Приезжай. Расшнуровывай мою душу, с порога, петли – по кругу.
Так, чтоб летели пуговицы, рассыпАлись бусы, намотанные на твою руку.
Чтобы талый апрельский снег наливался в бокалы на тонких венах изящных ножек.
Чтобы стрелки часов перестали на всех вокзалах целовать циферблат, доводя до приступа дрожи
Безлимитное время с мегабайтами настоящего, стёртого с дисков глянцевых.
Чтобы город срывался потом на крик, провожая ветром хрипящим вагоны, спящие меж облаков фаянсовых.
Где под музыку звона колёс, мы тоже мерно уснём, подобно оргАну в церкви - в апрельском миноре…
Изоленты блестящих рельс и прогнивших шпал piano, поезд – Цербер…
А за ним - километровое, грязно-серое море, вставшее на дыбы.
Будем считать столбы и никогда – паузы в нашем немом разговоре.
Я – дурная. Во мне миллионы карамельных конфет, старых, с кофейно-коричневой лентой - кассет, сотни чёрных и белых пОлос…
Так и наоборот.
Ты увидишь меня и поймёшь, что слово – не всё, что имеет поэт.
Что поэт, чёрт возьми, имеет рот и чувственный мягкий голос.
Что он тоже плачет, смеётся и носит в портсигаре коллекцию сигарет разных марок и вкусов, хотя и не курит.
Щурит солнцу навстречу глаза, выключает свет и с отвагой маленькой девочки презирает трусов,
Словами дурит, раздевая стихами мир, что живёт в нём, незримо прозой.
Что в карманах его – кроме дыр – есть засохшие стебли розы.
Что он любит запах Уральских лесов,
протирает варежкой окна, рисует сов,
Что он просто девушка – и в конце концов, девушка, которая не умеет быть без конца серьёзной.
Приезжай. Расшнуровывай мою душу с порога. Петли по кругу.
Так, чтоб летели пуговицы, рассыпАлись бусы, намотанные на твою руку.
Обещаю тебе понравится – без стихов и без фраз заумных и сложных…
Если можно – как ты говоришь…
Если, конечно, можно.