Воспевал я любовь, и нечаянный праздник, и смерть,
И простор бесконечный, и дом одинокий на Жиздре…
А теперь мне, наверно, осталось «авоську» воспеть,
Что, в друзья напросившись, со мной прошагала по жизни.
На других языках, видно, слова подобного нет,
Если даже и было – к звезде улетело зелёной…
А российский «авось» служит нам уже тысячу лет
То присловьем чудным, то сумой, из верёвок сплетённой.
Сколько мы на «авось» положили живого труда,
Сколько дум недодуманных в тусклом таится рассвете!
По неведомым рекам «авоськины» спят города
И в казённых домах притаились «небоськины» дети.
Как метель разыгралась, как трудно земле в январе,
Как гудит, и мятётся, и стонет, и плачет меж сосен…
Свил «авоська» верёвку в полночном тюремном дворе,
А «небоська» петлю на невинную жертву набросил.
Их страда, как чума, по российским просторам прошла,
Сын, в уме повреждённый, из дома родителя выгнал…
Пьёт с утра и до ночи… И плюнул «авоська» со зла,
А «небоська» растёр тот плевок и на печку запрыгнул.
Как же дальше нам жить и ответ перед кем нам держать?
Ах, «авоська» с «небоськой», как их устремленья могучи!
Наковали плугов – а земля не желает рожать,
Наплодили плотин – а моря превращаются в тучи.
Птахе в небе любой, и любому в реке карасю,
И коню, и ребёнку, и пахарю жить не давали.
Всё тянули-тянули, старались-старались вовсю,
Да, как видно, зазря – лишь себе животы надорвали.
И от дурости их, от круженья в похмельной тоске,
От пролитого мёда и даром сожжённого воска –
Только боль в голове да дырявая сумка в руке,
Из верёвок сплетённая, с русским прозваньем: «авоська».
12 декабря 1988