2.
…Он был философом по складу ума. После работы Алексей частенько заходил к нам в отдел и начинал философские беседы с одним из выпускников философского факультета МГУ. Мы, затаив дыхание, слушали, боясь пропустить что-то важное, то, в чём может быть, скрыт смысл бытия.
В 1973-75 годах Селиванов проходил учёбу на отделении философии пропагандистского факультета в Университете марксизма-ленинизма Загорского Горкома партии по направлению парткома предприятия. Занятия вёл наш сверстник, кандидат философских наук. Алексею очень понравились лекции, и он пригласил меня присоединиться к нему на занятиях. Заручившись поддержкой парткома, я стал посещать лекции вместе с ним. Никто из нас тогда даже и не предполагал, что такое настоящая философия. Многогранный камень, искрящийся живым светом, открыл нам абсолютно новые горизонты, раздвинул архаичные представления о тех общественных институтах, которые, казалось, давно и основательно знаем. И уж совсем я не мог предполагать, что философия может быть наукой развивающейся. Это был очень ценный подарок, сделанный мне. Об этой учёбе я до сих пор вспоминаю с огромным удовольствием и благодарностью к Алексею. Он любил учиться и познавать. Но ещё большое удовольствие он получал, когда приобщал к этому процессу других. Мне кажется, что он любил наблюдать, как зёрна познания падают в «почву», как дают первые ростки. Ему обязательно нужно было делить радость познания с другими.
…С Алексеем частенько происходили события из разряда необыкновенных историй. Подобные события, как правило, случаются только с неординарными людьми и, как показывает жизнь, никогда не случаются с людьми заурядными. Вот одна из них. Алексей возвращался из Капустина яра, где был в командировке. Однако билетов до Москвы в Волгограде ему не продали. Кроме того, даже не обнадёжили. Когда можно будет уехать - неизвестно. Но сообщение со столицей есть. К примеру, плывёт баржа. И на неё-то билеты как раз есть. Дело было летом. Жара превратила и без того не блистающий свежестью вокзал в место совсем невыносимое для длительного пребывания. Алексей решил плыть на барже. Целые дни лежал на палубе, загорал, радовался встречному ветерку, ну и, конечно же, купался при всякой возможности. До Москвы баржа добралась через две недели. Алексея было трудно узнать в прокопчённом от солнца, чёрного, как смоль, и совсем не похожем на жителя средней полосы человеке. В таком виде он и предстал перед начальством, чем немало озадачил руководство. Как следует поступить? Следует ли наказать? Рекомендации так и не удалось найти ни в одном нормативном акте. Не пролили свет на эту истории и консультации с партийными идеологами. После длительных раздумий, на свой страх и риск начальники утвердили отчётные документы, а история с баржой и двухнедельное приключение были забыты, как будто бы их никогда и не было.
…Мы частенько ходили с Алексеем за грибами. Встречались на рассвете, когда едва начинало светать, солнца ещё не было видно, и шли пешком по знакомым ему местам. По дороге беседовали, как правило, о литературе, она занимала всё наше свободное время. С грибами Алексею всегда везло больше всех: он любил и чувствовал природу. А может быть, дело было просто в том, что природу он любил безраздельно, всей душой, мог понять, о чем шепчет травинка… и природа отвечала ему взаимностью, щедро наполняя его короб своими дарами до самых краёв. От этих лесных походов мы получали такое удовольствие, что, как сейчас мне кажется, мы даже никогда и не уставали от долгого хождения по лесу.
… Его дружеское расположение ко мне всегда было необыкновенно щедрым. И это было понятно не только по тем тёплым словам, которые я находил в поздравительных открытках. Я убеждался в этом во всех его поступках. Речь идёт не о высокопарных пиететах, а о том простом внимании, тонком человеческом участии, без которого и не бывает на-стоящей дружбы. Он мог запросто забежать ко мне с килограммом дефицитной тогда колбасы. Надо ли говорить, что никаких просьб на этот счёт от меня и быть не могло. Говорили мы о литературе, как правило, а не о колбасе. Просто он знал, что нет у меня этого деликатеса, вот и купил при случае не только себе, но и мне.
