Коктебель, 96 г. Все события, имена и стихи подлинные (написаны экспромтом или взяты из переписки).
Однажды Лешка предложил мне поехать в Коктебель.
- Давай, - говорит, - поедем в Коктебель, какое творческое место! Отдохнём, развеемся, поиграем на гитарах.
Мы вместе учились в МИРЭА, вместе учились у одного маэстро на классической гитаре. Лешка был симпатичный мускулистый парень, очень обаятельный. Плюс две гитары, песни, стихи. Короче, успех нам был обеспечен.
Какое это было замечательное место! Черное море, ласковое солнце, белый песчаный пляж, Карадаг, знаменитые виноградники. И потрясающая творческая аура. Богатая история хранила свидетельства о многих великих людях, которые снискали здесь свою творческую музу, и творили великие произведения.
Картины и поэмы, романы и симфонии рождались здесь, как на плодородной почве. Такой и была эта земля. Такой она нас и встретила.
Я весь приободрился, впитывая эту ауру всеми фибрами и жабрами своей души. Выходил в море так далеко, что весь берег сливался в одну тоненькую полоску. А я сливался с морем в одно целое. Один вздох на три, четыре, пять гребков. Казалось, еще чуть-чуть - и воздух мне не понадобится вовсе.
Мне иногда снились сны, как я плаваю под водой. И дышу. Нахожу себе достаточно пузырьков воздуха, и даже просто вдыхаю кислород из воды. Это были прекрасные сны. Я дышал там! Я совсем не чувствовал тяжести своего тела.
Возвращался через несколько часов неизвестно куда, и долго брел по берегу обратно, ощущая свой вес, как лунатик. И думая, где мне роднее, на суше или в море?
А что же Лешка? Этот паразит все время спал. О том, чтобы пойти куда-нибудь, не могло быть и речи.
- Леша! Ты зачем меня сюда позвал?
- Погоди, дай отдохнуть. Потом погуляем.
Он открыл мне страшную тайну. Оказывается, самый сладкий сон – после завтрака.
Прошла неделя.
И вот я решил вечером пойти на дискотеку. Один. И там увидел двух девушек – одна помоложе, другая постарше. Старшая понравилась мне с первого взгляда. Ей было лет восемнадцать, но ее красота как будто только начала раскрываться, как юный бутон.
Вдруг объявили медленный танец, и я мгновенно пригласил ее. Звучал «Ветер перемен» Скорпионс. Прекрасный медлячок на все времена. Я сразу почувствовал ветер перемен в моей жизни. Ее глаза отражали глубокий и богатый внутренний мир. Она была умна. Полные чувственные капризные губы налились спелым соком. И я впился в них. И я вкусил его.
Больше ничего не помню.
Наш поцелуй длился целую вечность. Когда мы очнулись, вокруг нас не было никого, музыка стихла, свет погас. Только юная подруга растерянно стояла неподалеку, не зная, что ей делать. Мы медленно и тяжело приходили в себя. Такого со мной еще никогда не случалось.
- Как тебя зовут? – я не узнал собственный голос.
- Любовь – ответила она.
- Я уже это понял. А меня – Александр.
- Победитель? Я поняла это слишком поздно... А это моя сестра Юлия.
Юля робко присела, как будто хотела изобразить реверанс, но не к месту.
- Может, пойдем уже? – Юлька явно замерзла.
- Куда пойдем? – растерянно спросила Люба.
Юлька изобразила на своем лице «ну вообще!», и повернулась к выходу.
Я никак не мог собраться с мыслями и впервые в жизни не знал, что мне делать. Мы куда-то пошли, ведомые Юлей. Я узнал, что Любовь из Петергофа и учится на экономическом. Перед входом в пансионат мы условились встретиться утром на пляже. Расставались, как во сне. А потом, наверно, оба почти не спали.
Утром по ее походке я понял, что она только что, буквально совсем недавно, словно превратилась в лебедя из гадкого утенка. И только-только учится расправлять крылья. Как я узнал позже, это мама внушала ей такое неверное представление о себе. В детстве она не была красавицей, и мама акцентировала на этом слишком много внимания. И Люба, вместо того, чтобы крутить хвостом, принялась за свой внутренний мир. За образование и совершенствование своей души и личности.
