ТУДА:
Привет, Катрин. Ну что, опять бухаю, девятый день. За окнами огни. Сушняк во рту, а я не просыхаю. Беру в чепке бодягу из Чечни.
Всё так нелепо, Катя, бестолково, приходят глюки взрывами имён. Сегодня в полночь видел Михалкова. Он был, как в жизни, мерзок и холён.
Травил мне байки, надоел до рвоты, зундел шмелём в расстрелянном мозгу. Потом стащил последние банкноты и на лентяйке усвистал в Москву.
И до утра, куражась и буяня, Валуев, Басков, Ирка Роднина. Был Хворостовский Димка, Мастрояни, а дальше, Кать, не помню ни хрена.
А как вставал! Увы, попал не в сказку: кругом разор, окурки. Тёмный лес. Нас@али в угол, по объёму - Басков, а мебель рушил Коля с МТС.
В шкафах голяк, готическая паперть, заначки нет, душу душевный крик! Бычки тушили сволочи о скатерть, переблевали новый половик.
Паркет в прихожей. Что с тобою сталось?! Здесь были танки? Аут. Дело швах. То Роднина, походу, изгалялась, крутя «тулупы» в дочиных коньках.
Иду в чепок, желудок предвкушает. Соседки зырят из оконных нор. Вот так, Катрин, я как бы продолжаю. А дверь в прихожей палкою подпёр…
ОТТУДА:
Здравствуй, Женечка милый, заканчивай пить вино. Так ведь, друг мой, недолго и до могилы, а там - темно.
Нет там солнца, что ты так любишь, нет звона рек. Ты же дар свой в пивнушке губишь,
в кругу калек.
Помнишь озеро, сосны, небо. Любовь, как смерть! Чай и сало с подсохшим хлебом, коньяк, Сысерть.
Прекращай, ты же сильный, верю. Где воля, дух?! Просыпайся, моя потеря,
пропел петух!
НИОТКУДА:
Сельпо, кусты. Как червь навозный, позоря весь паэчий род, лежал пиит совсем бесхозный, нелепо расшоперив рот,
Среди пустых пивных вещдоков и многоразовых конфет. Не Смеляков и не Набоков,
а если честно, и не Фет.
Над ним в ветвях сновали птахи, устроив в кронах кутерьму. А он в разорванной рубахе,
лежал ненужный никому.
Лицо в слезах, разводах пыли, синяк под глазом - суть, фингал. Вчера его опять побили
за то, что криво разливал.
А он, усугубив по-скотски, с такой же сельской гопотой, читал. Звучали Заболоцкий,
Жуковский с сивой бородой.
И вот лежит. Увы, обидно, в хмельном бреду ловя экстаз, как зауряднейшее быдло,
а ведь писал когда-то, да,с.
Ну да, расслабился по пьяни, не он один вот так-то встрял. Эй, что ж вы мимо, поселяне?!
Никто поэта не терял?
Вот ты, куда помчалась, тётка? Возьми бродягу моего. Его помыть, проставить сотку,
так он в натуре, о-го-го!
Но, нет, бегут без вариантов, брезгливо морща дырки ртов. Темняет, мощное бельканто,
несётся храпом из кустов.
И там, обласканный сиренью, лежит, закутавшись в пальто, поэт. Увы, мне, не Есенин
и по-любому не Барто…