Родным прысвячаю…
Газ углекислый не застрял в пробеле узком
промежду заячьих зубов у хулигана.
Поток, запущенный в щербу (хоть семки лузгай),
как выдох вышел оскоплённого органа.
До слёз пронзительная судорога в воздухе
взяла этаж четвёртый беспричинным следствием.
Попал в плечо моё, не думая о промахе,
гусиной кожей преждевременного реквием
по людям, в людях и людями погребённым
под рёвы ливня возле станции «Немига»,
и я с постели под-ни-ма-юсь, обнажённым
до места прерванной поллюции… иль ига…
Как за неделю до Поста, мои надои…
«хочу!» сильнее в сорок раз… до унижения…
Болезнь, болезнь, наклей поблеклые обои
на гедонический коллаж воображения!
(По-матерински био… ноо… теосфера
шукает помощи при помощи видений,
звонит туда, где иногда дежурит вера,
оберегая отделение хотений.
Кто не ответит, тот за всё в ответе будет –
и за сиротство, и за то, что дочь бездетная;
того адамовым незнанием не ссудит
ни детский сон, ни бижутерия кастетная).
С балкона спрыгнул вялый взгляд, разбился б насмерть
о твердолобое, когда бы не страховка,
укоренённая во сне, где скатерть-паперть
себе на платье примеряет прошмандовка…
Стоп-стоп-стоп!.. Сцепка порвалась!.. Опять эта сучка, которая упоена кровью святых и кровью свидетелей Иисусовых… и-и-и, видя ее, я дивлюсь удивлением великим… Каждый раз, фиксируя поэзию, я надеюсь увернуться от Вавилонской стервы, но каждый раз нарываюсь на её нарыв… Видно, я слишком настойчиво не замечаю её… Нет-нет, я не боюсь её отказа… Отказ есть следствие предложения, а его не было и не будет никогда!.. Чёрт, как много змеиного в этом восклицательном знаке… Да, кстати, а ты… ну, ты, тот, кто читает это безумие, ты кто?.. Ты мужчина или женщина?.. Ты старый или молодой?.. Ты верующий или неверующий… или верующий да не в Того?.. Ты сволочь или так себе?.. Я это к тому, что автору уважать читателя априори – глупо, если не сказать – невозможно… Поэтому-то я и не люблю писать стихи!.. Однако продолжу, продолжу, продолжу строить поэздание вниз, чтобы вылететь и взлететь с обратной стороны планеты вместе с тобой, читатель… Шча, только передохну трохи… «трохи» в переводе с белорусского значит «маленько»… Мг… Мг… Мг… Мг… Итак, что там у нас дальше?.. М?.. Что-что?.. А-а!, описание послушания как следствия зависимости в результате привязанности… и про подъезд… Ага, понял… Настилаю строки!..
На борт балкона я урчаньем облокочен,
как перед сменой хоккеист. Плевок согласья
в бок свистуна раздроблен ветром и обточен,
как метеор каля Челябинска. «Сейчас я!..»
Ненавижу делать прозаические вставки!.. Не-на-ви-жу!.. Но этого, видите ли, требует литературно-исторический процесс!.. Падла… заставляет меня косить под простачка… как бы не накосячить… Да, так вот… некоторые атеисты с беспощадным свободолюбием свято верят в неизбежный и абсолютный Конец, в уют Бездны, в вечное существование Небытия, что лишь подтверждает их неверие в Смерть. Неверие в Смерть – это скрытая вера в Вечную Жизнь, в Господа. Именно сомнение в Смерти и есть очередное доказательство существования Бога. Ну, как-то так…
Иль учащённое биенье вхолостую,
иль от палёной крови сердце избавляется,
сна вымывая кульминацию нагую?..
Как лифт оторванный отдавшись гравитации,
я стёр с перил костлявым задом отпечатки
рук партизана, что подорванный на внуках.
То – Время вытерло конечностью в перчатке
тупые сабли, побывавшие в желудках…
Да хрен его знает в чьих!.. Хрен его знает!.. Символизм не подразумевает расшифровки!.. Символы – это семасиологический лабиринт, призванный оберегать слабонервных от факта того, что у нас нет КЛЮЧА!.. Остальным я открыто объявляю: родные, у нас нет КЛЮЧА, и слава Богу!.. Продолжу с начала… с подъезда…
Подъезд – пещера для отшельника-уюта.
