Из окон загородного деревянного домика открывался замечательный вид
на озерцо с безмятежно плавающими лебедями. Зелень прибрежной травы
превосходно сочеталась с голубой поверхностью водоёма, отражающей
бездонное чистое небо. На берегу деловито покрякивали мамы-утки
в окружении своих колобков-утят. Рыжеволосый, безухий мужчина
с красными от напряжения глазами, кинув на всё это великолепие
задумчивый взгляд, энергично вернулся к мольберту с незавершённой
картиной. Держа трёхпалой рукой кисточку, он застыл в нерешительности,
покусывая тонкие окровавленные губы. На широком, пористом, словно губка,
лице читалась крайняя степень отсутствия вдохновения. Большое электронное
табло на стене просторной комнаты отсчитывало секунды. Из угла послышался
человеческий стон, с каким люди приходят в себя после мучительных травм,
повлекших за собой отключение сознания. Художник переключил внимание
с мольберта на скрюченное обнажённое фиолетово-розовое тело, пристёгнутое
наручниками к трубе отопления. Один глаз художника смотрел сострадательно
и в то же время жёстко и неумолимо, а другой – не выражал ничего, кроме
безразличия.
-- Мэтр… - всхлипнуло истерзанное создание мужского пола, корпус которого
был исполосован поверх обширных гематом свежими следами от плётки.
Безухий мэтр, нервно поглядывая на беспристрастное табло, на секунду
показавшее «31314», подошёл к страдальцу и звонко шлёпнул его ладонью
по внутренней части бедра. Мужчина вскрикнул и плотнее свернулся креветкой,
с ужасом и дрожью предвидя новые порции издевательств, кои не заставили
себя долго ждать. Со звериным рыком повелитель кисти и красок набросился
на жертву, как отец-садист на сына-двоечника. Какое-то время раздавались
глухие удары и шлепки, разбавленные пронзительными воплями терроризируемого
пленника, затем на его лысую голову бесцеремонным образом оделся пакет
с жирной надписью: «Сдохни, неудачник!» и с другой стороны, не менее
заметной: «Живи, борец!».
Борец сопротивлялся: извивался, брыкался, хрипел, но был не в силах
сбросить с себя обезумевшего душителя. Через мгновения, за секунду до
спасительного погружения в Ничто, хватка на горле великодушно ослабла и
в лёгкие пленника с шумом ворвался воздух.
Оставив корчащуюся и отплёвывающуюся жертву, художник вихрем подлетел
к мольберту и, ловко уцепив кисть, принялся зачерпывать и накладывать
на холст шматки краски с невероятным воодушевлением и остервенением,
которому позавидовал бы сам Ван Гог.
Мэтр, потея и манипулируя кистью наподобие экспрессивного дирижёра
в кульминационный момент концерта, посматривал то на табло, то на скулящего
мученика, напрочь позабыв о лебедях за окном. Куда увлекательнее изображать
на полотне корчи несчастного во всей красе! Больше красного! Багрового!
Алого! Пурпурного и фиолетового! Чёрного и негативного! Гуще и ярче!
Вот так! Шмяк! Шмяк! Холст шипел и сотрясался под рукой гения, одержимого
некоей всепоглощающей идеей. Казалось, не выплесни он на бедный кусок
ткани свою мысль, схваченное сиюминутное переживание, то случится нечто
катастрофическое! Либо планета лопнет точно мыльный пузырь, либо гений
взорвётся, гениально забрызгав стены собственной мастерской дымящимся
багрянцем.
Очередная доза боли последовала как по расписанию и уже в следующую минуту
со словами: «А теперь пора ставить метку» над страдальцем навис инфернальный
живописец с блестящим ножиком, до того острым, что даже сам изувер опасливо
держал его в дефектной руке.
До уток, лебедей и прочей живности, наделённой слухом, донёсся душераздирающий
рёв то ли человека, то ли котлеты.
----------За несколько дней до этого----------
-- Я решил, мэтр Лукас. Это моё волеизъявление. Я не вижу иного пути.
Не вижу смысла жить. Всё, что со мной происходило - лишь череда неприятных,
болезненных и жалких событий. Я готов переродиться. Мне нечего терять.
Иного способа я просто не наблюдаю.
Рыжеволосый мужчина с иезуитским ртом и ноздреватым красным лицом внимательно
слушал, подперев подбородок изуродованной рукой. Один его глаз смотрел
сочувственно, а в другом гнездилась пустота, от лицезрения которой по спине
бежал холодок. Отсутствие ушей не добавляло обаяния его и без того не очаровательной внешности.
-- Ну что ж, - выдохнул он, - приезжайте завтра в это же время. Мы отправимся
в мою загородную мастерскую. Ничего не берите с собой. Тело – единственное,
что вам понадобится.
