От зари до зари у нас мир:
Ни бойцов нет, ни самолетов, ни пушек.
Не находят здесь даже старых заложенных мин,
Как и старых зеленых опушек.
Если вспомнить не мне, конечно,
А той бабушке, что сидит у окна подле,
Как берегли в те года бережно
Пуд русской земли, пуд Родины.
В те года корка хлеба за счастье было,
Улыбались, потому что проснулись утром,
Речь немецкая рвотно орала и больно била,
Люди жили тогда не днями, жили минутами!
И в заложниках в сорок третьем
Оказалась тогда девчонка,
В синем платье и в черном берете,
Что смеялась дурно и звонко.
Ей было всего двенадцать,
Что сестер и что братьев нет.
Отец с жизнью свел счеты на плаце,
Мать закинули немцы в кювет.
Та девчонка была неробкая,
Понимала всё и молчала.
В зимний вечер укрывалась коробками,
Но во сне наяву кричала.
И один раз, в коробке сидя,
Засыпала малютка, прячась.
Эти люди не смотрят, не видят,
Эти люди умоляют и плачут.
А на утро росистое раннее,
Чуть проснувшись, она поняла,
Что лежит у немцев израненная,
У немецкого прямо стола!
В ней проснулись чувства недетские,
Не хватало ей речи родной,
Не хватало ей места в сердце,
Чтоб с фашистами оставаться живой.
Либо в бой, либо казнь иль виселицу,
Внутри криком: «Воюй! Воюй!»
Что смотреть, как солдаты немецкие крысятся
На великую Русь мою!
И вцепилась девчонка хватко,
Как рассерженный русский солдат…
Расстреляли ее зло и кратко,
В десять очередей подряд!
На войне не бывает слабых,
Победителей тоже нет,
И сложили ружья и сабли,
Чтобы жить, чтобы видеть свет!
Та девчонка – солдат и только,
Но заметьте, какой солдат!
Это жизнь одного ребенка,
Измеримая в десять очередей подряд!