Еще в плену у колыбели, когда была совсем малюткой, стихи люляли мне метели, я думала, что это шутка. А опосля, чуть встав на ноги, я упустила в речку мяч, они козою ставя роги, просили - Танечка, не плачь. Когда уже подсохли сопли, то с табурета на виду кричали так, что уши глохли, что, мол, я Ленина "любу". И вот уже со школьной парты шептали мне, что я грешу, отбросив атласные карты, письмо Онегину пишу. Но этого им было мало, они ко мне залезли в душу, вопя, что времечко настало, ту душу вывернуть наружу. И я, последней идиоткой, заговорила их словами, с меня смеялись мои тетки, слегка качая головами. А мама, горестно вздыхая, грозила нам горящей печкой, меня все время поучая, что с ними я слыву овечкой.
Вот так воюем мы годами:
Пегаса я гоню хлыстом,
а он, зараза, мне рядами
стихи столбит своим хвостом.