А как мы уже знаем, работа над внутренним миром и самоанализ могут сурово изменить Вашу внешность. Как, например, расцвела самая яркая актриса современности - Любовь Полещук. Из-за неподходящей внешности ее в юности никуда не хотели брать учиться. А она работала над собой, и никогда не критиковала ни режиссеров, ни других актеров так, как себя. И критика была конструктивной и с немедленным применением.
Но чаще бывает наоборот: красивая в детстве девушка быстро деградирует морально и духовно. Ошибочно полагая, что одной только красоты ей в жизни будет достаточно. И следом, естественно, деградирует и внешность. Причём очень быстро. Потому что не может красота внешняя обходится без красоты внутренней. Всё связано. А потом начинаются серьёзные проблемы и обиды на весь мир. И деградация увеличивается в геометрической прогрессии. У молодых людей бывает точно так же.
И вот, к шестнадцати годам, Люба вдруг поняла, что мама была неправа. А к восемнадцати расцвела так, как благоухающая сирень над компостными грядками. Как белоснежная гордая яблоня над приставучими репейниками. Как спелая и сочная рябина над замерзшими и увядшими розами – своими подругами.
Такой я ее и встретил. Ее красота, женственность и чувственность настоялись до состояния прекрасного дорогого марочного вина. И оно пьянило меня до безумия.
Следом притащилась Юлька.
Мы жадно разузнавали друг о друге как можно больше, купались, загорали, болтали о жизни. Любовь оказалась золотой медалисткой, заслуженной поэтессой с победами на Питерских конкурсах, знатоком литературы и философии. Юлька чувствовала себя явно лишней. И не только она одна – мы тоже это чувствовали. Но я втягивал ее в беседу и пытался развлекать. Ей явно надо было находить пару.
После обеда мы пошли к Лёшке. Я разрекламировал его, как он классно играет на гитаре, Юлька явно заинтересовалась, и мы пришли его послушать. Лешка, в отличие от нас, поселился со своей большой семьей не в пансионате, а в частном секторе, в большом доме. В получасе ходьбы от шумного променада, где никто не мешал ему спать и пить парное молоко. Нас встретила его мама, посадила за стол во дворе и стала звать Лешу.
Предложила парное молоко. Потом предложила арбуз. Потом предложила компот. Потом предложила чай с вареньем. Когда предложить уже было нечего, выполз Алексей. Такой сонный, что с трудом разобрал, кто к нему пришел и зачем. Сначала стал отказываться и переносить на потом. Затем отправился назад за гитарой. Мы успели поболтать с его старшей сестрой и поиграть с младшей, послушать охотничьи рассказы отчима и рассказы о колхозе, пока, наконец, не увидели долгожданное возвращение, с гитарой. Мы расселись поудобнее и приготовились слушать.
Какой там! Гитара была расстроена напрочь, как будто на ней год не играли. Лешка пытался сосредоточиться и настроить ее. Получалось плохо. Затем он, наконец, заиграл. Сбивчиво, не попадая в лады и струны, не разыгравшись, сразу взял высокое произведение. Через какое-то время он все же разыгрался, но впечатление уже было испорчено.
Улучив момент, я спросил его про Юлию.
- Да она же малолетка! – Лешка пытался отвертеться.
- Ты же сам меня сюда позвал. Ты хоть на море-то ходишь?
- Так, с утреца, до завтрака.
Все было бесполезно. Было жарко. Наконец, сославшись на духоту, мы отправились обратно.
Шли по пыльной дороге, солнце пекло нещадно. Мы обнялись с Любой и еле переставляли ноги. Каждый шаг порождал миллион прикосновений и десять миллионов резонансных явлений. То невыносимо сладкая, жгучая и мучительная близость, то, испугавшись своей смелости, внезапное инстинктивное бегство, и еще более мучительное, огромное расстояние между нами, в целых несколько сантиметров. То непреодолимая сила двух редкоземельных самарий-кобальтовых магнитов, то электрошоковая разрушительная высокотемпературная катодная реакция нашей гальванопары.
От невыносимой невозможности остаться наедине сознание постепенно уплывало. Ноги подкашивало.
