу, пусть Иван Павлович все слышит, а нечего тебе с этими пьянчугами водиться. Они навоз по дворам развозят и бутылки зашибают, вот и пусть пьют сами. Ты-то зачем с ними? Не стыдно тебе?
Василий – Ну, поехали! Что с того, что ребята меня малость угостили? Когда у меня есть, я для них тоже не жалею. А, Натульчик, я правильно говорю?
Наталья – Говоришь ты правильно, дела твои вкривь и вкось идут.
Иван Павлович – Вы меня пожалуйста простите, но мне пора. Дома меня наверное заждались.
Василий – Ну давай, Палыч! Но в баню приходи обязательно, а то мне одному со своими бабами веселого мало. Сам видишь! (Иван Павлович уходит.)
Наталья – Какого тебе еще веселья, когда ты, почитай, каждый день веселый! Только веселье твое всем нам боком выходит. Один сгоревший сарай пол здоровья у меня отнял. А был бы ты трезвый тогда, как нормальные мужики и не было бы ничего такого.
Василий – За сарай этот боров мне еще ответит! Это пусть, что суд его оправдал. Нет, говорят, никаких доказательств, что это он поджег. А то, что ночью вокруг дома бегал и грозился сжечь, это что – не доказательство?
Мать – Не горячись, сам виноват! Чего полез с ним драться? Пили- пили вместе и, на тебе, разодрались! Ну сказал он тебе что не по нраву, и ты ему скажи. А то, гордец какой, сразу руками махать!
Василий – Тут замашешь!.. Всю жизнь ломались, ломались, а он – крахи вы, говорит, колхозные! Ну тут я ему и…
Мать - Ну и пусть он сказал такое, язык-то у него дрянной, кому не известно! А ты бы промолчал, что тут поделаешь, мол, какие есть! А то, почитай, все лето с сараем провозились. Хорошо еще люди помогли. Каково без скотинки остаться! Теперь вот поросенка откормим. Старшого, с армии придет, чем встречать собираешься?
Василий – Ну все, все! Не осталась твоя скотинка на улице. И сарай считай заново отстроили. Давайте лучше есть будем! Голодный я и устал как собака. Нижний венец на доме менял. Ну у тех, которые с Казахстана приехали, у оврага еще поселились. Пришлось помочь, самим бы не справиться. Только закончили, тут наши ребята мимо идут. Ну и угостили нас с хозяином. Тот еще не обжился – прибыл с двумя детьми и одним чемоданом. Жена его там поесть собрала, я не стал, дел, говорю, дома много.(Наталья наливает в тарелки и подает. Василий и мать садятся за стол.)Куда это Колек подевался? Бегает целый день сломя голову, а как все за стол, ищи-свищи его.
Наталья – Лошадь распрягал, сейчас придет. Сам-то ешь, давай! Картошку надо бы сегодня на место пристроить. Гляди дождем вымочит. И баню я растопила. Помыться бы тебе не мешало, весь пыльный.
Василий – Баня, это хорошо… Картошку вот сегодня таскать сил совсем нет. Накроем ее брезентом, денек еще простоит. (Помешивает суп.) Слышь, там у тебя ничего не припрятано случаем? Все, все, ем! Спросить из простого любопытства ничего нельзя. Дожил…
Мать – Ты поешь, поешь немного, потом уже выпивать не захочется. (Вбегает Колек.)
Колек – А к нам артисты приехали! Театр ставить будут! В клубу!
Наталья – А ты, случаем, не врешь? Я что-то никакой вывески не видела, когда мимо шла.
Колек – Нет, не вру! Мне Геныч сказал. Он сам помогал артистам вносить в клуб ихние вещи. Они ему еще доллар за это дали. (Отцу.) Пап, давай не будем картошку носить, лучше сходим на театр посмотрим. Я никогда его не видел. Пойдем, пап! А, мам?
Наталья – Куда ему идти такому. Ты что, не видишь какой твой папаня сидит. На него смотри и никакого театра не надо.
Василий – Ты, Колек, мать не слушай! То есть вообще-то слушай, но не сейчас. А вот что я тебе скажу – на ус мотай. Мы с тобой поедим, отдохнем немножко, в баньке попаримся. Потом приоденемся как следует и тогда уже прогуляемся в твой театр. Он без нас не начнется, ты не бойся. ( Смеется.) Мы имеем право денек отдохнуть, а? Как ты считаешь?
