Часть 1-я Франция. Амбуаз. Замок Кло-Люсэ. 1510 год
Солнце пробилось через узорчатое венецианское окно и робко осветило спальню Леонардо да-Винчи. Вставать не хотелось. Вспомнилась притча о человеке, которому сказали, что если бы ему надобно было совершить такой путь и сделать столько дел, сколько солнцу, он бы давно уже встал, но ему предстоит очень малый путь и поэтому вставать не хочется. Сегодня в королевском дворце дают обед для знатных особ, и король просил Леонардо сервировать стол, ибо никто не мог столь изыскано сделать это, как делал он. От лестного предложения самого короля было невозможно отказаться. Да к тому же Леонардо любил готовить праздничные столы, считая, что это деяние сродни творчеству скульптора. Ему, искушенному художнику, доставляло огромное удовольствие создавать из мяса, рыбы, фруктов и цветов скульптурные композиции. Не часто доводилось Леонардо поработать резцом над камнем. Все больше приходилось корпеть с кистью картинами по заказам богачей – занятие кропотливое и нудное. Много времени у него уходило на подготовку доски для будущей картины. Деревянную панель нужно было несколько раз грунтовать, после чего на нее наносились несколько тонких слоев масла, смешанного со скипидаром, и этим достигался тонкий эффект прозрачности картины. Мастеру нравился этот подготовительный этап, но сам процесс рисования для него был мучительным. Он, прекрасно зная анатомию, все рецепты изображения фигуры и лица человека, его мимики, игру света и тени, не мог долго усидеть за мольбертом. Иногда несколько дней не подходил к начатой работе. Нет, он не уставал, его увлекал этот удивительный процесс появления под кистью живых черт нового лица. Но независимо от его воли в голове возникали чертежи необычных устройств и машин. Вот и вчера пришлось оставить кисть, потому что в голове появилась идея, как сделать бомбу, которую еще никто не видел. Он явственно увидел пушечное ядро, внутри которого были переплетенные трубы, набитые порохом и пулями, а устья труб выходили на поверхность ядра винтообразно. И он представил, как после пушечного выстрела бомба на стороне неприятеля начинает прыгать и вертеться с бешеной скоростью, выбрасывая столпы огня и пуль из отверстий. А до этого дня он придумал крытые железные повозки, ломающие вражеский строй в бою, осадные тараны и огромные метательные снаряды. Для быстрого движения войска он дал чертеж легкого переносного моста, для морских сражений придумал оборонительное и наступательное оружие, корабли, стены которых способны выдержать удары каменных и чугунных ядер и разные взрывчатые составы для бомб. Он создал все, что было нужно для успешной войны, но не думал о том, что его машины будет убивать людей – ведь войны были так привычны в его неспокойное время. Они же были и в древности, когда римские легионеры мечами покоряли земли Европы и Азии, да и в будущем не стоило надеяться на мирную жизнь людей.
Мысли, сменяя друг друга, роились в голове. Леонардо постоянно тяготился чувством одиночества и ненужности людям. Он был вынужден выслушивать настойчивые советы писать только картины, а не придумывать странные и бесполезные механизмы. Его отменные полотна охотно покупали знатные люди, а машины, которые он придумывал, оставались в большинстве только рисунками в записных книжках. Как часто в спорах с учеными он, зная свою правоту, видел неприступную стену непонимания, и ему становилось тяжело на душе от одиночества.
Леонардо вспомнил об унижении, которое он испытал, когда жил в Риме по приглашению Папы Льва X. Леонардо ждал, когда же понтифик соизволит принять его. Не дождался. Капризный Папа через свою канцелярию повелел Леонарду наладить работу папского монетного двора. И знаменитый художник с блеском выполнил папское поручение: он, конечно же, изобрел машину, из которой выходили идеально круглые монеты вместо кружочков с зазубренными краями.
