Знатоки посчитают мой гонор почти роковым:
дескать, кто он такой, чтоб посметь замахнуться на это!
Я никто, лишь влачащий уныние по мостовым,
пожелавший открыто и честно взглянуть на поэта.
Пушкин – гений! Допустим. И гений оставил следы.
Дамы падают в обморок, лавр обвивает тональность,
рукоплещут мужи... но понятие, требуя мзды,
побуждает раскрыть проступившую здесь гениальность.
Жаль, ответ на вопрос не озвучен покамест никем,
и в высоком искусстве по-прежнему не разобраться,
и теснятся на полках ряды отвлечённых поэм,
где томятся глаголы, устав от своих комбинаций.
Поэтический зуд имплицитно содержит провал,
незавидную участь – трястись в беспричинном экстазе.
Я б пожертвовал многим, чтоб кто-нибудь растолковал
или хоть намекнул, в чём же фишка онегинской вязи.
Но все дружно молчат, наводя из-под хмурых бровей
на меня свой укор, отчего лишь сильнее артачусь.
Ибо чистый поэт – добровольно ослепший Орфей,
на посмертный галдёж променявший бессмертную зрячесть.