Вампиры-мысли промышляют, где неярко.
Бренчит обрубком психиатр от верблюда, –
сверлить висок лишила права циркулярка.
Тут место гулкое, отдушина для Эха,
оно прикормлено знакомыми шагами,
оно соскучилось по хрупкости ореха,
які для сябра был расколотый зубами
когда-то…
Пах полумрака с тишиною троекратной,
они настояны на том, что впику бреду.
На незахлопнутых дверях отсчёт обратный
идёт со скоростью спускания к рассвету.
Я выбегаю из второй утробы дома!..
Скамейка силой ностальгического трения
жмёт на «slowdown», у порыва это кома.
Са-жусь для дрё-мы иль за-ум-ствен-но-го бде-ни-я…
Уют, насиженный объятьями, подлива,
её мне КАРЛИК подогрел на завтрак мышцам,
и стал я у… пятиэтажного Хорива
куста тернового тактильным очевидцем.
Друг с друга ноги сковырнули полукеды,
зацеловавшие до пшика мяч футбольный.
У входа в рай думьё поставило пикеты!
Пойду… примеряю… к душонке… путь… окольный…
(Вне нас – бастуют с прямотою околичности,
а бунт по-внутреннему – значит, с диверсантами.
Ошибки борются с тип-топ посредством личности,
чтоб отстоять права на право быть бесправными).
Ну, ты понял, да?.. В скобках я типа подвожу базу под несуществующее… Или под метафизические факты?..
Не «ах!» звучат на мне топорные пощёчины.
Видать, расстроен инструмент рукоприкладства.
До крайней степени земного панибратства
дошёл знакомец мой, стоящий у обочины
и уважения, и памяти…
И вот уж
играем в «ножечки». Когда «перо» клевало,
к сопливой совести прокрадывался коклюш,
бо кровным потом из-под ног благоухала
песчаных ножен темнота, а то и небом.
Стоим в очерченном кругу, во всём похожие,
по ходу родина – на родине, нелепо,
и отрезаем друг у друга мы подножие.
(Где траектория, там траур у микробов.
Видать, движенье – это смерть для незаметного.
А в невесомости антракт у антиподов.
Воображение – вместилище бессмертного).
Даже не знаю, что тут вставить… но знаю, что что-то надо… Ладно!..
Мы баскетбольными тяжёлыми мячами
не в ногу скачем на площадку из асфальта,
где дремлют дребезги бутылок под лучами.
Вес-ти-бу-ляр-ный ап-па-рат ну-дит от саль-то…
А вось і пляцоўка!
Простор в уюте – как в наполненном влагалище.
В порезах мы… помянем дворничиху Зину,
захоронённую на безызвестном кладбище,
и трёхочковыми попрыгаем в корзину,
если попадём…
Шча, воды попью, обожди… Клык-клык-клык-клык-клык-клык-клык…
Попали!
Мы с другом выпали под кроной пыльной ивы,
что голосует у просёлочной дороги.
Здесь так по-де-ви-чьи теп-ло… у-па-док си-лы
ве-лит нам ко-мель об-мо-чить хо-тя бы тро-хі............................................
Давай пока отвернёмся, нехай они посцат.
– Ты не подглядывай… за нами… Афродита…
не любят… сфинктеры… очей вуайеризма…
колечки ёжатся и амба…
– Да иди ты!.. Ведь не мешаю я во время онанизма!
Бля… шалава… выдала… (Ненавижу сквернословие! Ради Бога, никогда не произносите того, что произнёс мой герой-автор! Или это был я?..) Я вообще не собирался упоминать об единоличном интиме… Тем более мне и не о чем упоминать… Я никогда этим не занимался… Никогда-никогда!.. А зачем?.. Незачем… Вот и всё… Так что не треба тут!..
И каждый вытек из себя хоть на задаву.
Потоки, впадшие друг в друга, просочились
сквозь фильтр почвы в воскрешённую канаву,
где пятилетние фантазии ловились
на многоразову наживку из железа,
и деда длань была панамой на макушке
моей, не знающей пока расчёски беса,
и друг на друга нежно блякали лягушки…
Время загрязняет воду, а ностальгия очищает её.