---------- 2 года спустя. Середина 1990-ых----------
-- Извините, Владислав, заставил себя ждать. Обычно я пунктуален до педантичности. Спасибо, что пришли.
-- Не благодарите. Мне самому интересно с вами поговорить на эту тему. Присаживайтесь.
-- Надеюсь, прослушки не будет?
-- Что вы, Роман. Моя охрана уже всё проверила. Да и в этой забегаловке люди нашего с вами статуса впервые. К тому же, инкогнито. Вот, пиво заказал с сухариками. Будете?
-- Нет, спасибо.
-- И правильно. Я тоже не буду. Пусть стоит.
-- Скажите, Влад, давно вы… пользовались услугами мэтра Лукаса? Я сразу понял по характерной метке - шраму по всей длине позвоночника. У меня такой же, сами видели вчера в сауне, все побои чудесным образом сошли за пару дней, а этот рубец - единственное напоминание о специальном «сеансе».
-- Пять лет, шесть месяцев и четырнадцать дней. А вы? Давай уже на «ты»? Всё-таки как-никак будущие компаньоны.
-- Добро, Влад. А я поменьше – два года. И мне интересно пообщаться с человеком, опережающим меня в своих успехах на несколько лет.
-- Давай начистоту, Ром. Ты думаешь, что методика психотерапевтического тренинга, пусть и беспощадная, сделала своё дело? Или ты уверен, что магическое изображение твоего трёхсуточного мучения – своего рода совокупность всех возможных «чёрных полос» будущей жизни, и последующее сжигание картины, превратило тебя в того, кем ты сейчас являешься – в успешного, удачливого бизнесмена, акционера?
-- Не могу сказать с уверенностью, что повлияло на меня больше – магия ритуала, или «шоковая терапия» мэтра Лукаса, но ведь это сработало! Я помню каждый его удар! Каждое его движение, слово! Помню каждую грёбаную невыносимую секунду, коих за трое суток было 259200! Я помню каждую! А ты разве стал забывать?
-- До сих пор снится. И будет сниться до конца жизни. Кстати, Рома, что ты знаешь о самом мэтре?
-- Он постоянно в разъездах... Я же с ним после терапии не общался. Вручил мне мой «портрет», рассказал, когда и как сжечь и отвёз меня в больницу. Больше я его не видел, а на звонки по своему номеру 25-92-00 он перестал отвечать. Хотелось его поблагодарить.
-- Нет, я о его прошлом. Странно, не правда ли, человек с художественным образованием занимается психотренингами, а кто очень попросит – «портретной терапией», отчего так?
-- О его прошлом я ничего не знаю.
-- Он служил в Афгане. Однажды их взвод попал в плен к талибам. Талибы естественно запросили выкуп, и пока наши генералы репу чесали, численность взвода за трое суток сократилась до одного человека. Фаланга за фалангой ему отстрелили часть пальцев, выбили глаз, отрезали уши, изрезали тело, в общем, за трое суток он испытал на себе все немыслимые мучения и издевательства, какие только можно вообразить. И выжил. И помогал выжить другим, отчаявшимся, потерявшим цель в жизни. Радикальным способом, но помогал. Знаешь, сколько человек за десяток лет по доброй воле прошли через его терапию? Никто не знает, но я уверен, предостаточно! И все они в высших эшелонах власти, в крупном международном бизнесе.
-- Помогал, а сейчас не помогает?
-- Я слышал, год назад Мэтра кто-то «отблагодарил». Нашёл в Латинской Америке и «отблагодарил». Как говорят, у каждого врача – своё кладбище. То же самое можно сказать и о психотерапевтах. Только у них не кладбище, а психбольница.
-- Кто убил?
-- Поначалу думали - один из завистников-коллег, хотя о чём тут говорить, у него не было и не могло быть коллег и конкурентов. Он – штучный эксперт, мастер, мэтр. Затем вычислили: заказчиком являлся один из родственников клиента, который после его «сеанса» обратился в иную религию, в Христианство. Мусульмане отомстили. А им в свою очередь - Наши. Толку-то, Лукаса не вернёшь. Так что, Рома, мы с тобой, да ещё пара человек, мной знакомых, и неизвестное количество незнакомцев, с которыми мы пока не решали вопросы бизнеса в саунах, вымирающий вид.
Никогда не забуду последние слова мэтра. Тогда он передал «моё изображение», воплощающее всё плохое и болезненное, которое уже не случится, не встретится на жизненном пути, и мне, лежащему на больничной койке, прошептал, обжигая ухо горячим дыханием: «Бессмертие даруется только рабу. Радуйся, что ты смертен и живи с удовольствием каждую секунду своей жизни, а она будет удовольствием. Теперь. После того, что ты испытал».
Официант, водки! Помянем Лукаса.