Скажи, кому писал Камю
про тошноту и про алжирца,
когда так много на кону
и ложью на сердце ложится
песок залива, синь Гогена,
как бы из тюбика-в экстазе,-
где был разрушен Карфаген
твоих несбыточных фантазий?
Зачем французу этот груз,
что по песку-клешнястым крабом,
когда бы лирика и грусть,
а то -неистовство араба!
Зачем курок и револьвер,
как зыбкий рок, - жара ривьеры,
рот ненавистью исковерканный,
а не молитвенною верою.
Отрезать ухо? Застрелить
блеснувший блик на хищном лезвии?
Чего -нибудь в стакан налить?
Всё это дело -бесполезное.
Уйду в затвор своих мансард,
яишню жарить, книги трогать,
нет, лучше уж Камю и Сартр,
чем призрачных сенатов тоги.
Нет, лучше -сигареты дым,
чем пара трубное гуденье,
пока тебе необходим,
с тобою буду наважденьем.
Вновь отражусь в твоих глазах,
ведь надо в сущности немного,
ведь я лишь галерейский зал,
лишь поле на холсте Ван Гога.
Я что-то лишнее, я "лишь",
не нувориш и не избранник,
меня ты заново творишь,
как холст, распятый на подрамнике,
я весь ещё в твоих руках,
в твоих кистях и мятых тюбиках,
лишь - шрамом -синяя река,
лишь старый домик на этюднике.