Когда-нибудь я напишу легенду о святом Абраме, о старом еврее - портном, который перешивал позабытые, вышедшие из моды пальто, костюмы, платья, давая им вторую жизнь, возвращая из небытия, из бессмысленного умирания в темноте шкафов, на дне таких же старых и потёртых, как и они, чемоданов. Не менее потрёпанные чем лежащие в них вещи, с жестяными, покрытыми оспинами ржавчины уголками, картонные, с местами облупившейся краской, они редко поддерживали разговор, больше дремля и вбирая вездесущую пыль.
Рассказы о святом Абраме ходили среди вещей ещё с довоенных времён, а парадная лётная шинель хозяина впервые услышала о нём лет через пять после войны, от платья его жены. Платье было тяжёлым, тёмно-вишнёвого бархата и пошито из театрального занавеса. При пожаре, некогда случившемся в театре,где и служила хозяйка, занавес частью сгорел, но был вовремя потушен и из оставшегося куска, к немалой радости и удивлению театрального люда, вышло с десяток отрезов, коими и поощрили отличившихся при тушении. Одной из таких счастливиц оказалась и служившая гримёршей жена хозяина. Когда же платье узнало от театральных костюмов, чьи руки его сотворили, оно, и так с некоторой долей снобизма и высокомерия глядевшее на товарок по платяному шкафу, свято уверовало в свою избранность и полубожественное происхождение. Ибо творцом платья был ОН. Святой Абрам. Наполняющий жизнью.
Впрочем, облезлая беличья шубка, некогда всеобщая любимица, холимая и лелеемая,которую хозяйка даже летом с удовольствием выгуливала на балконе, ясно понимала, что ей не светит. Обладая лёгким незлобливым нравом, она выдумывала всё новые поводы для оптимизма, за что ей с лёгкостью прощалась её былая "звёздность". Но чёрт побери, как же она завидовала своей давней сопернице из колонка, которая по завершении светской карьеры не была отправлена допревать в глубины шкафа, а превратилась в несколько десятков колонковых кисточек. Такое преображение всеми вещами почиталось несомненным чудом и было неиссякаемой темой для болтовни уставших от собственных воспоминаний вещей. Но шуба понимала : её удел - гнездование моли.
- Ты крепкий старик, Розенбок! - говорила шубка случайно услышанную некогда фразу парадному хозяйскому мундиру с двумя рядами орденских планок.
- Во времена твоей юности вещи делали основательно и надолго! И хватит пырхать пылью в мою сторону! Я, милок, и без тебя знаю, что некрасива и облезла, а пыли во мне и своей предостаточно.
Когда-нибудь я напишу эту легенду и люди поймут, что вещи тоже хотят стареть красиво. Ведь мы, люди, для них творцы и создатели. Умеем ли мы слышать их просьбы? Хотим ли?
Р.S. данный текст художественной ценности не имеет.