Хенрик ВЕРГЕЛАНН
ИЗ КНИГИ "ЕВРЕЙ"
П. ТРОЕ
Воистину любое человеческое пристанище на Востоке – храм любви. Караван-сараи турок и бухарцев, персидские ханы, подворья индийских дворцов, неприступные твердыни бедуинов и диких кабилов, открытые для каждого арабские шатры… Если бы арабы имели состояния и не были рассеяны по всему пространству пустынь, они бы тоже строили для чужестранцев караван-сараи или ханы, ведь все народы когда-то начинали с палатки или шатра. Под их гостеприимным кровом располагается для трапезы кочующий турок; армянин затаскивает в тень измученного верблюда; иудей и назареянин находят место для своего скарба и для себя в этих днем и ночью открытых страннику приютах.
У всякой религии кроткое и любящее сердце. Глядя на эти с любовью, от чистого сердца воздвигнутые обители, начинаешь порой думать, что мы, христиане, черствее и равнодушнее других верующих. Назначение этих палаток и построек несомненно религиозное, независимо от того, вложены в них общественные или частные деньги. Последнее более распространено.
Заветы и дарственные записи благочестивых мусульман и индусов подтверждают, что их отношение к обителям для странников такое же, как у христиан к церквам, монастырям и богадельням. Верующий заключает в свое сердце весь человеческий род - и когда он возводит башни с воротами на все четыре стороны света, и когда изрывает в пустыне колодцы, и когда выводит стада на пастбища у ручьёв. И всегда в его сознании живет образ старого, бородатого, сурового добродея, на ком почиет благословение Аллаха, Брамы или нашего Господа.
За Мёртвым морем в знойной Сирии, где сыны Аллаха забывают вражду к неверным, не потому, что этой вражды нет у них в сердцах, но потому, что сам Аллах устроил естественный караван-сарай под могучим платаном платаном, откуда путнику открываются светлые горизонты и есть вода, чтобы напоить коней и верблюдов, - там встретились однажды вечером трое: магометанин, христианин и иудей. Едва лишь напоив коня, магометанин-мулла заметил чёрную точку на горизонте и понял, что приближается иноплеменник. Им оказался христианин, монах из числа братьев Святой горы. Верхом на лошаке держал он путь из Халеба в Иерусалим. «Салям алейкум!» - сказал мулла назареянину, и тот вознаградил его дружественным приветом во имя Господне. А уже ближе к ночи, когда зажглись звезды и послышался вой шакала, подошёл незаметно, ибо он путешествовал пешком, иудей, раввин из Дамаска. Итак, сошлись они все трое в крошечном оазисе, образованном бьющим из-под корней платана ключом. Ещё во времена Соломона один добрый человек посадил этот платан в день столетия женщины, заменившей ему родную мать. Рокот ключа живо напомнил старику песни кормилицы над его колыбелью. Под этот рокот уснули все трое после дружественной беседы, расположась поодаль друг от друга под сенью громадного дерева, и под этот рокот пробудились они при первых рассветных лучах.
Пустыня лежала, окаймленная горизонтом, словно огромное лилово-синее море в окружении гор, усыпанных самыми изысканными дамасскими розами. Говорят, в этой области Востока стоит Розовая гора: ангелы кружатся над нею, и вершина ее, словно верхушка шатра, вонзается в золотые облака. Все трое путников наблюдали за поднимающимся солнцем. Сердца их взволнованно бились, они ощутили небывалую радость жизни. И каждому из них захотелось тогда приветствовать Бога по обычаю своей веры, но – ах! Каждый боялся ранить этим сердца своих спутников. Они прониклись приязнью и почтением друг к другу после вечерней беседы, но теперь – как мог добрый мулла возносить хвалу Аллаху так, чтобы это не помешало молитвам назареянина и иудея, каждый из которых испытывал, в свою очередь, такие же чувства? В то же время каждый страстно желал благодарить небо за ниспосланный ему земной райский приют, и таково было желание молитвы в душе каждого из них, что все трое ради его исполнения согласились бы расстаться с жизнью. И все же ни один не осмеливался нарушить тишину.
Магометанин молчаливо мешкал, седлая коня, хотя ему рано еще было трогаться в путь; монах возился со своим лошаком; раввин то развязывал, то вновь завязывал пожитки. Эти люди испытывали нежные чувства по отношению друг к другу и уважение к чужой вере. Уже полыхала несметным множеством огней вершина Розовой горы. Неужели и эта сказочная картина, это чудо жизни оставит безмолвными их уста? Все трое воспламенились восторгом, но так и не раздалась ни молитва, ни хвалебная песнь. С платановой кроны, с каждой ветки доносились припевы зяблика, дрозда и трясогузки. Какой гармонический, ликующий хор составляет пение трех этих птиц!
«Что же мы молчим до сих пор?» - едва ли не в один голос произнесли все трое. «Да, кем посланы мы в жизнь?» - вопросил мулла, трижды поклоняясь земле. «Не время ли вознести благодарение всесильному Иегове?» - рек, складывая руки на груди, раввин.
