Утро. Раннее, очень ранее. Не только Венера – большая и яркая висит над мохнатыми зелеными горами. Целая россыпь маленьких тусклых звездочек мерцает на лиловом небе – словно дышат судорожно, и не могут надышаться перед тем, как исчезнут уже окончательно.
Темная клякса вертолета – без единого огонька, и, что странно, совершенно бесшумная, крадется по просыпающемуся южному небу. Только и можно различить мельтешение лопастей – когда машина приблизилась почти к верхушке горы.
Пестрые палатки кемпинга, кое-где горящие костры, ветви сочных южных деревьев вздрогнули от прикосновения легкого, почти призрачного ветерка, который подняли лопасти машины. Но никто ничего не увидел. Жизнь редко оглядывается на призраков, потому они и такая редкость сегодня.
Призрак? «Черный тюльпан»? Настолько пугающе выглядит расплывчатое пятно на небе – словно гигантская инфузория. И настолько все отличается там, в кабине.
Шкалы, кнопки, приборы – и над всем этим гордо восседает в полевой форме и подшлемнике грузин Вано, по прозвищу Казбек. Хладнокровный и отважный, но не заносчивый и не вспыльчивый, и ни разу не обидевшийся ни на соленые шуточки ребят, ни на меткое прозвище.
А ребята – трое бойцов – спят в грузовой кабине. Тусклая лампочка дежурного освещения выхватывает из темноты ящики и брезент. Три изможденных небритых лица «чеченцев». Сержантские лычки.
Игорь.
А с какой стати я вообще-то тут о тебе пишу, м? Ты ведь, человечьим языком выражаясь, как кость в горле? Стой, не взвивайся. Да и так спишь. А я вот, пришел, сел рядом, и веду разговор. Как раньше мог - сквозь твой неровный нервный сон, моблизованный нзшным спиртом. Нет, пересекались мы с тобой. На всех тех войнах. Правда ту мясорбку, с которой ты едешь, я не захватил. Мал слишком был. А потом и вообще в армию-то не попал. Глупо. А ты был. Сдается, что вообще везде, даже в наше время, Игорь. Уж очень знакомой показалась спина человека, затянутого в резину химзащиты. Того самого, что нес поблекшее от бомбардировки альфа-частицами знамя на самую высокую точку энергоблока.
Ты здесь нужен. Вон, приедешь, и загудишь, закрутишь все вокруг себя в один нескончаемый водоворот. Зря тогда отбрыкивался, когда ребята тебя утаскивали в брюхо греющей моторы «восьмерки». Снайперши той нет, вчера коллега Вано дом раскатал в пыль залпом НУРСов. Там она с десятком боевиков оборону держала. Погибла смертью храбрых.
Да-да. Именно так – ты всегда уважал противников, нехристь и отпетый язычник. Вот и я о тебе пишу. С одной стороны друг ты мне. А с другой – соперник вот. Это я тебе совсем не соперник. А уважать буду. Поэтому и попросил вытащить вас оттуда – из вечного тротилового пекла и горячечного бреда. Настоящего князя Милозара. Нет, я не князь. Просто, боги помогают иногда вот в последнее время.
Ей нужен, нам нужен, Игорь. Знаешь, может потом и подружимся, кто его знает.
Тут тоже заварушка намечается. За автомат не хватайся, без него здесь. Тут слова сильнее пули, хотя ты и ими всегда владел. Написанные, сказанные, и те, что измеряются килобитами сетевого пространства. Они навсегда покончат с грязью которая вторгается в нашу жизнь. В ее жизнь. С грязью с человеческим, но отвратительно-масочным, холено-ненастоящим лицом.
Когда я в первый раз проник в твой сон, там было жарко.
«Игорь. Минутка наша.199…» Дальше пулевое отверстие. Которое могло быть совсем не в стене, на которой ты ставил нехитрый солдатский автограф-отчет. Граната стерла то насмешливое лицо и прищуренный в оптику СВД глаз. Только осталось, что яркая вспышка, клубок дыма, выпорхнувший нечистым духом из развороченного окна, да визг рикошетирующей пули – миновавшей тебя.
Встретимся, поговорим. Жизнь большая, и уж точно будет о чем. А пока – рано. Я оттуда мало что помню, с той войны. Но восстановлю постепенно. Да все же летун, а не пехотинец, и уж точно, не ухарь из спецназа. Вот лучше пока в кабине, рядом с Вано посижу. Он ведь тоже летчик. И такой же шутник, как ты до этой войны. Поговорим о море, о горах. Он насоветует мне, куда приехать летом, и конечно, начнет зазывать к себе в Сухум. А веселость твоя, шутки, жизненный фонтан, вернутся. Да и не уходили. Просто не до того было, наверное. В тот, последний для тебя месяц.
Золотится край горизонта. Там, над невидимым глазу морем, поднимается край солнца. Встречает тебя на земле снова горячий любящий взгляд бога Ярило – твоего покровителя. И любящий взгляд серых глаз. Легкие горные облачка проплывают под серым брюхом вертолета. Тлеющей темно-синей бумагой глядит в иллюминаторы небо. Гаснут звезды и приборные шкалы.
Прибытие.