***
К полуночи, вернувшись с «левака»,
«Ходок» попал в объятия супруги, –
Остановить коня и мужика
Она умела на житейском круге.
Весь вид мужчины – вернисаж грехов.
Накал страстей! – оправдываться надо
За волосок, за лёгкий шарм духов
И бабочек вишнёвую помаду…
– Я с нетерпеньем, голубь, жду ответ!
Откуда длинный волос на рубашке
И на щеке губной помады след?
Я думаю, вопрос не слишком тяжкий?
– Любимая, – в ответ икнул супруг, –
С приятелем мы посидели в баре. –
Он на лице изобразил испуг, –
Там хулиганы к девушке пристали!
За честь её вмешаться нам пришлось,
Ну… в общем обошлось всё так, как надо...
А после… помню водопад волос
И поцелуи жаркие в награду.
– Как погляжу, ты у меня герой!
А по фигуре этого не скажешь.
Давай, снимай костюм, Матросов мой, –
Стал взгляд супруги бархатисто-влажен, –
Не суетись, дай помогу сама.
Сняла пиджак, рубашку расстегнула,
А грудь у мужика… Сойти с ума!..
Вся в бантиках помадных от разгула.
– А эти здесь откуда чудеса?
Давай припоминай быстрей, касатик!
Что, как бельдюга, выпучил глаза
И замер в позе, словно Медный всадник?
Куда тебя, ответь, «Хундай» занёс!
Тебе, родной, моей что ль «Мазды» мало?
Что там бормочешь сам себе под нос?
Ах!.. Я уже не рыба и не сало!
Порою губит мужиков язык
Роняющий слова быстрее смысла.
Коль не диета, то жена бы вмиг
Сейчас супруга до смерти загрызла!
– Ты, милая, превратно поняла.
Ведь я сказал: закуски было мало, –
В тот миг он был, как говорят, «в дрова»,
Но всё ж икота у него пропала. –
И после бара я пошёл домой.
Да, признаю – весёлыми ногами.
А в подворотне вижу, Боже мой!
Гоп-стопник пристаёт к приличной даме.
Ну… я, конечно, коррективу внёс:
Не дал, блин, безобразью долго длиться.
Теперь над ним работают всерьёз,
Со «скорой» врач или братва в полиции.
А женщина в слезах ко мне на грудь…
От счастья всю жилетку промочила,
И, не давая даже продохнуть,
Про благодарность что-то там твердила.
Не виноват я, что её запал
Зашёл чуть шире, чем рубашки ворот.
Красивая… Но к ней не приставал!..
Я ведь… ты знаешь… сам себе не ворог.
– Тогда лады, – смягчилась вновь жена. –
Ступай под душ и смой свои награды.
Ты, милый, как Берлинская стена
Для сохраненья немцев от распада.
Дай помогу стащить тебе штаны,
А то и впрямь в них бултыхнёшься в ванну.
Извечно мужики все шатуны!
Так и дала бы… полотенцем банным.
Штаны сползли, а с ними и трусы,
Что закрывали шторкой бледность зада,
А на местах смутительной красы
Был натюрморт – помада с шоколадом.
И тут... жена в момент нашла слова!
– Что скажешь? Шишкин рисовал картину?
– Так у него… своя же голова, –
Сказал мужик, предчувствуя кончину.
Поникнув, обречённо прошептал:
– Всегда я знал… ты умная такая…
Ох, милая… ну как же я устал!
Придумай что-нибудь сама, родная.