«Да, - молвил, сотворя крестное знамение, священник, - разве не подан нам свыше знак, - и, может быть, тем приятнее Господу хвала, чем разнообразнее ее выражения?»
И во мгновение ока, словно птицы, спорхнувшие с ветки, разошлись они по сторонам, и каждый на свой лад воздавал хвалу создателю своему и всего сущего.
Мулла пел:
Благ ты и велик, Аллах!
Славна мощь твоя святая!
Слово в золотых лучах
Катится – Твое – из рая!
И пророка глас могуч:
«Бог нас любит и питает!» -
Слышно из разрывов туч;
Тонкий луч соседний луч,
Как соломинку, хватает.
Что Кааба в свете славы,
Солнца луч на землю лёг;
На Восток
Клонятся в молитве травы;
Длани пальмы величавой,
Вымыты в ночных дождях,
Вверх летят смешать моленья
С возгласами наслажденья.
О Аллах!
Слава тебе, великий!
Он, кто гусенице всякой
По прожилкам кажет путь
Огоньком, для нас незримым,
Молвя: «Червь, насыщен будь!»
Равный
Для звезды всеславной
И пылинки, видной чуть, -
Впрочем, всё здесь станет дымом…
О Аллах, прославлен будь!
Раввин пел:
Се, Йегове петь хвалу я
Стану, ибо час грядёт.
Зашатался кряж высокий.
Серафимы на востоке,
Близя чаемые сроки,
Крыльями застлали свод,
И народ
Восклицает: «Аллилуйя»
Настежь вход в эдем открыт.
Херувим,
Венценосный Цадиким,
Словно пленный вздох, летит.
Чу! Святой псалом звучит,
Из Израиля нам слышный.
Стройно слит
Боли стон с хвалою пышной.
Воспоём
Божью милость – судный гром!
В утешенье горьких пеней
Нам даны
Троны для отдохновений.
Взыскан милостью, Восток
Принял розовый венок!
И в венцах небесной славы
Вышних гор блистают главы.
Се, ликующий Сион
Ввысь несёт венец лучистый;
В ярком солнце Соломон
Созерцает храм свой чистый.
Пурпурных цветов живых
Много в храме.
Семь златых
Ручек на двери алтарной,
И как будто звёзд огнями
Светит полог киноварный,
Раздуваемый ветрами.
А над нами
Высь полна
Арф Давидовых игрою:
Златострунные тона
Царствуют над всей землею,
И рядами с двух сторон
Белые бегут палатки
Всех израильских племен
В шумном, пёстром беспорядке.
Там Иуды сыновья,
Дальше Левия семья,
Позади рубинных врат –
Завулон, Ассир и Гад,
Дале, там, где пальм колонны, -
Иссахар и Эфраим,
Симеон, Вениамин,
Дале Манассия, Дан –
Все, кем заселён исконно
Утренний наш Ханаан.
Так хвала тебе, Йегова!
Суд твой, как заря грядет,
Ночи опрокинут гнёт –
Твой народ
Своего Мессию ждёт
Из страны блаженной, новой.
И назареянин, христианин пел:
Слава! Всемогущий с нами!
Видишь: занялся рассвет.
Будет же Господь воспет,
Имя почтено хвалами!
Видишь: ветви, стебли трав
Молятся, к земле припав,
В каплях тяжести росистой.
Этой благодатью чистой,
Словно бы с небес росой
Напоенная святой,
Зелень трав – покров Вселенной,
Как священнику – стихарь.
Каждая гора – алтарь,
Где мольбы творит Блаженный.
Посохи – стволы древес,
Шумные травой равнины –
Славы Божией притины,
Листья – ангелы с небес;
Как в крестах, всё небо в звёздах,
И вкруг них сияет воздух;
Всех цветов подсолнух краше –
Он святой подобен чаше…
Высшая любовь должна
Исчерпать себя до дна,
И владеет долей львиной
В ней невинный,
Он, чьё око
Зрит высоко, -
В сини утренних высот
Плаванье вершит, как плот,
Вещим словесам согласно,
Выведенным в небе ясном:
Милосердная любовь
В ласковых лучах лучится,
Из огромных чаш струится,
Как роса из облаков;
Рай желанный,
Милостию Бога данный,
Чудным звоном огласится,
И,лишь озарит восход
Небосвод,
Ангелы в дали туманной
Вещий голос обретут –
Нарекут
Именем лик безымянный.
Вот такие звуки вырвались из уст верующих. С силой пожав друг другу руки, они расстались, и каждый продолжил свой путь через пустыню: мулла поспешил в Багдад, монах в Иерусалим, а раввин – в Дамаск. Но когда они были друг от друга уже далеко, некая догадка заставила всех разом остановиться и посмотреть назад, где гостеприимный платан высился вдалеке, словно скала Святой Елены посреди открытого моря. Эта догадка пронзила каждого из путников: а что если три птицы на ветвях были три ангела, снизошедшие с небес из сострадания к нашей человеческой слабости?
(С норвежского)