ГЕНРИ ЛОУСОН
(1867 – 1922, Австралия)
ЦЫГАН ТОЖЕ
Если в "Армиях Фермеров"* лик мой незрим,
Где хозяин лампаду зажёг,
Ухмыльнутся они и воскликнут засим:
«О! Он в табор к цыганам убёг!»
Но ещё прочитали они в «Дейли Мейл»,
Будто жизнь диких «осси» — туман.
Только мне дела нет, что талдычет весь свет,
Потому что я тоже цыган.
«О! Цыганский народ — это в сущности сброд —
Все хитры и так много ворья!»
Но я ел дичь в лугах на далёких югах
И со сбродом бродячим был я.
«О! Цыганский народ — это банда бродяг —
Молчаливый, угрюмый шалман!»
Но улыбки нашлись и слова для меня,
Потому что я тоже цыган.
Баронесса-старуха сказала давно,
По ладони гадая моей:
«Можешь, барин, смеяться, но знаю одно:
Сам ты будешь цыганских кровей.
Расскажу я тебе твою прошлую жизнь!»
По всему это не был обман.
«Умер в таборе я» — так сказала она,
Потому что я тоже цыган.
Ну, а дочь-баронесса той ночью в глаза
Мне смотрела в углу у жердей,
Были яркими звёзды, черны небеса,
И был блеск её чёрных очей.
Мир казался кругом новым в сердце моём,
Были в поле весна и калган.
Был «цыган молодой» и «цыганка с косой»,
Потому что я сам из цыган.
. . . . .
Вот и лето прошло, ну а следом зима,
Между ними — моря и фрегат.
Вновь у Темзы шатры их стоят и костры
У жердей ежевичных горят.
Над далёкой землёй свет звезды кочевой,
И цыганки придуманной стан,
Но цыганской душе быть с цыганской душой,
Потому что я тоже цыган.
--
"Армия Фермеров"*
Farmers Arms Hotel - сеть гостиниц, где есть пивные, там собирается местный люд, чтобы выпить и поболтать о том о сём.
--
Gipsy Too
IF they missed my face in Farmers’ Arms
When the landlord lit the lamp,
They would grin and say in their country way,
‘Oh! he’s down at the Gipsy camp!’
But they’d read of things in the Daily Mail
That the wild Australians do,
And I cared no day what the world might say,
For I came of the Gipsies too.
‘Oh! the Gipsy crowd are a mongrel lot,
‘And a thieving lot and sly!’
But I’d dined on fowls in the far-off south,
And a mongrel lot was I.
‘Oh! the Gipsy crowd are a roving gang,
‘And a sulky, silent crew!’
But they managed a smile and a word for me,
For I came of the Gipsies too.
And the old queen looked in my palm one day—
And a shrewd old dame was she:
‘My pretty young gent, you may say your say,
‘You may laugh your laugh at me;
‘But I’ll tell you the tale of your dead, dead past!’
And she told me all too true;
And she said that I’d die in a camp at last,
For I came of the Gipsies too.
And the young queen looked in my eyes that night,
In a nook where the hedge grew tall,
And the sky was swept and the stars were bright,
But her eyes had the sheen of all.
The spring was there, and the fields were fair,
And the world to my heart seemed new.
’Twas ‘A Romany lass to a Romany lad!’
But I came of the Gipsies too.
. . . . .
Now a Summer and Winter have gone between
And wide, wild oceans flow;
And they camp again by the sad old Thames,
Where the blackberry hedges grow.
’Twas a roving star on a land afar
That proved to a maid untrue,
But we’ll meet when they gather the Gipsy souls,
For I came of the Gipsies too.