Все реже набегают слезы,
Хотя я так же одинок,
И рифмы те же: грозы-розы,
И так же мир у чьих-то ног.
И мой, неназванный, тупик
В хитросплетеньи грязных улиц,
И жизнь растянутая в миг,
В Улисс прочтенный, или Улисс.
О, мой заштатный городок,
Не ведавший филармонистов.
Но есть в читальне Геродот,
На клубе лампочек монисто,
В универсальный магазин
Судьбой заброшенная арфа,
Аи шестьдесят шестой - бензин,
И имена Альфонс и Марфа.
То будни, в праздник веселей:
Играют в "колокол" пластинки,
Красивей девки, быдло злей, ...
А все же в праздник по-старинке
Кумач. Столичный триколор
Никак бюджету недоступен.
Мэр выступает пьян, хитер,
Как разбуянившийся люмпен,
С трибуны, (Калька с мавзолея.)
И посулы его щедры.
Я говорил, что быдло злее,
Так это правило игры.
По Ницше, бравые мужчины
Желают риска и азарта.
Провинциальная путина
Идет без финиша, без старта.
Все реже набегают слезы,
Пусть я как прежде одинок,
Ну а сосед полутверезый,
Да раз попутный "воронок",
Мою тоску едва встревожат;
Как звеньями своей цепи
Усталый призрак, в день погожий,
Нестрашно бряцает. Плети,
Судьба моя, витые плети,
Они не станут крепче жил.
Так снова я скорблю о лете,
Его опять я пережил.
1992