За стеной – каблучный перестук:
семеня, вразвалочку, вприрыжку…
Фибровый ободранный сундук,
раскряхтевшись, поднимает крышку:
с тенора переходя на бас,
сообразно неподвижным лицам,
скоро выйдет грустный Карабас
куклами своими становиться.
Зашумит базарный бельэтаж,
смехом, улюлюканьем и свистом
встретив нитяной перепутаж
и поклон беспомощный артиста…
И, не находя, как объяснить
бунтарям тряпично-деревянным,
что узлом завязанная нить
человека делает болваном,
что освободиться – это не
вывернуться из верёвок тесных,
а потом на чемоданном дне
пропадать недвижно, бессловесно, -
он возьмёт их на руки гуртом,
уцепив на палец концертину,
бережно разделит, а потом
разведёт по разным крестовинам –
чтобы им гулялось и жилось
жизнью карабасовой нешалой,
разделённой поровну, и врозь
просто через ниточку дышалось.