Мать – Имеете, как же! Да вот тебя такого там только и ждали. Я тебе вот что скажу, не ходи ты никуда от греха подальше. Не маячь ты на людях в таком виде. Устал – ложись и отдыхай, раз делать ничего не хочется.
(Стук в дверь. Входит Иван Павлович. Он взволнован.)
Иван Павлович – К вам можно? Здравствуйте еще раз!
Василий – Можно, заходи, Палыч. Садись с нами обедать. (Наталье.) Давай тарелку! (Иван Павлович присаживается за краешек стола.)
Наталья – Сейчас. (Кольку.) Ты еще не садился, сбегай, отнеси баб Нюре суп, пока горячий. (Колек берет банку с супом и уходит. Ивану Павловичу. ) Что же вы один пришли, без жены?
Иван Павлович - Моя супруга малость приболела и ей сегодня не до бани. Она очень сожалеет об этом. Просила передать вам благодарность за приглашение. (Наталье) Мне не наливайте, я сыт. Мы с женой совсем недавно пообедали.
Василий – Ну, где первый обед, там и второму всегда найдется место. Ты, Палыч, не стесняйся! Вот хлеб, ложка. Давай! (Иван Павлович ест) Я тут со своими бабами все воюю. Говорят, что мне дома псом пахнет. (Смеется)
Мать – Ну уж ты напраслину-то брось городить. Скажешь еще такое! Иван Павлович и впрямь что подумает.
Наталья – Что там за спектакль такой у вас в клубе затевается? Колек прибежал как угорелый, артисты, говорит, приехали. Я что-то с трудом тому верю. Уж сколько лет клуб на замке и вдруг артисты откуда-то понаехали. Дело какое-то неправдашнее.
Иван Павлович – Да, действительно, приехали двое мужчин, сказали, что будут ставить пьесу на революционную тему. Ну я им клуб открыл и они сейчас готовят сцену, реквизит расставляют. Основная группа, говорят, подъедет к вечеру. Да, а еще как узнали, что я музыкант, сразу предложили сделать музыкальное оформление к спектаклю. Даже наперед заплатили этими… долларами. Мне было очень неудобно брать деньги так, сразу. Давайте, говорю, хоть одну репетицию проведем, вдруг не получится у меня! Так один из них, маленький такой, чернявый, меня успокоил. Получится, говорит, и еще как получится! Музыку предложил на мой вкус. Импровизируйте, говорит, сами по ходу действия.
Мать – Ну, это неплохо. И себе удовольствие и денежки для вас совсем не лишние.
Иван Павлович – Еще бы не лишние! Теперь хоть зима будет с настоящими дровами. А то что там случайные гнилушки, ими топи не топи - никакого проку! И подпол у нас, что твое болото – не знаю как быть! Сыро, что уж тут говорить. Моя жена, как холода, так простудой мается. Я сам где и перетерплю, а ей приходится несладко. И пианино вот тоже… Уже в первую зиму от сырости пострадало. Так жалко! Хорошо разрешили перенести в клуб, потом и его топить перестали.
Мать – Что вы так убиваетесь, Иван Павлович? Музыку-то вашу здесь некому слушать. Домов с полсотни всего-то осталось, да из тех половина заколочена. Телефон вон даже месяц назад обрезали. Один ведь оставался на всю деревню. Случись что - криком кричи, не услышат.
Иван Павлович – Вы правы. Это, конечно, никуда не годится. Живем как на острове. Но сегодняшнее событие – свидетельство тому, что жизнь начинает потихоньку налаживаться. И в самом деле! Нашлись люди, которые приняли близко к сердцу наше отчуждение и которые, посредством театра, стали наконец нести облагораживающие идеи преображения общества. Это же замечательно! А то, что каждый день по телевизору? Либо… Коли здесь нет? либо, извините, порнография, либо, мордобой. Где уж тут молодому поколению набираться нравственных понятий?
Василий – Ведь я и сам, сейчас вот вспомнил, в школе еще играл в какой-то пьеске. Мне Сашок тогда по носу еще влепил. (Смеется.) Мы с ним должны драку представлять, ну он и представил мне по сопатке. Кровь даже потекла, а ведь (смотрит на Наталью.) он из-за тебя тогда мне… это я теперь понимаю. (Смеется. )
Наталья – Вот еще нашел, что вспомнить! Я ему глазки строила, чтобы тебе досадить, он и возомнил невесть что!