(Да, с каждым мнением научные критерии
от метафизики становятся капризней,
но если гнилостью воняет, – там бактерии,
застой-гниение – синоним микрожизни).
Здесь поселился воздух из… дырявых глобусов,
и носа ротики хватают запах Сены.
Мель – это повод, повод для… глубоких домыслов,
и я захлёбываюсь, стоя по колено…
Но вдруг
вода обапол обросла осенним лесом,
где Пустота блуждает в поисках себя же.
Гутой озноб болюче балуется с прессом,
как при дожде, который начался на пляже.
Не повредить бы сфере девственные плевы
небрежным звуком или мыслью, или глазом.
В такой кисле невольно ждёшь прихода Евы,
каб усладиться вдоволь собственным отказом.
Лимонность тусклая слюну у неба гонит.
В безлюдье плотно окружаю сам себя же,
и интуиция-цыганка что-то гонит.
Чем краше внешнее, тем внутреннее гаже…
Хотя не факт! Совсем не факт!.. Да, кстати, там вон первая и третья строки срифмованы при помощи одного глагола и ничего… Это не повод для эсхатологии, а значит – и для внимания… Большинство вообще ничего не заметило, как обычно… А тем, кто заметил, говорю: уважайте мою лень, как я уважаю вашу, когда упрощаю текст!.. Э, а где мой друг?.. А?.. Где?.. Бля… я ж его в канаве забыл… Он как влился туда с мочой, так и с концами… Ни хрена себе… И шо теперь рабіць?.. Это ж ляп… Ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц-ц… Ладно, он у меня в будущем появится… ни с того ни с сего… Я его воскрешу… Эх, всё как-то наивненько, весёленько, неправдоподобненько! У-тю-тю! Ну, ты, читатель, понял меня, да?.. А?.. А?.. Ай!..
Природа-мать больна осеннею желтухой, –
не отмывается ни моросью, ни ливнем.
Как хорошо, что здесь
принцессы-прессы нет, которая б под мухой
в душе сентябрьской орудовала бивнем.
(Цвета безропотно зависимы от света.
Чем больше ватт, тем во дворе кровавей драка.
Так не имеет визуального эффекта
рябь демократии под диктатурой мрака).
Где гаснет жёлтый, загорается зелёный!
Перебегаю на тенистый бок июля.
Своим присутствием шершавым дуб огромный
угрюмо давит на бабулю и дедулю.
Лишь под ногами пребывать дубовой дельте,
бо в супесь выпало впадать потоку плотному.
Клешнями держится бугай за подземелье,
древесный корень прикасается к – исконному.
За ум хватаясь после пятой кружки дива,
стою на кладбище – живительном и тесном,
и лики предков на крестах глядят с обрыва,
и вид на Ипуть разбавляет слёзы пресным.
Я имитацией… искусной… Иисуса…
ступаю… в пропасть… и по воздуху… шагаю…
и хвалі… ветра… не имеют… больше… вкуса…
я де-да Пе-тю воз-ле об-ла-ка встре-ча-ю…
Э!.. Э!.. Не-не-не!.. Стоп-стоп-стоп!.. Рано!.. Рано!.. Мне ж надо поэмку закончить!.. Ты что это, а?!. Надо ж закончить!.. А опосля – хоть куды!.. Блин, это ж надо… чуть руки на себя не наложил… заочно… Мг… Бляха-муха… Ху-ху-ху-у-у… Так, а теперь, а теперь… а теперь треба как-то на попятную пойти… да так, чтобы всё вышло звёздно… или хотя бы сносно…
Я вдруг на дно пошёл воздушного пространства,
на низ, к поверхности реки, а та – в миноре.
Я эмигрирую в Отеческое Царство,
национальность православная в фаворе
там.
Уютно тут, внутри у скорости последней,
я умиляюсь перед первой частью «ино…»
За мной тепло пришло из грёз, а поконкретней –
моя сама себе душа подобна спину.
Да, освящает пограничную чужбину
преддверье Родины…
Блин, щекотно, да смеяться некогда… Эй, я, подожди-ка, подожди-ка!.. Это получается, что ты и я опять на тот свет движемся, только уже с отскоком от земли, вернее от воды?.. Да, выходит так… Не, эт не работа… Рано!!!
