После публикации прозаического опуса "Французские обои", как говорится, "идя навстречу многочисленным пожеланиям читателей" (было только одно), я продолжу рассказ о незначительных для других, но памятных для меня событиях, произошедших в моей жизни.
Наверное, остановлюсь на эпизодах из раннего детства и отрочества под условными названиями "Первая кража", "Встречи со Сталиным", а там, как получится.
1. Раннее детство. Нищенство и первая кража.
До Войны мы жили в Москве, в Армянском переулке, в "элитном", по тем временам, доме №7. Парадный подъезд, широкая лестница с ажурными перилами. Его обитателями были: до революции знаменитый русский физик П.И. Лебедев, потом Нарком Ежов (по слухам), Ив. Ив. Лепсе - известный партийный и профсоюзный деятель, член компартии с 1904 года (в Подольске, где я работал после института, был клуб его имени). Сюжет об этом замечательном доме и, как можно понять из текста, даже о нашем окне, есть в книге писателя Юрия Нагибина "Переулки моего детства" (в конце своего повествования я привожу краткую выдержку из этой книги).
Как и у всех тогда, 4-5-ти комнатная квартира с каминами превращена в коммунальную, с общей кухней. У нас была большая комната с высотой потолка 3,8 м., эркером и огромным "итальянским" окном*, в которое днём и ночью светила звезда на Спасской башне Кремля - до неё всего 1250 м. (уже после войны дом напротив надстроили пленные японцы, и звезду не стало видно).
Когда мне исполнилось 2 или 3 года для меня нашли няню. Всё шло своим чередом, если бы однажды... Я сам, конечно, не помню, но, по рассказам мамы, однажды мою няню уличили в том, что, когда она шла со мной гулять, то вела прямиком в церковь Фёдора Стратилата**. Рядом с ней расположена знаменитая Меншикова башня, выполненная, как я узнал много позже, в стиле барокко.
Это недалеко, в Телеграфном (Архангельском) переулке. Там, при входе в церковь, она просила подаяния. Я, очевидно, своим грустным видом способствовал успеху предприятия, вызывая чувство сострадания у прихожан и принося больший "нетрудовой доход" предприимчивой няне. Так я был приобщён к нищенству на паперти и, может быть, здесь у меня зародился интерес к церковной архитектуре.
С няней, конечно, расстались, а меня отдали в детский сад.
Мама стала работать воспитательницей этого детского сада и работала там до войны и эвакуации. Садик для детей сотрудников Академии бронетанковых войск располагался в переулке, примыкающем к улице Куйбышева (Ильинке), которая ведёт прямо к Кремлю (в послевоенные года этот квартал полностью передали под нужды ЦК КПСС).
И вот, в этом престижном районе, в детском садике я совершил свою первую кражу.
Мне было года четыре. Во мне рано проявился интерес к противоположному полу. В группе мне нравилась девочка, её звали, кажется, Сонечка, - дочка заведующей этим детсадом (знал, кого выбирать). Как-то я приметил у неё небольшую, выточенную из дерева игрушечную вазочку, выкрашенную снаружи в цвет "кофе с молоком". То ли сказалось моё тёмноё прошлое (поберушничество на паперти), то ли просто одолели верх корыстные побуждения, но я совершил этот, как раньше говорили, "цинический" поступок - формочка оказалась у меня.
В назидание другим, могу сказать, что уже дома я понял и вынес для себя нравственный урок - "неправедно нажитое богатство не приносит радости". Оказалось, что это вазочка очень невкусно пахла в прямом и, наверное, в переносном смысле.
С детским садом связано ещё одно событие.
К Новому, 1941 году в садике организовали костюмированный праздник. Мне выпала роль "колдуна" или "звездочёта". Широкий костюм, более похожий на костюм Пьеро или клоуна, дополняла конусообразная, высокая шапка. Праздник закончился, но я так сжился с этой ролью, что со слезами не хотел возвращать костюм. Наверное, с той поры у меня возник и постепенно усугубился философский взгляд на звёздное небо, а так же характер "печального Пьеро".
И вот ещё из того времени.