Василий (смеется) – Рассказывай!.. Знаем мы вашего брата. (Ивану Павловичу.) Что, Палыч, вот и пригодился твой рояль. Недаром ты с ним столько лет нянчился. Слышал, в прошлую зиму из леса дрова на санках возил, чтобы подтопить в клубе. (Смеется.) А то, я гляжу, что это наш Иван Павлыч так много дров стал готовить? (Смеется. ) Помню, дернуло меня сказать: да пропади он пропадом этот рояль в чертовых песках с ними вместе, везти его из такой дали, если дров на него уходит такая прорва. А ты, Палыч, тогда, это я запомнил, ты сказал… как это… без музыки, как без души, нет человека!
Иван Павлович – Я говорил не так…
Мать – Что пристал к человеку? Приятно ему вспоминать, что ты тогда нетрезвый плел.
Василий – Ничего Иван Палыч, вот буду себе дрова готовить и тебе заодно напилю. Это дело не трудное. Спасем мы твой рояль.
Иван Павлович – Это было бы так хорошо! Самому мне не справиться, да и не умею я с бензопилой, будь она неладна! Я уж заплачу, теперь есть с чего, ну и магарыч само собой. Как же! (За окном звук подъехавшей машины. Вбегает Колек.)
Колек – А я на машине приехал! С самим председателем! Во как! (Отцу.) Он тебя там спрашивает.
Василий – Раз спрашивает, ответим. (Всем.) Узнаю, что ему нужно. (Уходит. Мать идет следом. Колек садится за стол и быстро ест.)
Наталья – Отдал суп? (Колек утвердительно мычит.) Молодец, что отдал… Это хорошо… Иван Павлович! Я… я вот о чем хотела бы вас попросить. Неудобно, но… вы уж Василию водку не предлагайте за работу. Он… разве не видите? он стал спиваться!
Иван Павлович (в растерянности встает) – Вы… вы меня пожалуйста простите! Я не думал, что… но здесь так принято! По другому как же?.. Вдруг скажут, что жадный… но если вы просите…
Наталья - Ну ничего, ничего? А то я… я даже и не знаю, что мне делать! Да вы же сами все видите!
Иван Павлович – Вижу, Наталья, как уж тут не видеть! Глушь, водка и… тоска!.. Куда только от нее, подлой, бежать! Вы уж простите меня! (Входит Василий, за ним следом мать.)
Наталья (Быстро повернувшись к нему ) – Ну, и зачем он пожаловал?
Василий – Сауну начал в бане отделывать. Говорит, приходи поработай, все равно сейчас впустую ходишь. И улыбается еще стоит, наглец! Людям на зарплату денег в колхозе нет, а дом вон какой отгрохал. Ладно! Ему же с этими людьми рядом жить. (Хлопает Ивана Павловича по плечу.) Пойдем, Палыч, банька давно уже нас дожидается. Колек! Хватай полотенце и мыло, слышь, мыло не забудь! В прошлый раз, помнишь, как с голой задницей да по дождичку, за мылом бегал? Забыл? (Смеется.)
Иван Павлович – Я вот… с банькой-то у нас… незадача выходит! И даже не знаю, как начать…
Василий – Чего ты? Раздумал мыться что ли?
Иван Павлович – Нет, нет! Помыться мне сегодня очень кстати. Мне ведь сегодня выступать. Я ведь пришел… пришел за пианино. Мне ведь играть сегодня в клубе… пьесу сопровождать…
Василий (остолбенев) – И что же… это мы с тобой значит… рояль-то этот!.. (Смеется. До семьи тоже доходит ситуация.)
Иван Павлович (уже немного веселее) – Я уж совсем виноват перед вами. Но что же делать, если все так обернулось. Ведь придут люди, услышат Бетховена! Когда еще такое случится? Честное слово, Василий, я не нарочно! Это так все неожиданно и… уж ты не обижайся на меня. Выручи еще раз!
Василий – Колек! Запрягай лошадь, баня подождет! ( Смеется.) Ну удружил ты мне, Палыч, сегодня, ничего не скажешь. Этот рояль теперь на всю жизнь запомню. Я представляю, (заразительно смеется) как ты его по этим… пескам своим на себе тащил! (Хлопает Ивана Павловичу по плечу.) Ну, давай, беремся все дружно. И-и раз, взяли!
