еще пара страниц, и с этой темой будет покончено, не думал, что она потребует такого обстоятельного изложения, это уж слишком – даже для того, кто привык перечитывать свои заповеди, среди которых есть и заповедь обстоятельности, не будем же мешкать, можно предположить, что после Фичино Гулливер прочел «Феномен человека» Шардена, одна книга дополнила собой другую, Шарден тоже говорил о космосе и любви, и еще он говорил о личности, которую нужно лелеять, чтобы после смерти она присоединилась к множеству других личностей, из которых в далеком будущем составится Сверхличность, это была захватывающая фантастика, Гулливеру идея Сверхличности казалась фантастикой, однако он уже признал права вымысла, необходимость мифа , почему бы не поверить и в шарденовский, но верить по желанию невозможно, множество личностей, соединенных в Сверхличность, представлялось Гулливеру чем-то пугающим, каким-то устрашающе громадным павлиньим хвостом со множеством глаз, слишком он был отчужден от людей, чтобы его могла вдохновить идея коллективной личности, между прочим, я ничего еще не сказал об идеологии коллективизма, все индивидуальное было в стране под подозрением, а пессимизм, меланхолическое настроение считались чуть ли не изменой государству, многое в развитии Гулливера выглядело бы не таким странным, если бы я обстоятельно описал атмосферу, которой Гулливер дышал многие годы, при этом он не хотел открыто показывать свое несогласие, он отказался вступать в комсомол но быстро поддался на уговоры, в Москве он решил проигнорировать выборы, но парторг лично отвел его на участок перед самым закрытием, этим диссидентские выступления Гулливера и ограничились, так вот, он жил в тоталитарном государстве и искал спасения в эскапизме, одна из причин, почему он занялся логикой, а не какой-то другой отраслью философского знания, здесь меньше чувствовалась цензура идеологии, по этой же причине он никогда не пытался устроиться на работу в институт, но о чем-то подобном уже рассказывалось другими, таких рассказов не сосчитать, избитая тема, поговорим лучше о Прекрасной Вселенной, у Фичино и Шардена Гулливер вновь нашел платоновскую мысль о любви как космическом принципе: любовь созидает из хаоса порядок, космос становится космосом благодаря любви, для Гулливера новой оказалась идея растущего космоса, космос (как порядок) не существовал – он еще только складывался, это помогало примириться с открытиями астрономов, эту громадную, несоизмеримую с человеком Вселенную трудно было считать идеально устроенной, но со временем она могла стать прекрасной, правда, это финальное состояние представлялось неотчетливо, ни Шарден, ни кто-то другой не могли сказать об этом состоянии ничего определенного, но ясности и не требовалось, Вселенная совершенствовала сама себя, у человека в этом деле была своя почетная миссия, и он не мог потерпеть неудачу из-за природной катастрофы или всеразрушающей войны, потому что «мир в его нынешнем состоянии нельзя было бы уразуметь, наличие в нем мышления было бы необъяснимо, если бы мы не предположили тайного соучастия бесконечно громадного и бесконечно малого в согреве, питании, поддержке до конца путем использования, с одной стороны, случая и обстоятельств, с другой стороны, свободы появившегося между ними сознания; нам надо исходить из этого соучастия; человек незаменим; значит, сколь бы невероятной ни была перспектива, он должен достигнуть конечной цели, несомненно, не по необходимости, но неминуемо» , эта длинная и путаная фраза наполнила Гулливера уверенностью: так, значит, человек и Вселенная не против друг друга, они заодно, что бы ни случилось, человечество не погибнет, человек преобразует мир по законам красоты, Бог – это человечество в идеале, а поскольку человечество – часть природы, Бог и природа в конечном счете совпадают, есть лишь единый Универсум, совершенствующий самого себя, добравшись до этой мысли, Гулливер пережил настоящий восторг, будто получил откровение, и хотя скептик в нем позднее снова взял верх, но он и через годы не забыл об этом мистическом видении и охватившем его восторге.
––––––––––––––––––––––––
«Мир в его нынешнем состоянии нельзя было бы уразуметь…» – Т. де Шарден. «Феномен человека».