Считается, что начало зимы 1941-42 года, когда под Москвой шли тяжёлые бои с немцами, было очень холодным (бои под Москвой! - и это менее чем через год после безмятежного Нового года!). Тогда температура воздуха опускалась до минус 17-25 градусов. Но у меня в детской памяти осталась очень холодная довоенная зима. Я проверил свои воспоминания, и оказалось, что они меня не подвели, и был поражён тем, что удалось узнать. В Москве, в январе 1940 года столбик термометра опустился до абсолютного минимума - минус 42,1 градуса по Цельсию.
Как я могу предположить, из-за этого мороза маме предоставили служебную "эмку" (ГАЗ М-1), чтобы отвезти меня домой из садика. В машине очень холодно: тогда печек не было. Поверх одежды меня закутали в одеяло, но это плохо помогало - от холода я плакал. Водитель часто останавливал машину и очищал лёд с ветрового стекла солью. Но при этом главное, что мне запомнилось, - едущий впереди нас легковой ЗиС 101. Нет, не сам этот большой важный автомобиль, а его задние сигнальные огни.
Они, не как теперь, встроенные в кузов автомобиля, а расположенные на выносных кронштейнах, круглые, алого цвета. Посередине у них имелась вставка из синего стекла и это давало неожиданно эффект: сквозь белое, замёрзшее переднее стекло нашего автомобиля они светились необыкновенным рубиново-фиолетовым, лучистым светом. Ах, как было завораживающе красиво! - я это запомнил навсегда. Очевидно, уже тогда во мне закладывалась тяга к цвету, живописи...
И вот опять, как странно устроена память: она (хотел сказать - засорена пустяками, но нет) хранит и ту вазочку, и колпак звездочёта, и удивительно красивый след автомобильных фонарей на замёрзшем стекле, и это на протяжении всей жизни, и для меня - не сор (вспоминаются слова Ахматовой "Когда б вы знали, из какого сора..."), а, скорее, драгоценные россыпи памяти.
________
*См. "Синее окно. Армянский переулок", http://www.stihi.ru/2006/05/31-1184,
- Эркер - выступающая за плоскость фасада часть помещения, позволяющая увеличить внутреннее пространство,
- Итальянское окно - арочное, полуциркульное окно, разделенное на три части вертикальными перемычками. Характерный элемент архитектуры петербургского и московского классицизма 2-й пол. XVIII — начала XIX в.
** См. "Пусть видел Рим"http://www.stihi.ru/2006/06/07-856
15.03.13.
Краткая справка и выдержка из книги Ю. Нагибина "Переулки моего детства" (http://www.mmsk.ru/notes/note/?id=46092 и др.)
Доходный дом по адресу Армянский, 7, 1899 года постройки по проекту архитектора Иванова (его гостиница "Националь" на Тверской и др.). Проект выполнен в стиле московского модерна. Заказчицей была княгиня Абамелек-Лазарева. Благодаря профессионализму архитектора, обилие декора не давит, а здание оставляет впечатление легкости.
Писатель Юрий Нагибин жил в доме 9, а о соседнем доме 7 он оставил небольшой рассказ, скорее зарисовку. Рассказ необычный: ни слова об архитектуре, истории или обитателях дома. Поднимаясь по Малому Златоустинскому переулку, он видел верх дома, скользящий на фоне синего неба с белыми облаками.
Юрий Нагибин, "Дом № 7":
"Златоустинский переулок круто подымался к Армянскому булыжной узкой мостовой и плитняком тротуаров. Снизу казалось, что М. Златоустинский упирается в дом № 7. Венчая собой крутизну, дом становился выше и величественней, нежели на самом деле, хотя он и так был самым рослым домом в Армянском переулке.
Прямой срез стены, я имею в виду угол дома на высоте последнего этажа, под крышей, обладал одним свойством: он дарил ощущение, что за ним находится неведомое, манящие, незнаемые дали.
Ничего не кончилось, впереди еще так много всего! – вот что обещал угол дома посреди неба. Почему этот угол, а не другой? Право, не знаю, да это и не важно. У каждого человека есть свой угол. Ужасно, если его нет. И ужасно, если когда-нибудь я не обнаружу ничего за углом моего дома, – значит, я сдался. Но пока я откликаюсь углу дома в синеве, и верю, что за ним – дали, и слышу их зов, я еще способен к жизни, слезам, творчеству".
Ил. - дом №7 (окно на 4 эт.) со стороны М. Комсомольского
(М. Златоустинского) переулка.