Не оставляла Леонардо мысли о полете человека. Как пытливый исследователь, он часами наблюдал за полетами птиц. Он построил легкие крылья из камыша, обтянутые тонкой и прочной тканью, но очень скоро понял, что в следовании природе проку не будет – знакомые ему законы механики здесь не действовали. Он догадывался: что-то должно толкать машину с крыльями – без этого она не полетит. Но зато он понял, что струей воздуха можно отталкиваться от земли. И в его чертежах появилась летательная машина с вращающимся диском наверху, который направлял струю воздуха на землю и поднимал машину вверх, но это устройство осталось только на бумаге, потому что опять же нечем было вращать диск. Но если воздухом можно отталкиваться, то он же должен удерживать человека, когда он падает с обрыва. Над падающим человеком нужно прикрепить крышу из полотна, тогда воздух будет снизу упираться в крышу, и человек плавно опуститься на землю. И это устройство тоже осталось только в чертежах.
Пролистывая прожитые годы, Леонардо все больше убеждался: он одинок потому, что родился не том времени. Он мучительно размышлял о том, почему судьба забросила к людям, которые не хотят принять его, и в каком времени он должен был появиться. Тягостные размышления Леонардо прервал его ученик Франческо.
- Учитель! Пора вставать. Завтрак готов.
Леонардо поднялся в мастерскую, где на небольшом столике Франческо разложил довольно скудную снедь: козий сыр, лепешки, красное вино.
- Не взыщите, мастер, но король не очень жалует своего придворного художника. Жалованья вы не получаете. Рафаэля Папа осыпал золотом, сделал из полунищего богачом. Да и Микеланджело не остался в накладе, получил немало флоринов от Папы. Припеваючи живут папские художники, как вельможи. А вы только прошения пишите жалобные казначею короля.
- Ты не прав, Франческо. Не стоит ждать от короля большего, чем он может дать. Он добр ко мне, дал приют в этом красивом замке Кло-Люсе недалеко от своей резиденции. Но король молод, у него много забот и развлечений. Он мог и забыть обо мне, как забыл о моем предложении перестроить замок и прорыть канал, чтобы осушить болотистую местность и разбить здесь сад. Да и потом, Франческо, по правде говоря, я уже не могу порадовать короля мастерством художника. Ты же видишь, моя правая рука потеряла твердость, я не могу, как прежде, рисовать..
- Нет учите верить твоим словам, Франческо, но я думаю, что картина, что стоит в мастерской, последняя в моей жизни.
- Никогда не соглашусь, учитель. Это действительно привезли ее сюда? Вы собираетесь сделать ее копию?
- Нет Франческо! Это невозможно. Я уже не смогу повторить ее.
- Но тогда что вы собрались сделать с ней?
- Король не спускал с картины глаз, когда увидел ее. И предложил -согласились?
- Я не мог отказать королю. Но я не хочу никому отдавать ее. Даже королю. Мона Лиза для меня как живая. Я не могу представить ее в чужих руках.
-Понимаю, учитель. Вы попали в затруднительное положение, и надо найти выход из него.
-Но как?
-Продайте, а картину оставьте у себя
-Разве возможна такая сделка?
-Король хотя и молод, но умен. У него впереди больше времени, чем у вас, учитель. Мона Лиза останется в замке Кло-Люсэ, продадите или не продадите картину. Лучше продайте. Деньги понадобятся для вашей работы здесь.
¬-Возможно, ты прав, Франческо.
