За все мои былые прегрешенья,
за лет слепых, безплотных череду
могу ли я просить о разрешеньи
встать в самом первом, гибельном ряду.
Пока блудился в тёмном лабиринте,
ища наощупь тоненькую нить,
на Русь проник очередной воитель
и повелел всех русских перебить.
Но не в открытой схватке рукопашной,
в которой равных русским нет как нет,
а в заугольной, подленькой, бумажной:
ползучей тварью в нужный кабинет.
И кто же знал, что их вокруг так много,
змеившихся до знака по кустам...
Мы, русские, - последние у Бога,
за нами жизнь безмолвна и пуста.
И все мои былые прегрешенья,
и все мои шатанья на краю -
простые артефакты воскрешенья
на месте в обезкровленном строю.