призраки и артефакты

     каждая страница должна походить на чистый холст, на поле сражения между армией клише и воином-одиночкой – как художник борется с клишированными образами, так и писатель должен бороться с клише, но часто получается, что после битвы остаются только груды костей, ничего живого, поэтому нужно стремиться к тому, чтобы овладеть заклинанием «берсерк», это заклинание не уничтожает вражеский отряд, а превращает его в союзника, полная победа, подчинение своей воле всей вражеской армии, победитель становится повелителем тысяч и тысяч, повествование течет свободно, никаких препятствий, всякий, кто становится на его пути, немедленно обращается в друга, но овладеть таким заклинанием нелегко, и есть опасность, что враг применит его первым, герой, идущий впереди вражеской армии, может оказаться намного сильнее, и ему удастся сделать тебя своим адъютантом, прощайте, большие и малые надежды, будешь скакать по земле и водам призраком, тенью, симулякром третьего уровня, поэтому прежде всего постарайся отыскать брелок, который защищает от этого заклинания, если его найдет первым враг, твоя битва проиграна, не помогут никакие щиты, мечи и шлемы, о чем же рассказывать, порядок устанавливается сам собой, это я помню, но иногда приемная оказывается пуста, никого, что такое? забастовка водителей общественного транспорта? улицы закрыты в связи с террористической угрозой? нет, причем тут это, посетители есть, не хватает порядка, посетителей даже слишком много, никто не может протиснуться в дверь, так кофе не желает высыпаться из пачки, если дырка в ней чересчур мала, другое сравнение: так верблюд не может протиснуться сквозь ушко со всей своей мордой и шеей, со всеми своими горбами, хвостами, рогами и копытами, придется выбирать кого-то наугад, с помощью какого-то генератора случайностей, между прочим, он заглядывал и на другие факультеты, слушал профессоров самых разных наук, включая математические, университет, вернее, Главное здание университета и соседние с ним корпуса были особым миром, чем-то вроде Ватикана, и можно было годами исследовать подвалы и башни, переходы и закоулки, приобщаясь к различным отраслям знания, что он и делал, воодушевленный свободой, никогда он не был так свободен, впервые он жил без родителей, год брака не в счет, если хочешь найти себя, уезжай из отчего дома, правда, совсем с родителями он не порывал, они высылали ему деньги, и летние каникулы он проводил дома, но при этом он чувствовал себя свободным, огромный город, колоссальное здание университета, и звездное небо над ним, и зов, все тот же зов «Будь собой»  где-то в душе, бывало, когда он выходил из корпуса после семинара, на котором ему удался ответ, и собирался в обход книжных магазинов, или уже после того, как он наткнулся в лавке на редкую книгу, его охватывало горячее, обжигающее чувство счастья, будто солнце взрывалось в груди, и жар распространялся вверх и вниз, к голове и животу, это было что-то вроде экстаза, в эти мгновения он был заодно и с собой, и с миром, как будто исполнялось его заветное желание, Главное здание располагалось на высоком холме, можно было выйти на смотровую площадку и увидеть перед (и под) собой город, так бальзаковские и стендалевские герои глядели, наверное, на Париж, чувство Наполеона, добирался ли он до этих высот? но главным было не чувство победителя, завоевателя, а чувство, что ты принят в орден и приобщаешься к знанию, он вырос в немузыкальной семье, и его интерес к музыке был вторичным, а интерес к знанию – первичным, говоря языком, подходящим для вопроса о сознании и бытии, и теперь, наконец, он нашел дорогу, чудесное это чувство – идешь своей дорогой среди прекрасных пейзажей, да еще в окружении спутников, парк в классическом духе – аллеи, решетки, фонари, фонтаны, на крышах – статуи, у входов – памятники, и лифт возносит тебя сразу на двадцатый этаж, он жил, можно сказать, на крыше мира, лонгфелловский паренек, добравшийся до вершины, судьба его победно трубила в серебряный рожок, и где-то за облаками были слышны фанфары.