Леонардо помнил каждый день, когда в его мастерскую приходила жена венецианского купца Бартоломео дель Джиокондо, делового и расчетливого человека, похоронившего двух жен. Говорили, что Мона Лиза вышла за него замуж по воле отца. Говорили также, что она была верной женой, доброй мачехой и хорошей хозяйкой. Три года она позировала, и каждый приход Моны Лизы был для него праздником. Он писал не портрет, он создавал образ своей женщины, которой у него никогда не было. Он каждый раз с удивлением всматривался в ее мудрые материнские глаза, хотя назвать умной сидящей перед ним женщину он не мог. Она не была для него идеалом красоты. Но его покоряла ее странная всепрощающая улыбка. Любил ли он эту женщину? Но что такое любовь? Мысль о физической близости с женщиной казалась ему отвратительной..Как анатом, он отметил в своей записной книжке: «Действие совокупления и члены, служащие ему, отличаются таким уродством, что если бы не прелесть лиц, не украшения действующих и не сила похоти – род человеческий прекратился бы». Леонардо с нетерпением ждал появления Моны Лизы в своей мастерской, а после ее ухода долго не мог взяться за другую работу. Когда портрет был закончен, Леонардо оставил его у себя. Временами он подолгу всматривался в картину и в какой-то момент уходил в ее пространство и садился рядом с Моной Лизой. Леонардо понимал, что это греховное наваждение, что нельзя уходить в прошлое. Там, в созданном им пространстве идет своя жизнь, в нем может жить только она, его Мона Лиза. Он же обязан пребывать здесь и выполнять свое предназначение, данное Богом. Возвращаясь оттуда, он корил себя и долго молился. Когда он узнал о смерти Джиоконды, мысли о собственной кончине долго не покидали его. Но не смерть страшила его, беспокоила судьба открытий, сделанных за долгую жизнь. Многие из них оказались не нужны людям его времени. Когда - нибудь в будущем люди станут открывать то, что открыл он, а о нем не вспомнят. Размышления Леонардо прервал Франческо.
-Учитель, к вам гость из Московии.
-Ты спросил, что ему нужно?
-С ним толмач. Он говорит, что этот варвар молча тащил его к вамза камзол.
-Не выгонять же гостя. Пусть войдет.
В мастерскую ввалился высокий рыжеволосый детина в необычном одеянии. За ним семенил низкорослый толмач в кургузом камзоле. Гость в низком поклоне коснувшись рукой пола, проговорил низким голосом:
-Здрав будь во все времена, батюшка. Много понаслышаны мы о твоем умении и любомудрии. И пришли к тебе с добрыми помыслами.
И обернувшись к толмачу:
-А ты, смерд, ладно сказывай, про что говорю, да смотри не ври. А прозвание мое Строганов Аникей. Купцы мы, солью торгуем. К вам приехали повидать земли заморские, набраться уму-разуму. Сказывают, что ты крепости и мосты славно городить умеешь. Тебе Господом то умение дадено, и нам от тебя польза была бы. А еще знатно ты парсуны малюешь. Эн вон у стенки притулилась парсуна. На ней не твоя ли женка намалевана?
-Вы ошиблись, господин Строганов. Я не женат.
-Уж ты, отец мой, прости меня, невежу. А девица хороша, только пошто она ухмыляется? Аль задумала что-то, да вымолвить не успела?
-Как быстро вы проникли в мой замысел,господин Строганов.
- Да, батюшка, мы люди на все скорые. И так мне захотелось, чтоб ты намалевал мою парсуну. Я тебе отплачу, чай, я не голь перекатная, золотишко-то у меня водится.
-Должен отказать вам, господин Строганов. Имею много поручений от короля.
- Ии милай! У короля, поди, забот и без тебя хватает. А мы с тобой побеседуем душевно, пока будешь малевать мою парсуну. Я уразумею твой говор, а ты – мой. Леонардо вслушивался в певучую речь гостя и непроизвольно сравнивал незнакомый говор с напевным итальянским, с языком Данте Алигьери, Петрарки, Боккаччо. Ему все больше нравился язык этого варвара. В самом деле, почему бы не согласиться с ним и не изобразить на полотне скуластое лицо гостя из Московии? И за время работы познать чужой язык? А что значить знать другой язык? Писать на нем стихи? Или научиться шутить? Или видеть на нем сны? Конечно же, познать на нем другую страну, другой народ, непохожий на твой. И больше узнать о мире,который тебя окружает.
Строганов напряженно ждал ответа. Помедлив, Леонардо сказал:
- Хорошо, господин Строганов. Я пришлю за вами Франческо, когда решу начать работу. Франческо, проводи гостя и толмача.
Франческо долго не возвращался и вернулся очень взволнованным.
- Учитель, святая инквизиция не оставляет вас в покое. Когда я проводил гостя, меня встретил главный инквизитор фра Джиорджио.
- И что же надо было этому тихому злодею от тебя?
-Он спросил: по-прежнему ли занимается твой учитель черной магией? И много ли трупов разрезал для своей науки этот безбожник?