Занавес
Конец 2-го действия
3-е действие
/Сцена разделена легким занавесом на две неравные части. В меньшей части, что слева, невысокий подиум сцены сельского клуба. В центре «сцены» стол, покрытый красной тканью. На столе графин с водой, стакан, листы бумаги. Вокруг стола несколько разномастных стульев. На длинной полосе из красного материала – текст: ” Жизнь масс – на алтарь революции!” Конец текста не поместился и загнут вниз. Под ним знамя с революционными символами. И лозунг и символы на знамени грубо намалеваны белой краской. По бокам знамени чьи-то портреты, какие только отыскались в клубе. Несколько предметов, которые, по замыслу авторов, должны представлять "ту" эпоху. На «сцене» «актеры» - Валериан Валерианович, Цинчик и девица. Валериан Валерианович в своем обычном костюме. На Цинчике кожаная, не по росту, куртка, заимствованная у Туза и перепоясанная ремнем. Под носом огромные усы. На груди большой красный бант, в руках грубо выпиленная из доски винтовка, вымазанная черным. Девица экипирована под сестру милосердия: длинная юбка, белая косынка, через плечо перекинута лямка белой сумки с красным крестом. В правой, большей части сцены, зрительный зал сельского клуба. Скамьи, стулья, какие-то плакаты и проч. Все убого, запущенно. Рядом со «сценой» пианино. Суетится нарядный Иван Павлович. «Зрительный зал» понемногу наполняется жителями села, преимущественно немолодыми. Появляются Василий с женой и сыном. Следом идет мать. Василий красен, весел, под хмелем./
Василий (громко) – Ну вот, а ты Колек боялся, что опоздаем. Мы же с тобой самые главные. Без нас не начнут!
Наталья – Ты бы потише, неловко ведь. (Кольку.) Иди, поищи, где сесть. (Тянет Василия.) Пойдем, сядем, раз уж пришли.
(Василий отмахивается от нее, здоровается с входящими. Колек машет рукой и Наталья одна идет к нему. Мать присоединяется к женщинам.)
Цинчик ( показывает в разрез «занавеса») – Вот и наш герой, шеф. Я его еще днем приметил, когда он пианино разгружал. Вон тот, веселый и красный.
Валериан Валерианович – Пальцем не тычь! Вижу. Ты с ним уже говорил?
Цинчик – Нет еще, но теперь это лучше получится у нашей дамы. Каждый делает свое дело.
Валериан Валерианович (усмехаясь) - И каждому по делам его? (Бьет ладонью об стол.) Ну-с! Приступим господа!
(Цинчик что-то говорит девице, показывая на Василия. Та выслушивает его, опустив голову, и продолжает стоять на месте. Валериан Валерианович тихо, глядя на нее. Я сказал – приступим! Или вы забыли, что созданы для сцены? (Девица вздрагивает и, профессионально улыбаясь, идет в сторону Василия. Подойдя к нему и, также улыбаясь, что-то тихо ему говорит. Василий тихо отвечает, он смущен и по жестам видно что отказывается.)
Наталья (подходит) - Что случилось? Что-нибудь нужно? (Девица с прежней улыбкой смотрит на Василия. )
Василий – Артист у них один заболел, без него никак не могут начать. И меня вот зовут его подменить. Нашли кого! (Ему становится весело. Девица, улыбаясь, что-то тихо говорит Наталье. )
Наталья – Ну конечно, он вам поможет. Ничего, ничего! Раз уж так получилось, не срывать же постановку. (Василию.) Чего ты, люди же просят!
Василий (смеясь, сыну) – Ну, что я тебе говорил – без нас не начнут! (Девице.) Что делать-то надо?
(Девица тихо объясняет и цепляет ему на грудь красный бант. Потом берет его под руку и, по-прежнему улыбаясь, уводит за «занавес» на «сцену». Вслед голос из «зала»: “Давай Василь, не подкачай! ” На «сцене» Василий кивает головой Валериану Валериановичу и Цинчику. Он смущен. Девица заводит его за боковую «кулису» и там оставляет. Проводив Василия, она отходит от него, уже без улыбки. В «зрительном зале» раздаются хлопки.)
Валериан Валерианович – О! Народ уже требует! Так подчинимся же. Все по местам! Цинчик, занавес!
