Когда-то смешной пустомеля, а нынче усталый злодей,
забытый и грязный Емеля, скрипит на печи меж полей,
побитый, потёртый, нетрезвый, с фингалом на левой щеке,
ему бы стакан для сугрева, но катится печь по себе.
Ей слушать его надоело, стоять, как осёл у ларька,
пока это бренное тело зальёт себе в рот портвишка.
он просит ее, умоляет, ведь трубы сгорят, что тогда,
но печь выбирает свободу, как злая, лихая орда.
Несётся упрямо по склону, а тот, кто сидит на печи,
угрюмо глядит, словно клоун, забывший от жизни ключи,
он был и весёлый и храбрый, и щуку поймал, везунец,
но жить во дворце неповадно для тех, кто не ищет венец.
Сбежал, посчитал на свободу, а вышло к чертям на рога,
лишь водка, без шансов на льготу, для тех, кто повергнул врага,
сначала все было, как надо, подружки, друзья, домино,
но кончилась счастья палата, а дальше совсем ничего.
Мечом помахал пред бомжами, а после пропили и меч,
лишь печь не бросала, и щами, кормила здоровье сберечь,
а люди смеялись, как дети, глядите, а был же гордец,
он был наверху, где же сети, что щуку словили, балбес.
Он в грудь ударял себя спьяну, кричал, погодите, вернусь,
но падал с печи на поляну, ведь так на Руси повелось,
Емели, Борисы, провидцы, любившие землю свою,
герои, бойцы, проходимцы, сегодня все вместе, в раю.