-И эти слова произносит палач, сжигающий на кострах невинных женщин, считая их ведьмами! Он сжигает даже детей, если заподозрит женщин в связях с дьяволом. И как-то вместо того, чтобы сжечь детей, этот незнающий жалости старец приказал бить их плетьми на площади перед кострами, где сжигали их матерей и отцов. В Италии исчезла граница между явью и бредом. Фра Джиорджио заявил, что он раскрыл заговор ни много, ни мало как двенадцати тысяч ведьм и колдунов. Они поклялись наслать неурожай на Италию, и тогда люди начнут пожирать друг друга. Ты знаешь, Франческо, самое страшное: простой народ верит инквизиторам. В обычное время люди смеялись бы над их глупыми баснями. А сейчас они принялись доносить друг на друга доносят на своих господ, жены - на мужей, дети – на родителей.
-Учитель, глаза фра Джиорджио горели ярким огнем, как у кота вечером. Я сказал, что вы не имеете дело с магией. И что вы добропорядочный христианин. Я боюсь за вас, учитель.
-Не беспокойся, мой мальчик. Я надеюсь на здравомыслие короля.
В своих записной книге Леонардо написал: «..лучше изучать анатомию на трупах. Я, дабы иметь совершенное знание, произвел сечения более чем десяти человеческих тел различных возрастов и когда одного тела не хватало, потому что оно разлагалось во время исследования, я рассекал столько трупов, сколько требовало совершенное знание предмета, и дважды начинал одно и тоже исследование, дабы видеть различия. Тому, кто обладает совершенным знанием строения человеческого тела, легко быть всеобъемлющим, ибо члены всех животных сходствуют». Леонардо поражало единство в строении всех живых существ. Так ученый Леонардо создавал Леонардо художника.
Леонардо размышлял о том, почему время от времени в обществе вдруг начинается насилие, бессмысленное и беспричинное убийство людей, как это делает инквизиция. Оказывается, людям мало убийств во время войн, когда по вине государей гибнет много народа. Он не мог понять причины внезапного всплеска ужасной бойни в мирное время. И почему люди покорно подчиняются безумным палачам? Почему никто не восстает против них?
Леонардо вспоминал своего недруга, Джироламо Сованоролу, неистового монаха, хулителя высшего духовенства и правителей. В его пламенных речах доставалось и Леонардо. Сованорола клеймил Леонардо как колдуна и еретика. Какая сила убеждения была в тщедушном теле проповедника! И где он находил эти силы, чтобы покорять толпы людей? Леонардо завидовал красноречивому монаху, ему самому не удавалось так свободно держать себя перед толпой. Люди с жадностью ловили каждое слово Сованоролы. Когда он говорил, челюсть его дрожала, в глазах, казалось, сверкали молнии.
«Я вижу прелатов, не заботящихся о своей духовной пастве, но развращающих ее своими дурными примерами. Священники разбрасывают достояние церкви. Проповедники проповедуют пустое тщеславие, служители религии отдаются всяким излишествам. Отцы и матери дурно воспитывают детей. Князья Италии давят народы, разжигая страсти. Их дворцы – убежище негодяев и развратников, потакающих их развращенным желаниям и их дурным страстям. Граждане и купцы думают только о наживе, женщины – только о пустяках. Я хотел бы молчать, но я не могу. Слово Божие в моем сердце горит неугасимым огнем. Се, время настало! Пойду я на вас, кардиналы и прелаты римские, как на язычников! Поверну ключ в замке, отомкну ваш мерзостный ларчик, и такое выйдет зловоние из вашего отхожего места, что люди задохнутся. Я скажу такие слова, от которых вы побледнеете. Мир содрогнется, и церковь, убитая вами, услышит мой голос. Ни ваших митр, ни ваших кардинальских шапок не надо мне! Красную шапку смерти, кровавый венец твоих мучений даруй мне, Господи!»
Церковники долго терпели строптивого монаха. Но когда Сованорола принялся поносить Папу и его окружение, терпению святой церкви пришел конец. Сованоролу отлучили от церкви, и он попал в руки святой инквизиции. Вместе с другими отступниками Сованоролу сожгли на костре. Известие о расправе с талантливым проповедником расстроило Леонардо.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.