Бдительная Юля шагала рядом. Надо было взбодриться, пока мы не уплыли слишком далеко и хоть что-то соображали. Я стал шутить. Подтрунивать над Юлькой. Подергивать обеих за локоны. Крепко прижав Любу к себе, то сходил с тротуара на дорогу, вгоняя Любу в тротуар, то поднимался обратно, взмывая Любу в воздух. То никак не могли разойтись со встречными столбами, то не вписывались в повороты. Люба хохотала. Я как будто не замечал, что с ней происходит. Если она вырывалась, я хватал ее еще крепче со словами:
- Держи меня, я падаю!
Нам было здорово вместе.
- Пошли к нам в пансионат, там есть тенистая беседка, я сам сыграю Вам на гитаре.
На полчаса разошлись по пансионатам, переоделись в вечернее, кое-как сходили на полдник –дольше мы друг без друга не выдержали - и встретились у беседки. Стало немного прохладнее, с моря подул свежий ветер, кругом запели птицы, солнце клонилось к закату, приближался вечер.
Я взял в руки гитару – и весь мир вокруг преобразился. Вся творческая аура и история этого уникального места сошлись в точку. Время остановилось. Я поиграл классику, затем тихонько запел романсы, затем Металлику. Надо сказать, что на акустике, живым звуком, Металлика звучит в сто раз лучше, чем на электрогитарах, с усилителями и динамиками.
Партии для нескольких электрогитар и синтезатора я переложил на одну классическую гитару. Когда Маэстро это услышал, он не поверил, что это «какая-то» Металлика. Он решил, что я откопал какое-то неизвестное произведение, какого еще не было в его огромной коллекции. Зачем было портить его этой электрикой? Впрочем, весь мир и так остался в восторге. А было бы кому его слушать, в наш потерявший всякий вкус век, если бы не эта электрометаллическая ширма?
После английского перешел на итальянский, уже без гитары. Девочки сидели ни живые, ни мертвые. Затаив дыхание. Не смея пошевелиться. Затем решил почитать свои стихи.
Взгляд милых глаз то искренен и ясен,
То в них лукавства призрак озорной,
То безмятежен, то задумчиво прекрасен,
Когда блестит туманной пеленой,
То притаится в кружеве вуали
Из трепетных взволнованных ресниц,
То растворится в зеркале печали,
То полыхнет сиянием зарниц.
И чар и грез являет отраженье,
Что в тайниках глубоких сплетены,
Зовет и ждет, рождая Вдохновенье –
Волшебной Музы сказочные сны.
Люба ответила:
Заалела заря безбрежная,
Пораскинулась вмиг росой,
И дыхание ветра нежное
Прикоснулось ко мне слезой.
Солнце всходит мечтой красивою,
Согревая замерзших нас.
И листочек дрожит осиновый.
Как реснички любимых глаз.
Заструится тепло несмелое,
Словно первое в жизни «Да»,
Чтоб окрепнуть, как яблоко спелое,
Оставаясь в душе на года.
Люба была поражена. Я вступил в ее самые сокровенные владения – Поэзию. И читал еще, и еще…
Романтика окончательно вскружила нам головы. Люба не могла больше держать себя в руках. И присутствие сестры уже не помогало. Она уронила голову мне на грудь. Я обнял ее. Голова бессильно соскользнула на колени. Она не могла даже сидеть. Я баюкал ее на руках, словно маленького ребенка. Гладил по пышным волосам, тонкой шее, точеным рукам. Мои руки не слушались меня. Я не мог удержать их. По нашим щекам катились слезы. У меня окончательно перехватило дыхание. Мы опять теряли сознание от невыносимой муки. Чего бы я ни отдал на этом свете, чтобы остаться с ней наедине!
Юлька понимала, что дело – дрянь. Что она не может и уже не хочет больше выполнять мамино поручение, и поручение самой Любы – следить, как бы чего не вышло. И оставаться было невозможно, и уходить было нехорошо.
Эту чудовищную, неловкую и безысходную ситуацию внезапно разрешил Алексей. Он, наконец, проснулся, и появился на пороге беседки с благим намерением пригласить нас в ресторан. Все обрадовались и с облегчением вышли из тяжелого оцепенения.
- Леша, я глазам своим не верю. Я ушам своим не верю. Что с тобой случилось? Неужели ты выспался?
