может быть, еще тогда, в детстве, выглядывая в окно, дожидаясь матери, он увидел то тяжелое, мрачное, изжелта-черное, как брюхо ящерицы, как облако саранчи, летящее, ползущее , так бывает, дожидаешься матери, а является что-то ужасное, и память об этом ужасном осталась в нем навсегда, это видение лишило его уверенности, обрекло на поражение, он так и жил – с поражением в уме и сердце, он сознавал поражение умом и чувствовал сердцем, ни в чем нет смысла, все пожирается саранчой, сердце в нем медленно перевернулось, потому он так и стремился к исключительному – ему казалось, только исключительное может противостоять саранче, мраку, пустоте, уцелеть может только исключительное, заурядное обречено, но иногда его охватывало отчаяние: исключительное тоже обречено, не за что уцепиться, он чувствовал отвращение к жизни, ко всему на свете, я проклял знаний ложный свет, а слава – луч ее случайный неуловим, мирская честь бессмысленна, как сон , и так далее, весь земной шар с его населением, мгновенным, немощным, прикованным к глыбе презренного праха, эта хрупкая, шероховатая кора, этот нарост на огненной песчинке нашей планеты, по которому проступила плесень, величаемая нами органическим, растительным царством, эти люди-мухи, в тысячу раз ничтожнее мух, их слепленные из грязи жилища, крохотные следы их мелкой, однообразной возни , их забавной борьбы с неизменяемым и неизбежным, все ничтожно, потому что уничтожимо, потому что уничтожается, как можно ценить преходящее, но Платон исцелял его, воодушевлял, заражал своей верой в мир идей, и не просто верой, но восхищением и любовью, он осознал, что значение чему бы то ни было придается только любовью, восхищением, благоговением, если употребить это устаревшее и позабытое слово, смысл появляется только там, где есть благо, которым можно восхищаться, которое можно любить, чувство любви изначально и окончательно, здесь прекращаются все вопросы, благо влечет нас, как магнит, и первое проявление блага – красота, если же расширить значение этого слова, то прекрасным окажется все благое, благо будет совпадать с красотой, прекрасный кувшин, прекрасный конь, прекрасная девушка, прекрасная речь, прекрасное знание, прекрасный поступок – так строится лестница красоты, высшее на земле – это прекрасный человек, соединяющий в себе красоту ума и тела, а выше такого человека только верховное благо, или красота сама по себе, поверить в такую красоту Гулливеру, начитавшемуся неопозитивистов, было трудно, поэтому он поставил выше человека Вселенную, которая совершенствуется, переходя от абсолютного хаоса к абсолютному порядку, и что важно: человек и Вселенная не враждуют друг с другом, они заодно, человек – часть Вселенной, он – ее глаза, руки, ум, в человеке Вселенная совершенствует самое себя, созерцает самое себя и наслаждается своей красотой, здесь мысль Гулливера теряла отчетливость, рассеиваясь в космическом пространстве, которое он, однако, не считал пустым – мир представлялся ему единым, этаким огромным ксенофановым шаром, весь он видит и слышит , что-то вроде абсолютного максимума Кузанца, он и автор, и созерцатель своих произведений, и он же их конечная цель , да, это было своего рода прозрением: он вдруг понял, что вещи не отделены друг от друга, а представляют собой что-то вроде солнечных протуберанцев или волн на воде, солнце едино, и океан един, отдельность вещей условна, все они связаны между собой, и на элементарном уровне неясно, где заканчивается одна и начинается другая, в действительности существует только Вселенная, претворяющая себя в Космос (прекрасный порядок), позднее Гулливер обнаружил, что примерно так рассуждал Тейяр де Шарден: мир есть бог, но не наличествующий, а становящийся, наткнувшись самостоятельно на эту мысль, Гулливер испытал экстаз, образ Прекрасной Вселенной был сильнее всех доводов разума, сильнее всех аргументов неопозитивистов, долгие годы Гулливер жил любовью к Прекрасной Вселенной, вот что сделал для него Платон – бросил ему спасательный круг, веревочную лестницу, Гулливер плыл один, в океане, держась за доску, вокруг него уже кружили акулы, но тут в небе зарокотал гидроплан, на месте пилота сидел Платон, «держись, пловец!» – крикнул он в мегафон и посадил самолет рядом с Гулливером, и вот Гулливер уже на борту, вместе с Платоном поднимается выше и выше, Земля превращается в сверкающую точку, такую же, как мириады других, внезапно эти точки вспыхивают еще ярче, и все заливает ослепительный свет.
–––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
1. «…тяжелое, мрачное, изжелта-черное, как брюхо ящерицы…» – «…весь земной шар с его населением, мгновенным, немощным…» – И. Тургенев. «Призраки».
2. «В глубоком знанье жизни нет...» – А. Пушкин. «Сцена из Фауста».
3. «Абсолютный максимум, он и автор и созерцатель своих произведений, и он же их конечная цель…» – Николай Кузанский. «Об ученом незнании».