Орел ненавидел Прометея... Да и как свободному Орлу можно выполнять волю Зевса без того, чтобы не чувствовать себя всего лишь священным орудием чьего-то справедливого гнева!
- Священного или не священного, справедливого или не справедливого, но всего лишь орудием... А может быть, Зевс просто погорячился?!.... Во всяком случае, никакого гнева Громовержца Я давно не наблюдал, - думал Орел, - Зевс, как всегда, благодушен, развлекаясь со смертными красавицами.
Но еще больше Орел ненавидел Прометея за то, что глаза титана, которые он не смел выклевать, горели презрением к свободной птице.
- Да неужели Я – гордый орел – по своей собственной воле стал бы уподобляться какому-нибудь грифу, не существуй это курьезное решение громовержца. Увидев с высоты добычу, Я привык падать на нее камнем, сладко ощущая в последний миг смертельного удара упругую и еще трепещущую плоть жертвы. А в том, что Я теперь вынужден выполнять тяготившую его обязанность, несомненно, - сто раз! - виноват именно Прометей...
Ведь титаны были сильнее богов, и лишь низменный поступок жалкого предателя Прометея решил исход решающей битвы в пользу воинства Зевса. На что изменник вообще рассчитывал?!
Орел не хотел признаться себе, что стареет и именно потому обременительная обязанность становится для него все более тягостной, почти невыносимой. Раньше, в молодости, у него была такая неуемная жажда голода и наслаждения пищей, которая начисто заглушала чувство сострадания к жертве и собственную обиду на Зевса. Но теперь все это – вместе с коварными сомнениями в правильности своих действий, неизбежно настигающих каждого, кто любит оставаться в гордом одиночестве, – стало настойчиво тревожить его, угрожая окончательно опрокинуть равновесие духа свободного охотника. К тому же, печень Прометея - за многие годы навязанного рациона, - в конце концов, - просто приелась Орлу до отвращения, ему стало не по себе…
В раздумье Царь птиц летел над Землей, машинально наблюдая свет Прометея в жилищах людей, их веселье и танцы, смеющиеся лица, бесконечные застолья…
- Как избавиться от тягостной обузы так, чтобы Зевс ничего не заметил, а Прометей не торжествовал?!
Пролетая над Землей, он привык видеть ужас людей, которых постигает страшное горе, равнодушно созерцать непонятную ему грусть и неизбывную тоску отчаявшихся самоубийц…
Счастливые люди не чувствовали никакой связи – и, тем более, вины – перед бесконечно страдающими согражданами, которые не имели рабов и сами не были рабами…
Однажды Орел заметил пушистых цыплят, которых никогда не воспринимал как свою добычу. Его привлекла та радость и веселье от вкусного корма, который им только что насыпали, жадность, с которой они его поглощали, расталкивая друг друга.
В этот миг Орла осенила идея. Он подхватил цыплят и понес их к далеким горам. Разорвав грудь Прометея, он высыпал их в кровоточащую рану.
Цыплята сначала растерялись и тревожно забегали. Но потом голод взял свое… Уже к вечеру они освоились и расталкивая друг друга, набросились на еду. На Орла они стали смотреть, как на маму, с бесконечной благодарностью и любовью. Они не хотели, не пытались, да и не имели возможности, усомниться в благостном ощущении, что все жизненные дары берутся для них ниоткуда, изобилие существует просто так, как солнце и звезды. Им было хорошо!
Маленькие пушистые комочки так трогательно и забавно пищали, радовались солнцу, уюту, всегда откуда-то берущейся сладкой пище… Они были такие крохотные, что даже не представляли размеров титана. Его глаза они воспринимали как замутненные чем-то озера, на которых они порой замечали отблески, которые принимали за отражение багрового заката. Цыплята быстро росли и старались брать от жизни все. Некоторые петушки даже пытались долететь до тех высоких озер, чтобы ткнуться в них окрепшими клювами, но смешно кувыркались и падали вниз, непроизвольно забавляя тем Орла.
Орел не любил встречаться взглядом с Прометеем. Но сейчас его раздирало любопытство, и он поймался! Орла передернуло от презрительной усмешки, блеснувшей ему навстречу. Царь птиц почувствовал себя униженным. Он вдруг понял, что опрометчиво переступил ту самую черту, за которой уже невозможно сохранять свою честь и достоинство.
- Ну почему это ясное вИдение настигло меня именно сейчас, а не тогда, когда я затеял всю эту кутерьму! Но назад пути нет! – досадовал Орел – И виноват во всем – проклятый титан. Это он подтолкнул меня… В бессильном гневе Царь птиц смахнул цыплят со скалы.
Орел летел над лесами и долинами и лихорадочно искал выхода. Стаи птиц бросались врассыпную и мгновенно исчезали в высокой траве или густой листве деревьев. Только одна из них, с переломанным крылом, продолжала торопливо бежать в укрытие. Орел безразлично посмотрел ей вслед… И вдруг его снова осенило!
