I
Я вспомнил важное событие, которое случилось в моём раннем детстве,
Сияло ярко солнце воскресным летним днём,
Когда мы с бабушкой – вдвоём –
Остались охранять наш в опустевший дом.
В просторной нашей комнате был стол, на нём – с цветами полевыми ваза.
Молилась бабушка, молитвенник читая, вздыхая глубоко,
А я задумчиво сидел в кресле-качалке,
Смотрел на отраженье светлого окнана, на пол.
Я чувствовал тогда приятное полей дыханье,
Которое пришло ко мне через не запертую дверь,
И пальцами приснившейся принцессы
Косалось нежно к моим глазам, губам и лбу.
Но вдруг в моё окно упала тень могучих птицы крыльев,
Затмила мою радость и светлые мечты.
В испуге вздрогнул я и к бабушке помчался,
В её объятиях заплакал весь дрожа.
Когда она узнала, что случилось, меня старалась успокоить,
Мне слёзы стёрла, пообещала защищать
От птицы, которая с страны далёкой прилетела и затмила радость
И отраженье на полу того же светлого окна.
Она сказала, что в мире есть лишь солнце, дом и юность,
Что надо радоваться, верить и мечтать,
А птицы, блуждающие по пространству, с стран, дальних, неизвестных,
Нас посещают только иногда.
II
С тех пор промчалось много дней. И бабушки не стало.
Уже давно нет в комнате молитвенников старых и цветов,
А вера искренняя детства
Исчезла без следов.
Хоть иногда внутри меня блестит то светлое окно как солнце
И будто дерево свободное растёт и ввысь, и вширь, –
Из дальних, неизвестных стран ко мне летит блуждающая эта птица,
Бросая тень своих могущих крыльев на радости прелестный свет.
Теперь, когда меня никто не сможет утешать,
Я боли полными глазами буду наблюдать,
Как светлый день уходит и вечер приближаясь тень несёт,
Как слабеет эхо дня шагов неспешных,
И увядшая трава мне шепчет:
Он больше не вернётся никогда.
Я вижу, вечер просыпается, который спал в тени лесов дремучих,
Я вижу, как по равнине он ползёт,
Как смерти-матери костлявыми руками
Он обнимает страданий полных дней поток.
Vytautas Macernis. Vizijos. Ketvirtoji
I
Siandien prisiminiau as viena nuotyki is savo bundancios vaikystes metu,
Ta tylu vasaros sekmadieni, keliavusi pro mus, –
Kai asen ir senole – dviese –
Palike buvom saugot ir dabot namus.
Didziajam kambary, prie stalo, pievu, ezeru, pelkynu gelemis papuosto,
Is dideliu maldaknygiu senole meldesi, atsdusedama slapcia,
Ir asen, supamoj kedej sededamas,
Ilgai stebejau saules langa grindyse.
Laukuos girdejau vasaros vidudienio kvepavima. –
Jauciau, kaip jis ateina pas mane pro atviras duris
Ir lyg sapne matytos karalaites pirstais
Lengvai paliecia kakta, lupas ir akis.
Tiktai staiga i mano langa krito paukscio isskestu sparnu seselis,
Pridengdamas man sviesu dziaugsma ir svajas.
As suvirpejau, puoliau prie senoles
Ir verkdamas kritau i jos rankas.
Patyrus mano nuotyki, senole prase nebeverkt,
Nusluoste asaras ir pazadejo gint mane
Nuo paukscio, kurs, atskrisdamas is tolimos salies, pakirto spinduliu pluostus,
Sudarancius man sviesu langa grindyse.
Ji sake, kad galime svajot, tiket ir dziaugtis:
Yra pasauly tik jaunyste, saule ir namai,
O tolimu, nezinomu krastu klajunai, tie erdvej paklyde pauksciai,
Cia zemej lankosi retai.
II
Praejo daugel metu. Ir senole mire.
Neliko kambary geliu, neliko ne maldaknygiu senu,
Ir sirdyje skaistaus anu dienu tikejimo
Neliko ne zenklu.
Nors kartais manyje suspindi saules langas
Ir pleciasi lyg medis laisveje aukstyn, platyn, –
Is tolimu, nezinomu krastu atklysta tas erdviu klajunas paukstis
Ir meta dideliu sparnu seseli mano dziaugsmo vidurin.
Ir, kai nera kur veido nevilty priglaust,
s; skausmo isplestom akim matau,
Kaip traukias nuo manes vidudienis, kaip slenka jis i vakaro salis,
Ir silpsta jo kadais linksmai skambeje zingsniai,
Ir snabzda kaitroje pavyte zoles:
Jis niekad, niekad nebegris.
Ir as matau, kaip bunda vakaras, slypejes misko pakrasciu seseliuos,
Matau, kaip slenka jis per lygumas placias,
Kaip motinos-mirties saltom, kauletom rankom
Apglebia mano darbo ir kancios dienas.