И БЫЛ ВЕЧЕР И БЫЛО УТРО – день пятый
Однажды баба Катя попросила: - Ромчик, тебе уже
четыре годика, останься со мной, не возвращайся в свой
Львов. – Бабушка, если Вам нужен такой мальчик, так
родите себе - ответил Ромчик.
Катигорох принюхивался к дыханию мальчика и внимательно всматривался в его спящее лицо. Как никогда осторожно выглянул из укрытия, прислушался. Спускался вниз на трех лапах медленно, скачки были небольшими, поскольку боль в искалеченной лапе ещё не успокоилась – остро пульсировала и не позволяла торопиться.
Более двух часов пришлось провести Катигороху возле знакомых монастырских ворот, и всё-таки, благодарение Господу, он дождался того, уже знакомый ему монаха. Сегодня он был в чёрной шляпе и чёрном плаще, из-под которого выглядывал такой же чёрный габит. В руках у черноризца был чёрный дипломат с двумя большими блестящими замками. Монах сразу же узнал Катигороха.
– А где твой маленький друг? – спросил тихим и бледным, как и его лицо, голосом.
В ответ пёс завилял хвостом и, лая, заметался возле ног монаха.
– Что? Что-то случилось с ним? Боже мой, кто это тебя так искалечил?
Катигорох, повизгивая, поскакал вниз по ступенькам, дважды оглянулся, негромко тявкнул.
– Ты меня куда-то приглашаешь, дружище, не так ли? И монах, ускоряя шаг, последовал за собакой. Ромчик ещё спал. Горячка пересушила и сморщила детские губы. Лицо его ничем не отличалось от лица монаха, – оно было таким же бледным и бескровным. Чернец прикоснулся рукой к пылающему лбу мальчика, снял с его ног сандалии и убедился, что ноги у ребёнка были холодными. Сбросил с себя плащ, закутал в него больного и вынес на руках из убежища…
Первое, что увидел Ромчик, когда пришёл в сознание, – был доктор в роговой, с голубым оттенком оправе, и прозрачными трубками в ушах. В руках холодно поблескивал металл фонендоскопа, который каждым своим прикосновением как бы прокалывал грудь Ромчику.
– А где мой Катигорох? – чуть слышно спросил мальчик.
– Катигорох, а не Котигорошек? Неужели я забыл эту сказку?
– Нет, это не тот, что из сказки. Это мой пёс. У него три лапы здоровые, а четвертая покалеченная.
– Не знаю, не видел.
– Он такой большой и серебристый.
– Серебристый, говоришь?.. Серебристый… – что же, и такое может привидеться. А у тебя что болит?
– Ничего. В груди только, внутри, что-то печёт.
– А вот тут? – врач прощупывал пухлыми пучками пальцев вокруг Ромчикового пупка.
– Нет, не болит.
– Ну добро, значит жить будешь. А теперь расскажи, где ты живёшь, пусть медсестра всё запишет, а тогда отдыхай.
Доктор вышел из палаты. Медсестра тут же открыла свою большую толстую тетрадь и заглянула в самую глубь Ромчиковых глаз. От этого взгляда мальчику стало тошно. Даже Катигорох, пес, не смотрел на него такими колючими глазами. Отвернул голову к стене и назвал мамин адрес.
– А что ты на Высоком Замке делал, а?
– Рыбу ловил, – рассердился Ромчик.
– Будет тебе рыба, когда задницу уколами вытатуируем. Чего маму не слушаешься и лазишь где попало?
Судя по голосу, здоровьем медсестру Бог не обидел.