(Цинчик дергает за шнур, «занавес» уходит в глубь сцены. Иван Павлович играет первые такты бетховенской “Апассионаты”. На «сцене» за столом сидит Валериан Валерианович. Задумчиво склонившись, он водит ручкой по бумаге. Цинчик с «винтовкой» в руке стоит по стойке “смирно”. Девица в напряженной позе застыла в углу «сцены» .
Валериан Валерианович (подняв голову и переставая писать.)– Что же вы стоите, товарищ сестра? Присядьте! Вы, должно быть, очень устали после… событий, где вы проявили понимание революционной ситуации. Садитесь и отдыхайте товарищ. (Девица медленно подходит к столу и садится. Цинчику.) А вы товарищ боец, вы передали мой приказ командирам отрядов!
Цинчик (делая шаг к нему) – Так точно, передал товарищ комиссар! (Музыка.)
Валериан Валерианович – И как они откликнулись на призыв?
Цинчик (делая шаг к нему) – Они рвутся в бой, товарищ комиссар! Говорят – враг будет уничтожен! (Музыка.)
Валериан Валерианович – Хорошо! А настроение масс? Докладывайте все товарищ, ничего не скрывайте. Я должен знать всю правду! (Музыка)
Цинчик (оглядываясь на «зрителей».) – Массы… они поддерживают наше дело. Они здесь, они с нами товарищ комиссар! Как и было вами… завещано.
Валериан Валерианович - Прекрасно товарищ боец! Я доволен вашей революционной деятельностью. Но что же вы все время стоите передо мной навытяжку? Расслабьтесь, мой друг. Революция сделала всех равными и, потому, чувствуйте себя раскованней. А ваше грозное оружие пусть постоит в уголочке до новых славных боев. (Цинчик ставит “винтовку” в угол. За «сценой» слышен грохот.) Что там еще!? Марш!
(Музыка. Цинчик почти бегом исчезает за дверью, что выходит на сцену и под руку, грубо, тащит художника. У того расквашена губа и заплывший глаз. Следом идет Туз. Он пьян, тяжело дышит. )
У нас раненный? Товарищ сестра окажите ему срочную медицинскую помощь! (Девица смачивает свой платок и подает его художнику. Тот обтирает кровь и прикладывает платок к глазу. ) Товарищ сестра помогите раненому бойцу сесть. (Девица усаживает художника на стул. Валериан Валерианович Тузу с угрозой в голосе. ) Вы, товарищ, как же это вы допустили, чтобы вашего боевого друга ранило белогвардейским осколком? Почему вы не закрыли его своим телом? Где ваша революционная сознательность и… долг в конце концов?!
Туз (в крайнем раздражении, пряча лицо в тени) – Свой долг я помню очень хорошо! А это… все начинает мне надоедать. Надо быстрее кончать и…
Валериан Валерианович (быстро перебивая и глядя ему в глаза) – Я с вами товарищ полностью согласен. Но революцию наскоком не завершить. Мы, ее бойцы, должны быть образцом терпения и выдержки. Тогда только победа будет за нами! (Музыка.) Революция вложила вам в руки оружие против врага и вы, в нужный момент, это оружие примените! Безусловно! А сейчас идите и отдыхайте! (Туз уходит, хлопая дверью. Вслед звучит музыка. Цинчику.) Мне не нравиться упадническое настроение нашего товарища. После боя он явно устал и, видно, сильно расстроен ранением своего друга. Пойдите к нему и проведите революционную агитацию. (Цинчик уходит.) Товарищ медицинская сестра! Как чувствует себя ваш подопечный? Я вижу ваша помощь была своевременной и он хоть сейчас готов к новым битвам. (Улыбается. Художник держит платок на лице. Девица настороженно молчит.) Что же вы товарищ сестра молчите? Проявив милосердие к раненой плоти нашего соратника, проявите же подобное и к его надломленному духу. Спойте ему что-нибудь, это сейчас так важно! Ведь в тяжелые минуты революции только бодрая песня может вернуть всем нам уверенность в правоте нашего дела. (Иван Павлович готовится подыгрывать.) Спойте же нам! (Девица в полной растерянности смотрит на него. ) Ну что же вы, голуба, растерялись? Да!.. Вы, наверное, впервые столкнулись лицом к лицу с революционными буднями. Я понимаю, как вам непросто и я помогу вам. Следуйте за мной и у вас все получится. Ну, давайте вместе! (Поет.)
Наш паровоз вперед летит,
В коммуне остановка…
(Девице.) Ну же, ну! (Иван Павлович быстро подстраивается. Девица сдавленно поет вместе с ним.)
