Всё, что осталось - это тишина.
Звенящая, отчаянная, страшная.
И рюмка горькой, выпитой до дна.
Внутри бушует битва врукопашную.
Я больше не могу писать в дневник.
Там о тебе всё. Боль мою умножив,
Я прочитал. И сдался, и поник.
И, чёрт возьми, я будто умер тоже!
Огонь в камине больше не горит.
От опытов стола поверхность стёрта.
И в стену никто громко не палит,
Крича от скуки яростное: "К чёрту!"
И руки мои сжались в кулаки,
В груди дыру мне тяжестью пробило.
Тебя народ воспринял во штыки,
И тебя слабость будто бы убила.
Но ты остался сильным до конца.
Я верю, что ты жив. А толку верить?
Ты не осадишь правдою глупца.
Ты не войдёшь, как раньше, в эти двери.
Невыносимый, дерзкий, ты был тем,
Кто душу леденит одним лишь взглядом.
Слова твои в изрядной прямоте
Окатывали, словно водопадом.
Но всё же ты был честен. Ну, почти.
Лучом ворвался в жизнь мою пустую.
И я прошу: из-под земли взлети,
И излечи мне рану ножевую.
В душе она всё больше с каждым днём.
Стою я у могилы. Слёзы душат.
И сердце будто выжжено огнём.
И тишину твой голос не нарушит.
И время повернуть хочу я вспять,
Услышать, как ты ночью пилишь Баха.
И то, что ты мешаешь людям спать,
Простительно герою Рейхенбаха.
Ты знаешь, Шерлок, я кричу: "Вернись!",
Но ты меня, наверно, не услышишь.
Душа твоя взлетела быстро ввысь,
Туда, где дождь стучит, как в трауре, по крышам.
И, зубы сжав, прошу я об одном:
"Не покидай меня, мой друг, мой светлый ангел.
Тебе жить дальше, знаю, суждено.
Воскресни чудом. Большего не надо."