Такая глубина, что не сказать
И тишина, что даже слову скользко.
И слышно мне, как звёзды в ней дрожат,
Подобные сиреневым осколкам
Дневного и бездонного стекла
Из чаши мира надо всей планетой.
И кажется на землю смотрит глаз,
В котором ты — мерцающее эхо.
Одно из миллиардов... Больше! Иль?
Какая разница, коль это ощутимо,
Как там — в груди щекочет и щемит
Какое-то растроганное диво.
Что в эту необъятность, в эту глубь
И в эту грусть с мерцаниями вжато,
Где тыщи лет к медвежьему углу
Медведица бредёт и медвежата.
*
Что ни ночь, то Вселенское вече
Собирает луна, и под ней
Освящён или очеловечен
Каждый куст на серебряном дне
Атмосферы, где связи застыли
Меж реальным и чем-то иным,
Когда кажется: взгляд не осилит
Всей дрожащей в огнях глубины.
Когда кажется: вяжется вечность
Из сакральных лучистых огней.
Сквозь дрожащее вече на Млечном
Человечек на лунной ладье
Уплывает в безмолвную полость
Через рифы созвездий во тьму,
Как и я, в эту вечную полночь
Взгляд и руки, как копья, воткнув.
*
Над головой священная плеяда
Непознанных языческих богов,
Где еженощно плавают наяды,
Поют сирены...
Вечность и покой
И темнота немыслимого чувства,
В которое лишь можно вперить взгляд...
Не верю я в его покой безустный,
В бездонной тьмы немыслимый оклад.
Я человек! ... во тьме и на коленях
Стою, боясь себя перечеркнуть!
Во мне дрожат все страхи Ойкумены
И ночь звенит, как занесённый кнут.