сорвался голос, давит хрипота,
сознание – потёртая монета,
подброшенная вверх… но, не за это
ты спущен окровавленным с креста.
есть свойство расширяться у беды:
на всё про всё ложится чёрный саван:
паромщик мёртв, застыла переправа,
заилены последние следы
у брега смерти… ты и твой двойник
никак не порешат кто в мир вернётся.
а смерть последней шлюхой обернётся
и жизнь обгонит, двинув напрямик.
кровь на коленях, в ссадинах чело,
плоть на костях – разодранная в клочья…
ты перед смертью неуполномочен,
но преклонён, – не так, что бы зело…
и то, что ты повержен, – артефакт, –
пускай не преклонённые приемлют
тот смысл, – в жизни каждодневный евнух, –
что носится со смертью на руках.
две разных пьесы пишутся рукой
одной и той же, только – через кому:
и той – слова за здравие знакомы,
другой, – синонимы, – за упокой…
испей воды чистейшей, сделай вздох,
до коликов, до боли под лопаткой,
вся наша жизнь – несмелые догадки
о том, что бог довыдумать не смог.
не родниковой кажется вода,
не бесконечным чувствуется время,
мелодия проиграна не теми,
кто выдумал её и смог подать.
и той, что вдоль рассвета задрожит,
белесой пелене росы искрящей
доверь себя, и воспари над чащей,
и утренним дождём обрушься в жизнь…
течёт над полем белая река
вне берегов и всяческих порогов,
и видит бог, что нет над нею бога,
что он те там всю жизнь себя искал…
*****************************************************
сорвался голос / есть свойство расширяться / у брега смерти
кровь на коленях / и то, что ты повержен / две разных пьесы
испей воды чистейшей / не родниковой
и той, что вдоль рассвета / течёт над полем
*****************************************************