Другого нет у нас пути,
В руках у нас винтовка!
(Иван Павлович заканчивает мелодию сочными аккордами.)
Валериан Валерианович – О- о, как хорошо мы с вами спели! Даже нашему раненному товарищу стало заметно лучше. Он воодушевился даже!
Художник ( встает, в его движениях неожиданная решительность) – Я… я больше не хочу быть пешкой… да, пешкой в вашей…
Валериан Валерианович (в упор смотрит на него. Быстро) – Товарищ сестра, раненому срочно нужен свежий воздух. Проводите его на улицу. (Девица испуганно тащит художника к двери. Он пытается что-то еще сказать, но громкие фортепьянные звуки заглушают его. Оба скрываются за дверью. Валериан Валерианович тихо, как бы про себя.) Так, так!.. Сладкие плоды… (После небольшой паузы, уже для «зрителей» распевно.) О, как тяжело проходит в человеке борьба между его эгоистичной сущностью и долгом перед революцией, перед обществом, (показывает на «зрителей»), и товарищами. Это уже в нашем случае! Как болезненно навязчив разлад в душе, потерявшейся и ищущей выхода. Спросим: выхода куда, зачем, какой ценою? (Встает и подходит к краю «сцены». Распевно.) И есть ли вообще на земле место, где можно обрести спасение и покой, смириться с безвозвратными потерями и никогда уже не оглядываться назад, даже в ностальгических снах? Нет ответа!.. Но есть вопрос, требующий непременного решения. И здесь представляется мне, что это прежде всего вопрос… жертвы, которую необходимо принести… (взгляд в сторону лозунга) да! на алтарь нашей, скажут безнадежной! но всё же борьбы! И что бесконечно важно – вопрос отнюдь не праздный! Сегодня он предстал перед всеми присутствующими во всей своей неизбежности. (Иван Павлович тихо подыгрывает.) А потому я еще и еще раз спрашиваю всех вас (взгляд в сторону зрителей) – а сами-то, готовы ли, желаете ли вы сами, чтобы эта жертва все же была принесена? (Медленно оглядывает притихший «зал».) Ищу и не нахожу слабых духом! Смотрю и встречаю в глазах… беспредельное даже убеждение в необходимости ее! Да!.. Теперь-то и я вижу, что именно вам, в свободной вашей воле, суждено решительно, одним махом рассечь наш гордиев узел. И сейчас же, сию минуту! Так пусть же этот беззаветно смелый акт людей, свободных и сильных духом, станет отныне залогом… всеобщего единения, согласия, примирения и-и… прощания с прошлым! (Последние слова Валериан Валерианович говорит с пафосом. Бурные аккорды. Иван Павлович в экстазе. Зрители хлопают. Колек хлопает стоя.) Но что это никто не идет с докладом? Эй, там остался кто в живых?
(Входит Цинчик, следом Туз. Он держит правую руку в кармане пиджака. Останавливается в тени.)
Цинчик – Товарищ комиссар! Мы готовы выполнить ваш приказ. Но надо спешить, враг близко, ваша жизнь в опасности. (Делает вид что прислушивается.) Кто-то пришел! Должно быть связной с донесением. (Уходит и возвращается с Василием. Тому заметно неловко. Цинчик дергает его за рукав.)
Василий (сдавленным голосом) – Товарищ комиссар, мы окружены, вам надо немедленно уезжать, я прикрою ваш отъезд ценой своей жизни, буду до последней капли крови… (Слышен громкий стук. Из двери показывается художник. Его удерживает девица. )
Художник (вырываясь) – Пусти же меня! Говорю тебе!.. Я должен… (Музыка.)
Валериан Валерианович (громко) – Что я вижу! Измена! Мы окружены предателями! Это конец! (Тихо.) Фас!
(Туз в сильном возбуждении, не вынимая руки из кармана, стреляет в Василия. Тот, схватившись рукой за красный бант, медленно оседает. Слышен визг девицы. Иван Павлович что есть силы молотит по клавишам. Инструмент патетически ревет. Туз хватает трясущегося художника и выталкивает его в проем двери. Бежит сам, следом убегает Цинчик. Последним уходит Валериан Валерианович. Он идет не спеша, засунув руки в карманы пиджака, с высоко поднятой головой. Проходя мимо Василия, наклоняется, берет с его груди бант и бросает в сторону «зрителей». Так с поднятой рукой исчезает в двери. Иван Павлович заканчивает «спектакль» мощным аккордом. Поднимается со стула и аплодирует. «Зрители» нестройно хлопают. На «сцене» неподвижно лежит Василий. В общем шуме еле слышен звук другого выстрела. Из двери, куда ушли «актеры», появляется Цинчик. Он бледен, шатается, держится за грудь. Из-под руки сочится кровь. Усы отклеились и криво свисают.)