Ромчик не слышал, как потом в ординаторской врач грустно сказал ей:
– Стефания Марковна, у этого ребенка тяжёлая форма пневмонии и острое воспаление почек. Немедленно сообщите родителям, пускай срочно свяжутся со мной…
Катигорох пристроился возле кустов живой изгороди как раз под окном той палаты, где лежал Ромчик. Форточка в больничном окне была открытой, и Катигорох мог даже слышать дыхание малыша, не смотря на то, что их разделяло целых два этажа. Люди, что шли по дорожке мимо Катигороха, вовсе не догадывались, что совсем рядом, за зелёной изгородью, лежит гигантская бездомная псина. Знай они об этом, – не один из прохожих поискал бы себе другую дорогу. А впрочем, Катигорох был самым миролюбивым псом на Земле…
А в это время Ромчик с явным интересом рассматривал палату и её обитателей. Кроме него здесь лежали ещё двое: мальчик лет шести-семи и подросток-старшеклассник, около которого вместо стандартной больничной тумбочки, стоял стол с телевизором, магнитофоном, двумя пластмассовыми баллонами "Кока-колы" и "Фанты", стаканом из тонкого стекла, коробкой конфет и горкой магнитофонных кассет. На специальной деревянной вешалке висели дорогие вещи. Со всем своим хозяйством этот больной занимал большую часть палаты. Возле второго больного стояла обыкновенная больничная тумбочка, на которой лежала иллюстрированная "Детская библия". Этот малыш первым завёл разговор, усевшись напротив Ромчика:
– Меня зовут Юрик, а как зовут тебя – я знаю от медсестры. Хочешь яблок? У меня их много!
– Нет.
– А что ты хочешь?
– Катигороха.
– Кого-кого?
– Пёс мой где-то пропал, ты случайно не видел?
– Нет, здесь никакого пса не было.
– Жаль.
В это время подросток, валявшийся на кровати в пёстром аддидасовском костюме, на всю мощь включил свой магнитофон.
– Олег, выключи, мальчику и без твоей музыки плохо, ты что, не видишь? – сказал Юрик.
– Если не нравится – пусть хоть сейчас катится в другую палату.
– Это не твоя палата.
– Да пошёл ты, сопляк, тоже мне, Шварцнегер нашёлся, заткнись, пока юшкой не умылся.
Стук в висках напоминал камнепад и Ромчик попытался закрыть уши руками, но это не дало желаемого эффекта.
– Не надо, выключи, – прошептал он.
Юрик позвал медсестру, но её приход совершенно не повлиял на Олега, который даже не уменьшил звук.
– Олежек, дорогой, прошу тебя, выключи ненадолго музыку, пусть эта малявка заснёт, а то заведующий отделением ещё обход не закончил, услышит – будет сердиться.
Олег со злостью выключил магнитофон и демонстративно повернулся лицом к стене, буркнув так, чтобы медсестра услышала его:
– Все вы здесь придурки!
Тишина, наполнившая палату, укачала Ромчика. Он мгновенно отключился, провалился куда-то, сознание напрочь отсутствовало, но желанный покой так и не наступил. Во сне его преследовали кошмары: драки, суета, чёрные люди…
Разбудило его то же музыкальное безумие: тяжёлый металл разрывал больничную тишину, как дикий зверь только что заваленную жертву.
Вскоре вся эта музыкальная чертовщина переродилась в непристойную блатную песню, замешанную на воровском жаргоне:
Гоп со смыком это буду я,
Воровать профессия моя,
Ремеслом я выбрал кражу,
Из тюрьмы я не вылажу,
И тюрьма скучает без меня…
В голове, словно молотом о наковальню, стучало, стучало, стучало, а обнаглевший пацан снова и снова заводил эту вульгарную песню и ловил "кайф".
– Выключи, у меня голова раскалывается, умолял Ромчик.
– Заткни уши одеялом и не воняй, придурок!..