Когда у меня родилась дочь, Алексей пришёл ко мне с детской коляской. Где уж достал её, не знаю. Сказал только, что по дороге зашёл к знакомым и купил её за какие-то символические деньги. «Им, - говорит, - уже не надо, а тебе - как раз подойдёт». С лёгкой руки Алексея коляска прижилась в нашей семье на добрый десяток лет. Откатав в ней дочь, я так и не смог расстаться с этим четырёхколёсным чудом советского производства. Коляска ещё долго служила нам верой и правдой, и за свой век перевозила несметное количество всяческих солений и варений.
…Алексей вкладывал в дела, за которые брался, всю душу. Все строительные объекты, в организации которых Селиванов принимал участие, будучи председателем профкома (был избран осенью 1972 года председателем профкома НИИХИММАШ и пробыл на этом посту до последних дней), до сих пор остаются одними из самых надёжных сооружений в посёлке. Надо ли говорить, что началось строительство с библиотеки. Книги, как источник знаний, Алексей всегда ставил на самые приоритетные позиции. За библиотекой, последовали, профилакторий, стадион, пионерский лагерь «Дубна». Всё это строилось методом «народной стройки». Говорят, что человек стоит ровно столько, сколько берёт на себя. Алексей всегда брал на себя много. Его не пугала тяжёлая ноша ответственности. Он всегда был уверен, что сделанное для людей, не может быть слишком тяжело для его сил и здоровья. Ему всегда хотелось сделать ещё больше и ещё лучше. Он отдавался делам со всей той жаждой и полнотой жизни, которую, не просто любил, а скорее обожал и старался, приобщить к этому чувству других.
К литературной работе Алексей вернулся года за три до своего ухода из жизни. В последние годы он стал читать ещё больше, чем раньше, опять начал писать. Принимал участие в литературных вечерах. В газетах «Зеркало» и «Вперёд» начали публиковаться подборки его стихов. Казалось, что его душа озаряется особой радостью от этой литературной работы. Его глаза опять блестели юным удалым блеском.
Свой 60-летний юбилей он назвал праздником души, пригласил на него самых близких друзей. Мы поняли уже потом, что это был последний наш общий праздник перед долгой разлукой.
…Я работал над книгой «Поэты Сергиева Посада. ХХ век. Антология». Алексей попросил показать ему рукописи. Как и всегда он хотел видеть стихи именно глазами. Я принёс ему мои стихи и стихи Володи Сосина. Он несколько дней читал. Потом коротко резюмировал: «Здорово! Всё на месте». Как мне была приятна его похвала! Он вымерял каждое слово жизнью, при этом умел видеть литературу с профессиональных позиций. И никогда не лукавил. Потому что всегда умел найти нужные слова и подход, чтобы толково объяснить найденные им ошибки и помочь. Такую оценку я расценил как ещё один подарок Алексея всем нам.
…Я очень хорошо помню одну из последних наших с ним встреч. Я зашёл к нему в кабинет в здание профкома. Мы увлеклись беседой и, когда кто-то из нас, наконец, взглянул на часы, стрелки уже отсчитывали девятый час вечера. В здании давно уже никого не было. Охранная сигнализация была включена. Из нас двоих присутствия духа не потерял только Алексей. Не знаю уж, как ему удалось вызволить нас из-под охраны, но через какое-то время мы уже шагали по улицам в сторону дома.