Глуповато улыбаясь широкой обворожительной улыбкой и растерянно хлопая длинными, как у теленка ресницами, он действительно напоминал домашнего телка, опившегося парного молока. И не зная, что сказать, натурально качал головой из стороны в сторону и чуть ли не обмахивался хвостом.
Мы пошли гулять по знаменитой набережной Коктебеля, жадно вдыхая свежий морской бриз. В поисках уютного местечка. Приземлились за столиком одного ресторанчика. Долго шутили, кому какое заказать пиво, светлое или темное. Я заказал себе сок, чем еще раз немало удивил сестренок - сюрпризы для Любы следовали один за другим. Напоили Юльку. Она, вероятно, решила напиться сама, от всего пережитого.
Вдруг ко мне подошел один Чурек с большой охапкой цветов, и бессовестно улыбаясь, наглым громким голосом предложил:
- Не хотите подарить Вашей прекрасной даме эти прекрасные розы?
Вообще-то, я ни сколько не националист. Когда я говорю «чурек», то подразумеваю не национальность, а состояние души, образования, воспитания и внутренней культуры. Но этот скверный малый самым подлым образом ставил и молодых людей, и их спутниц в очень неловкое положение. И страшно гордился своей изобретательностью. Но на меня где сядешь - там и слезешь. Таким же нарочито громким голосом на полресторана я ответил:
- Отличная мысль, Дружище! Сделайте это сами.
- Отличная мысль, - Дружище умел только повторять за другими, - Держите! - и он радостно всучил Любе весь огромный букет, уже подсчитывая, сколько он заработает втридорога, и так легко, что даже не пришлось торговаться.
Возникла долгая неловкая пауза. Ребята начали догадываться и из последних сил сдерживали смех.
До Чебурека долго доходило. Наконец, он осторожно спросил:
-А платить кто будет?
- Зачем платить, это же подарок!
Вот тут проявилось его истинное лицо. Дружище вырвал букет обратно с такой неприкрытой злобой, что так можно было поранить девушку и порвать на ней одежду острыми шипами. Люба взвизгнула и отпрянула, а люди за соседними столиками взорвались хохотом. Но, удостоверившись, что с ней все в порядке, Люба с облегчением выдохнула:
- С тобой не состаришься.
- Старость – это состояние души. Тебе это не грозит.
- Неужели у меня нет души?
- Разве нет? Не переживай, я могу поделиться.
В этих непрекращающихся шутках прошел вечер. Мы снова гуляли по набережной.
С моря подул серьезный соленый ветер. Легендарный Карадаг переливался в лучах заходящего солнца. На пламенеющем небосклоне показалась серебряная луна. Длинный причал уходил далеко в море и терялся в мерцающей темноте. Мы взошли на причал и остановились. Я снова почувствовал необыкновенную романтику. И выдал экспромтом:
Он:
Коктебель.
По серебряной глади волн
Одинокий блуждает челн,
А за бортом сок,
И поет песок,
И танцует ночной причал.
Утомленный уходит день,
И спустилась на берег тень,
Где зеленый мыс
И веселый бриз
Вековой Карадаг венчал.
А над ними парит луна,
На причале стоит Она,
И стремится вдаль,
А в глазах печаль,
И поэма морских огней.
Незаметно крадется сон,
Где-то рядом тоскует Он,
И в раздумье вновь,
И зовет ЛЮБОВЬ,
И с надеждой грустит о Ней...
Она ответила:
Любовь: Непознанная тайна бытия,
Ты для романтиков – доверчивая муза.
Ты для прагматиков – нелегкая стезя.
Для сильных – Бог, но слабому – обуза.
У Любы на глаза снова навернулись слезы. Она отчаянно захлопала ресницами:
– Какой сильный ветер.
Затем она совсем задрожала.
- Тебе холодно?
Всхлипывая, с трудом выговаривая слова, она сказала:
- Мы... завтра... уезжаем домой! И зарыдала.
- Когда???
- Утром!!!
Небо перевернулось у меня под ногами. Я снова ощутил всю безысходность сегодняшнего дня с тысячекратной силой. Как же тяжело было ей, ведь она с самого начала об этом знала!
Это было страшное потрясение для меня. Все потемнело и поплыло перед глазами. Она ждала от меня, чтобы я сказал что-нибудь, но я не мог вымолвить ни слова.