Цинчик (обращаясь к настоящим зрителям) - Они… уехали!..
(Падает замертво рядом с Василием. Иван Павлович бросается к пианино. Бурные аккорды. «Зрители» хлопают. Наталья хлопает машинально. Колек бежит к «сцене».)
Колек (подбегая к лежащему отцу) – Папа, вставай! Театр закончился! Вставай же, ну! Хватит притворяться… (Тянет его руку и вдруг тонким тихим голосом.) Мама!..
Наталья (уже все поняв, страшно кричит) – Вася! Вася! (Срывается с места и бежит к лежащему мужу. Встревоженные «зрители» поднимаются со своих мест.)
Колек (кричит) – Папа!
Наталья (кричит) – Васенька, родной мой! Как же это? Они ведь тебя убили!..
Иван Павлович ( как угорелый бегает вокруг) – Что вы, что вы! Это игра! Это не взаправду! Он сейчас встанет!.. (Общий, быстро передающийся всем "зрителям", ужас.)
Наталья (кричит) – Они убили его! Что вы не понимаете?.. Они же тебя убили… Васенька мой!.. Голубчик… Что же это такое?.. А-а-а!..
(Вокруг собирается толпа «зрителей». Мечется обезумевшая мать. Слышен ее крик: ”Вася, сынок!.. Васенька- а-а!.. ” Один из «зрителей», близко склонившийся над Василием, вдруг резко выпрямляется и голосом, явно не сценическим: ”Господи, что это? Он же убит! (другим "зрителям") Скорее закройте занавес! Да не этот, тот! (Показывает на занавес настоящий. ) Что вы смотрите? Здесь уже не зрелище! Он же убит по правде! Это его кровь! (Тычет измазанной рукой.) Да закройте же занавес!" Некоторые из «зрителей» тянут занавес, пытаясь его закрыть. Им помогает растерявшийся Колёк. Из-за кулис выбегают испуганные работники театра. Мелькает белый халат. Быстрым шагом спешит встревоженный администратор. Наталья бьётся в истерике: "Васенька-а, голубчик! Да что ж это!? А-а-а!..Что они с тобой сделали!?" Обращается к настоящим зрителям, показывает рукой в сторону мужа. На ней его кровь. Её успокаивают, пробуют увести. Мать рвётся из рук "зрителей", пытающихся её удержать: Васенька, сыночек!.. Ей плохо, падает на руки. Крики: ”Врача, милицию вызвать, это же убийство!” Занавес начинает закрываться. Шум не прекращается и при закрытом занавесе, который сильно колышится от, задевающих его изнутри, людей. Голоса, топот ног и т.п. Из-за занавеса появляется администратор театра. Он бледен, растерян.)
Администратор (обращаясь к зрителям театра) – Прошу вас… товари… господа, прошу! По техническим причинам… э-э … спектакль прекращается. Мы сожалеем. Что? Нет, нет, ничего серьезного, небольшая накладка. Но прошу! Надо освободить зал. Только спокойно! Ничего не случилось… простое недоразумение… прошу вас!
(Из-за занавеса доносится новый взрыв шума. Вопль Натальи: "Васенька мой!.. Пустите меня! А-а-а!.."Из зала, мимо администратора пробегают охранники, люди в милицейской форме и исчезают за занавесом. В зрительном зале зажигается свет.
Администратор - (кричит в сторону кулис:) “музыку дайте же кто-нибудь!”
Громко звучит случайная, нелепая, с полуфразы мелодия. Работники театра помогают зрителям покинуть зал. Яркий свет.)
Конец.
(На усмотрение режиссера. Если реакция зрителей примет, скажем так, нештатный характер, музыка и шум на сцене резко обрываются. Занавес расходится. На открывшейся площадке все участники спектакля. Впереди Василий, Наталья, Колек. Рядом мать. Молчаливая сцена. Занавес закрывается.)
1998 - 1999гг.