***

Замереть в кромешный час-пик где-то на Невском,
В самом центре зала этого ухмыляющегося городка.
Ощутить, как гулко внутри рвется леска,
И с кратким воем проспект накрывает Волна.
Как все наносное ломается с сухим треском,
И все расступаются. Закурить. Закрыть глаза.

Я на самой вершине снежного Эвереста,
Пальцы проходят сквозь проплывающие облака.
Ветер, разрывающий ткани в клочья
Теребит, не оставляя рытвин и ран.
Архитектор, под кожей нам высек очерк,
Что пульсирует и гоняет тот алый нектар,
Смотрит ли, знает ли как оно, а впрочем,
Брыкайся, грей ладони, выдыхая колючий пар.
Смотри, как горизонт сжимается гладкой дугой,
И солнце просеивается сквозь растрепанные
Волосы. И ловишь его, приглаживая их рукой.
Как хребты отсюда, лишь молодые поросли,
Омываемые не реками, а чистым тихим ручьем.
И что там, в бетонных камерах вчера так плавило?
На канделябры воском, на грудь стекающим серебром.
Неудобной, завершающей кляксой, сгоревшим дотла
Нераскрытым письмом.
И правы ли мы, дошедшие до крайних истом
В том, чтобы видеть все изнутри?
Небо льет свой горючий раствор,
Но кто-то старится уже к двадцати.
И пальцы стирают до белизны,
Покрытый хромом спусковой крючок.
И вот он, звездный час для единственного
Патрона, спрятанного в бардачок.
Время, для покрытой ледяной коркой
Бутылки рома, в сумке через плечо.
Горечь, благополучно минуя горло,
Ударит в грудь, и начнется отсчет.

Очнуться в городе, вокруг незримое поле,
Толпа огибает тебя, оставляя простор.
В дикой тряске, предательски сводит голень
В голове бубны, кто-то тушит костер.
И словно вот оно, проросло искомое,
И был уволен необходимый ране суфлер.
Будто родился чистым и ясным снова,
И кто-то стянул все искажающий флер.
Оголил нерв, под ноги бросил пломбу,
Весь диалог, всю значимость стер.