Неотвратимость судьбы обрушилась на нас со всей своей беспощадностью. Среди мириада звезд мы почувствовали приближение горького и томительного одиночества.
Юля поспешно собралась и с радостной обреченностью отправилась домой. Лешка многозначительно вызвался ее проводить. А я так и стоял, где стоял.
- Вот мы и одни. – Это все, что я смог сказать.
- Да.
После каждой фразы следовала долгая, долгая пауза.
- Юльке влетит.
Она молчала…
- Мама будет беспокоиться.
Она молчала…
- Ты совсем замерзла.
Она судорожно кивнула.
Я обнял ее и прижал к себе. Она вся сжалась в комок.
- Я приеду к тебе.
- Не получится. Меня отправят к бабушке в Весьегонск.
- Надолго?
- До конца… лета.
Он:
Как много есть Тебе сказать,
Что даже начинать не стоит.
Венец поэзии – молчать,
Пусть Муза нам глаза откроет!
Вдохнем молитвы тишины
И трав пьянящих упоенье,
Махнем с небесной вышины
В огней вечерних отраженье.
Мы насладимся глубиной
Морской и звезд очарованьем,
Мы разожжем такой огонь
В очах в минуту расставанья!
Он не погаснет, если вновь
Слеза нечаянной разлуки,
О, что готовит нам Любовь?
Какой восторг, какие муки!
Она ответила:
Как много есть тебе сказать,
Что даже начинать не стоит.
Как может вдруг тебя не стать?!!
Как страшно в трубах ветер воет.
Ты был несбыточной мечтой,
Тем долгожданным храбрым принцем,
О ком мечтала я порой,
Искала тень твою на лицах.
И что же делать мне теперь?
Тебя, живого, испугалась.
Вдруг не свою открыла дверь?
И серой мышкой оказалась?
Нездешний до мозга костей –
Ты нереальный и абсурдный,
Тузов четверка всех мастей –
Ты непонятный призрак мудрый.
Ты совершенный донельзя,
И в своей правильности - страшный!
Как родниковая слеза,
Прямой ответ на ребус важный.
Мне непонятно, для чего
Тебе нужна душа с наперсток?
В твоих масштабах я – ничто.
Лишь незначительный набросок.
До самого пансионата мы больше не проронили ни слова.
У входа мы остановились.
- Дай я поцелую тебя… - комок подкатился к горлу - на прощанье…
Последнее слово потонуло в жарком, сладком, долгом поцелуе.
Я не помню, как мы оказались в тени теплой шершавой стены пансионата.
Мои руки… - я больше не владел ими. Мои пальцы… - совсем отбились от рук. Утончённые, нежные, чувственные гитарные пальцы... Словно в белых перчатках иллюзиониста… Творили магию… В полной темноте. Кончики пальцев… - высекали искры из-под точеных гитарных ногтей. То зажимая аккорды... - на стройном грифе. То оживляя упругие, тонкие, податливые, обжигающие струны… - на отзывчивой деке.
То на цыпочках пиццикато осторожно пробираясь в самые тайники сердца, вспыхивали там фейерверками флажолетов. То неуверенно набирая темп в гармоничном аллюре арпеджио, неудержимо вырастали в крещендо испанского фламенко. То удивительно останавливая время в чарующем гипнозе тремоло, соскальзывали в порыве глиссандо к неуловимомой неожиданности легато, и… умирали в последней агонии задыхающегося извивающегося бенда.
Мелодия, крепко прижатая к груди, самозабвенно резонировала на осколках разбитого сердца.
Я остановился, лишь когда почувствовал, что продолжать уже просто не могу. У меня не только совсем не осталось сил, не только отключалась голова от переизбытка кислорода, не только стена уже не могла поддерживать меня, но я уже ощутил чувство невесосомости от потери сознания и… маленькую смерть.
После «возвращения» меня бил колотун такой силы, что я долго боялся пошевелиться. Наконец, я качнулся от стены на ватных ногах.
- Я мог бы увести тебя сейчас… Но мы не должны...
Он:
Страсть.
Очень просто в страсти заблудиться
И назад дороги не найти,
Вновь взлететь и заново разбиться,
И померкнуть павшим конфетти.
Ярко вспыхнуть факелом надежды,
Пламенем взорвавшейся мечты
Растрепать замерзшие одежды
Жаркой первозданной красоты.