По принуждению запахло спёртой похотью,
насильем загнанной в украдку, где кончался
под дверью деверь. Пешеходы, хоть поохайте,
каб я существенно к юдоли возвращался.
Чу, имитирует пожизненные грады
клавиатурами инетная арена.
Опять под лифами разгадывать шар-ады
возьмётся ощупь некультурного обмена.
Вновь под дождём вагина чья-то будет сохнуть,
глазами жертвы провоцируя ублюдье.
Опять эпохи хватит, только чтобы охнуть.
Житьё, как рыба волосатая на блюде,
ждёт мой язык…
Читатель, ну, ты уже понял суть поэмки, да?.. Я типа современный взрослый мужик, который волею Воображения попадает в своё же тело несовершеннолетнего периода…
(Когда пищишь: «Не подсудимый я, а сударь!» –
на море где-нибудь бушуют инфразвуки.
Когда идёт возврат в утробу, роды внутрь,
слышны продлёнковые крики, но от скуки).
А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!..
Я в ванну плюхнулся, и мыльницы-кораблики
накрыло баллами, что больше дневниковых
в два раза. Благо, пластилиновые карлики
не потонули, бо и так уже готовы…
Я не буду описывать семейный быт моего детства… Во-первых, это личное, а во-вторых, мне уже так надоело создавать, что скорей бы конец…
Они –
неповторимое подобие святителей!
В предохранительной «коробочке» родителей
иду по родине, морозит мята горлышко.
Мамочка и папочка являются
залогом завтра, подтвержденьем жизни с пенкой.
И на качелях мной не сделанное «солнышко»
не только тени вытесняет, но и зенки…
Кажется… тогда… асфальт… укладывали…
Шагаю в нимбовом скафандре аромата
я по реальности, но мой писклявый голос
за-твер-де-ва-ет с чёрной кашею асфальта,
вот-вот устану смокотать конфету-космос.
(Когда испытываешь нежности сгущение,
тушуют радугу апартеидом правды,
анклав маленства превращается в движение,
среди событий горизонта – аты-баты).
Читатель, я прошу тебя не читать следующие строки, ибо они адресованы Богу!!!
А вот и она…
маленькая…
только пока буквально…
играет во дворе сама с собой…
заинтересованно насупилась…
это значит, что я улыбаюсь ей…
да, любовь нужно репетировать с детства…
Поверь, спустя пятнадцать лет, в моих покоях
ты будешь в губы мне дышать пасхальным мякишем
и слушать музыку в наушниках-ладонях,
чьи пальцы только что набегались по клавишам…
мои пальцы…
Читатель, я же просил тебя не читать этих строк!!! Ты воруешь у Бога!!!
А потом я всю квартиру
засею семенем мужицкого бесплодия,
в простате места не найдя небесным примесям…
Отношения
продлит на самообладание пародия…
Мы у-ро-жа-я ти-ши-ны с то-бой не вы-не-сем…
Курсор-осёл решил (братва сказала б: «Пидар!»):
«Харэ метаться между смертью и рождением!» –
и на пути он стал у каравана литер,
а их движение – посредством размножения.
Своё я буквенное стадо: н е и м е ю –
увёл в пустыню (к бесам, изгнанным Высочеством),
бо чувства без молекулярных оформлений
всегда сливаются в большое одиночество…
А ведь вся моя последующая жизнь – это одно сплошное отвлечение от осознания того, что мы расстались… Всё, теперь концовка:
В толпе моих воспоминаний вельми тесно.
Пройти тут можно только вверх, и я взлетаю-у-у-у-у-у-у-у!
Среди блакіту (синевы) небес поместных
я сябра брошенного взором об-ни-ма-ю…
Нет, Ежедневное не справится с Однажды…
На сумасшествие я первый в номинации…
Сил не хватило отобрать у Гравитации
тебя, повисшего на ветке трёхэтажной…
Прости меня, мой друг… брат… прости…
Тем более что я наказан и сижу в инвалидной коляске!.. Так, всё, пора кончать с этими поэтическими экспериментами, бо никакого здоровья не хватит… его и так нема… Однако мне грех жаловаться, потому что я никогда и ничего не имел, кроме главного… Так, всё, пора заняться ленью… И всё-таки прости… прости… прости…
PS: Я так хотел, так хотел, так хотел, чтобы моя радзіма стала общечеловеческой!..
2013