Катигорох за окном услышал эти слова и зарычал…
Блатные мелодии сменяли одна другую… Вконец обессиленный, Ромчик заснул, мысленно отправившись к своему Катигороху…
Крутивший до позднего вечера вульгарные песни подросток оцепенел от страха, когда на его глазах в палату через открытую форточку влетело что-то громадное, похожее то ли на волка, то ли на собаку! Зверь уперся лапой и культей на кровать – над грязным плутовством бездарных слов и музыки нависла оскаленная пасть огромного зверя. Перепуганный детина хотел было завопить, но не смог. Да и что толку кричать, если музыка всё равно бы заглушила его нервный и писклявый голосок? Как перепуганное немое животное, он что--то неразборчиво промычал и коротко завыл…
Одним движением головы пёс столкнул магнитофон со столика – удар об пол – и вульгарный голос певца умолк навсегда. Катигорох гордо проковылял к постели, на которой спал маленький изгнанник, посмотрел на его спокойные черты, лизнул Ромчикову худенькую ручку, выскользнувшую из--под одеяльца и безжизненно свисавшую над полом. Ручка была горячей. Ромчик улыбался во сне…
И то ли от прикосновения шершавого языка, который удивительным сладким током пронизал всё естество мальчика даже во сне, то ли вообще Ромчик не спал, а только бредил, но он видел, нет, он пребывал в том полусне, полубреду, полуреальности!
Там земля имела ярко--малиновый цвет, а трава была тёплой и сияюще-голубой. Там никто не ходил и не ездил на ядовитых автомобилях по вонючим асфальтовым дорогам, там не извивались гусеницы поездов в чёрных дырах тоннелей. Там, в тени гигантских цветов-деревьев, жили серебристые существа с серебристыми крыльями. Они были ласковыми и отзывчивыми, они слышали самые тихие звуки и потаённые мысли, что пульсировали в человеческих головах на далёкой планете Земля.
Однако именно это их постоянно печалило и удивляло. Иногда им даже было боязно смотреть в сторону Земли потому, что сердца их сразу же пронизывали отравленные слова землян, чьё сквернословие наполняло всю галактику смрадом и ужасом. Но бедные серебристые существа обязаны были это всё терпеть, поскольку находились там для того, чтобы своим страданием очищать злые мысли и грязные слова, засоряющие Космос. И люди, не будь рядом этих серебристых существ, были бы обречены. Владыка Мира не позволил бы им переступить в третье тысячелетие от Рождества Христова с такими горами грязи в душах. И делал это Владыка Мира только из-за детей, потому что только на них возлагал он большую и светлую надежду.
Когда на Земле рождался ребёнок, то здесь его появления давно уже ждало серебристое существо с серебряными крыльями. Это была самая счастливая пора для них обоих – младенца и покровителя. Серебристое существо оберегало новорожденного, следило за каждым его шагом, каждым его вздохом и могло в мгновение ока прилететь со своей ярко-малиновой планеты, чтобы, нырнув в сон грудничка, раскрыться перед ним во всей своей красе и обольстительности, забавляясь с ним – потому и улыбаются новорожденные во сне.
В действительности не мама первой ставит свое дитя на ноги, то серебристое существо помогает выпрастовываться младенцу на поручнях колыбели.
А теперь все серебристые существа кротко готовились к грядущему грандиозному вселенскому событию, выстраданному человечеством на протяжении веков: из рук Всемогущего Господа даровано им право: РАДИ СЧАСТЬЯ ДЕТЕЙ ЗЕМЛИ ОТКРЫТЬ ТАЙНУ СМЕРТИ ВЗРОСЛОЙ ЧАСТИ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. И тогда все сквернословы, взяточники, пьяницы, насильники, убийцы и грязные политики, словно в волшебном зеркале, увидят себя, погрязших в собственных грехах – и ужаснутся, и воспылают всеочищающим огнём раскаяния.
Когда Ромчик проснулся, больницу потрясал настоящий переполох. "Какой-то бешеный пёс ворвался в палату! Он чуть было не сожрал больного! Несчастный со страху всю ночь пролежал в собственном говне. Та псина даже магнитофон больного умудрилась разбить! Она, разгуливая по палате, чуть было там всех не загрызла!"
Катигорох спокойно слушал все эти бредни – он лежал за окном в траве, время от времени зализывая покалеченную лапу, глубоко обеспокоенный прогрессирующим ухудшением состояния Ромчикового здоровья.