К роднику губами прикоснуться,
И вдохнуть пьянящий аромат,
И забыть, и в тайну окунуться,
И забить в пылающий набат,
И в безумном вихре воплотиться,
Что волну вздымает за волной,
И прилива буйству подчиниться,
Что манит затменья пеленой.
Отворить неведомые двери
Трепетных неистовых миров,
Где Надежде, и Любви, и Вере
Возведен сияющий покров,
Где закат встречается с рассветом
Розовой немеркнущей зарей,
Где огонь ласкает теплым светом,
Не грозя убийственной жарой,
Где роняют звезды вдохновенье
Серебристой сладостной росой,
Где лукаво бродит Наважденье
Шаловливой поступью босой,
Утомленной неги ожерелье
Развевает страждущий пассат,
Расплескал чарующее зелье
Сумасшедший яблоневый сад,
И зовет горячее дыханье
На томящий огненный порог,
И манит плененное сознанье
Откровенья призрачный полог.
Очень просто в страсти заблудиться
И назад дороги не найти,
Умереть и заново родиться,
И страдать, и счастье обрести!
Она:
Слепая страсть: замкнуло провода.
Ты знаешь, что сгоришь, но все не веришь.
Ты знаешь, что уйдешь, но клинит тормоза,
Ведь все равно понять ты не успеешь.
Люба не отрывала головы от моей груди. Так мы и доковыляли до ближайшего столика, благо рядом со входом был минибар. Я заказал литровый пакет сока и осушил его одним залпом. Люба ничего пить не могла.
- Тебе понравились мои новые духи?
- Нет.
- Почему?!! Это же Эскада!
- Горькие очень.
- Глупый… Их же нюхать нужно!
Он:
Твоей души очарованье
Опутать странника сумело,
Небес лазурное сиянье,
Великолепье Ночи Белой,
Калейдоскоп изящных красок,
Коктейль изысканных речей,
И красота античных масок,
И нежность призрачных теней,
Златых кистей сие творенье,
Необычайно и глубоко,
Набросок с Истины, стремленье
К которой правит путь далеко.
И бороздит фрегат усталый
Сквозь шторм, и бурю, и ненастье,
В надежде встретить Парус Алый,
Что в сладких снах зовется Счастье.
Она:
Очарование:
Что так легко дается –
Лишь только взгляд –
И ты уже погиб.
Лишь только звук –
Он над тобой смеется,
И Сердце бьется, взяв руки изгиб.
Он:
У подножья жаркого вулкана
Волны – наши призрачные платья.
Так плени меня своим арканом –
Я сожгу Тебя в своих объятьях.
И пускай наш пепел кружит ветер,
И ласкают гребни океана,
Мы парим, и пусть луна нам светит,
И вдыхают звезды нас до пьяна.
И в лазурной нежности рассвета,
Млечный путь стрелой пересекая,
Ярко вспыхнет новая комета,
И умчится ввысь, огнем сверкая.
Она:
Мне б еще на миг – да только в Лето,
В этот праздник сказочной мечты,
Где была душа моя согрета
Пламенем небесной красоты.
Мои мысли замерли на месте,
Не решаясь сделать первый шаг.
Снова ветер рвет плохие вести,
Словно в целом мире все не так.
Не уснуть, да утром не проснуться.
Паутина сладко-зыбких грез.
Хочется глазами окунуться
В облако пьяняще красных роз.
Мы больше не целовались – это было выше наших сил. И провожать ее на поезд – даже не стоило пытаться.
Я лишь сочинил очередные стихи:
Он:
Скорый поезд унес Тебя вдаль,
А на вмиг опустевшем перроне
В полутьме озирался фонарь,
Сиротливо согнувшись в поклоне.
Спутан сетью тугих проводов,
Как условностью этого мира.
Нам не сбросить бездарных оков,
Не взлететь среди стаи бескрылой.
Скорый поезд форсирует бег,
Презирая бескрайнюю даль,
Вот и я оставляю навек
На перроне немую печаль.
Она:
Последний поезд вникуда,
Слеза нечаянной разлуки,
Я не забуду никогда
Твоё тепло, глаза и руки!
Коктебель, 96 г. Все события, имена и стихи подлинные (написаны экспромтом или взяты из переписки).
© Copyright: Ле Мур, 2013