…Апрель 1997 года. Алексей пригласил меня зайти к нему на работу. Здание профкома было построено совсем недавно. Внутри всё ещё было далеко от комфортного благоустройства. А в кабинете Алексея и вовсе что-то напоминало вокзальную атмосферу. Обсудив вопросы, которые запланировали решить, мы вместе пошли на обед. Дорога, по которой любил ходить Алексей, вела мимо старого огромного дуба. Она вела к стадиону, пробегала мимо детского сада, яслей, строящегося здания стоматологической поликлиники – вдруг Алексей остановился и склонился над проталиной. «Смотри, - говорит, - как солнце пригрело. Жучки уже ползают». И долго не мог оторваться от этого зрелища. Что-то в этом было вечное, важное. Такое же неизбежное как наступающая каждый год весна. Я помню, как учил меня во время наших лесных по-ходов: «Надо знать множество растений, животных, птиц, зверьков, букашек и уметь различать их цвета, вкусы, повадки. Их надо уважать и любить. И заботиться о них».
…Утром 15 мая 1997 года мы встретились в вестибюле инженерного корпуса. В этот памятный день празднования 10-летия запуска ракетоносителя "Энергия", русского "Шатла". С началом перестройки программа работы над "Энергией" была свернута. Алексей спросил: «Ну что идём на похороны?» Я не нашёл, что ответить. Алексей никогда не унывал, не терял присутствие духа, сила его характера и воли, его жизнелюбие всегда были примером для меня. Я не знал, чем развеять тяжелую душевную грусть, близкую к тоске, навалившуюся на Алексея. Мы поднялись в конференц-зал. Собирались участники пуска «Энергии» 1987 года. В зале я встретил коллег, с которыми десять лет назад работал на Байконуре. Воспоминания нахлынули на всех нас. В конце вечера я нашёл Алексея. «Встретимся на неделе», - сказал он мне, а несколько часов спустя его не стало…
…Теперь я понимаю, что особо одарённые Богом и Провидением люди, чувствуют и воспринимают окружающую действительность острее и тоньше остальных. Думаю, что он чувствовал, что уходит.
Грустное и страшное предсказание вырвалось у него не случайно. Про-сто он не хотел никого расстраивать. Это не в характере сильных духом.
…В одном из стихотворений Алексея есть строчка: «Когда-то я здесь побывал и отметился палочкой». Его книгу я так и назвал «Отметины», которую я составил и выпустил к годовщине со дня его смерти.
Космический поэт, он побывал на нашей Земле.
Алексей Селиванов
(из неопубликованного)
ЦАРЬ
Государством болел Калита.
Экой нечистью Русь залита.
И в Москве-то не пахнет Москвой –
Понадыхано татарвой!
Хан монгольский степями скакал,
Утомился,
К кринице упал.
Не бывать тому хамский хан –
Кладезь сей нам от Бога дан,
Некрещёному – да не пить!
И ступил Калита: не быть!
И пошёл по всей Руси
Милостыню единства просить.
И питался кленовым листом,
И в ночи ночевал под кустом –
Ако сокол в просторах лесных
Ни казны не набил,
Ни мошны,
Собирая по косточке дань,
Чтоб взгремела мечами Казань!
Я стою у кремлевских стен,
Кумачами душа залита.
И. отвергая царей всех систем,
Поклоняюсь тебе,
Калита!
СОБАЧЬЕМУ КЛАССУ
Целует пёс
И лапу подаёт.
Здорово, пёс –
В репьях вертлявый хвост,
Умилен мордой –
В груди ей соваться!
С тобою, пёс, грешно ль поцеловаться?
Что от стола осталось,
То доел.
Диеты – никакой!
Мечта – кусок бы мяса.
А дел-то сколько! –
Суматошных дел –
У твоего собачьего, брат, класса.
Стеречь и ничего,
А всё же хлопочи –
Ведь на снегу лежишь,
Не на печи.
Здорово, брат мой,
Нахалюга пёс.
Вопрос стандартный:
Какого живёшь?
Да не балуй ты милый,
Не балуй!
Срываю с губ
Шершавый поцелуй.
15.09.02 – 15.03.04
Из книги «Вехи пройденных дорог. Воспоминания, эссе, размышления».