Там окна, заколочены доскою,
так плохо пропускают свет,
что свет тот полнится тоскою,
для тех, кого в живых как будто нет.
Хотя они еще крадутся тихой сапой
запойною походкой в магазин,
на их мирок давно мохнатой лапой
забит патронами наган и карабин.
Отстрел быть может вовсе не случится,
издохнет каждый сам в своей норе
и двадцать первый к ним не постучится,
и не всплакнет французский Оноре.
Иллюзии растрачены в двадцатом
и заколочен вход в библиотеку,
а в мире грозном правит атом,
рванет - не добежишь в аптеку.
Там беспросвет пропитанный мочою
и тишина, что слышен шум реки,
там божьею омытые росою,
тихонько умирают старики.