- Кто больше страдает: гордец Прометей или эта жалкая беспомощная птичка?! Никто ее не пожалеет и не поможет! Я единственный, кто проявил чуткость и вознамерился восстановить несправедливость Пана. Ради этого я пойду на жертвы и лишения. Я готов уступить бедным, несчастным созданиям свою долю, дарованную мне самим Зевсом. Никакой Прометей не способен так любить! Его любовь безлична. Она обращена к здоровым и деятельным людям… А моя – к бедным несчастным калекам!
На этот раз Орел прилетел к Прометею с грузом изувеченных птенцов, голодных, изможденных, с грязным слипшимся пухом и первыми перьями. Они набросились на печень и - немного насытившись - с умильной благодарностью посматривали на Орла.
Орел почувствовал себя настолько уверенно, что, - не скрывая торжества, - полетел навстречу богам. Высоко в небе он совершил круг над Олимпом.
- Кое в чем я могу поучить даже самих богов!
Эта нелепая выходка Орла вызвала у Зевса смутное подозрение…
- С какой стати он тут вертится в такое время, когда по расписанию должен…
Надо будет посмотреть, что там, на Кавказе, делается!...
Несчастные страдальцы стали оживать. У них появилась надежда. Птенцы стали радоваться солнечному свету, свежему воздуху, стабильности и покою. Оперившиеся петушки все чаще ревниво нахохливались, чтобы затем стремительно и бойко напасть на соперников…
Вдруг с ясного неба обрушился удар грома, качнулось солнце, задрожала скала. Птенцы попадали вниз.
- Что за вакханалия тут творится?! Это ты, Вакх, подпоил Орла так, что он сейчас без дела болтается над Олимпом, выписывая там какие-то немыслимые кренделя?
- Помилуй, Зевс! Глупая птица мне недавно все рассказала, но я просто еще не успел поведать тебе, до чего эта тварь докатилась! Видишь ли, он хочет беспрерывно смотреть на нас богов из поднебесья… Может быть печенью отравился?... Да вот и он, парит в струях собственного тщеславия и легкомыслия!
- Совсем распустились пернатые! Скажи мне, что за мерзость ты тут устроил, и кто тебя надоумил?! Неужели это ты сам дерзнул убить в Прометее героя! И тем самым вознамерился разрушить ценность героизма не только людей, но и богов, дать возможность зевакам и трусам насмехаться, скалить зубы над страданиями и жертвами героев, считать их глупцами, которых легко обмануть таким вот умниками, как ты! Что за безжизненный театр тогда останется на Земле! Сплошная скука и тоска расчетливых торговцев. Разве это я тебе поручал?! Ты должен был прилетать один раз в три дня. Именно так физические мучения осужденного сильнее, в отличие от беспрерывных терзаний, к которым жертва или привыкает, или умирает. Ты ослушался меня. Ты взялся разрушать не тело, которое по моей воле зарастает, а взялся подтачивать титанический дух, который не только не в твоей, но даже и не в моей власти!
Зевс схватил Орла за шею и вырвал из хвоста пару перьев.
- Это для стрелы, которая тебя скоро поразит. Хотя твое место на курином насесте, радуйся: ты будешь летать именно так, как мечтаешь, – высоко, высоко! Ты станешь созвездием в холодной безжизненной тьме…
Раскаты грома пугали упавших птенцов. Часть из них разбежалась по кустам. Кто-то нашел зерна, кто-то – неожиданно для себя – смог схватить медлительного короеда или гусеницу. Они удивлялись и радовались тому, что мир открыт для них, и что они сами в состоянии добывать себе пищу. И это показалось им гораздо интересней и увлекательней, чем подарок Орла…
Другая часть птенцов металась из стороны в сторону в поисках неожиданно утраченного стола, упорно не желая верить в то, что произошло. Они громко пищали, но не жалобно, а требовательно!... Поэтому их и не услышал Зевс, который тяжелыми шагами приближался к Прометею, настроив свой слух на желанные ноты искреннего раскаяния осужденного, переходящие в мольбу о прощении, которое всегда означают признание судьи, покаравшего преступника, справедливым отцом… Но он не услышал ни звука…
- И даже в глазах нет никакого следа вины и раскаяния! – с сожалением заметил он – Хотя, нет и надменной усмешки – этого дерзкого вызова моему могуществу…
Во взоре титана - полном достоинства и внутренней силы – появился лишь, откуда-то проникший, сиреневый отблеск мудрой печали…
В этот день люди проснулись от небывалой грозы. Молнии валили деревья и жгли дома. Только один человек счастливо улыбнулся в крепком сне, различив в раскатах грома голос родного отца.
- Этой стрелой ты убьешь Орла. Я хочу, чтобы ты знал: у меня не осталось гнева на Прометея… Я выбрал и отмерил ему ровно столько наказания, сколько он может выдержать. Я хотел, чтобы он склонил голову передо мной, но только передо мной одним. Я вовсе не хотел, чтобы он превратился в червя, который пресмыкается перед всеми подряд…
Проснувшись, Геракл обнаружил у себя на груди стрелу с орлиным оперением….