Рыскают по городу «пазики» с «газелями» -
человеколюбия им не занимать.
Расчесал я бороду, заодно с капелями
поминая звончато: мать, мать, мать.
Города прибрежные – суета небрежная.
Бросили окурочек, сплюнули печаль.
Отсверкала белая, отшумела снежная.
На стволах березовых – синяя эмаль.
Было или не было – кто теперь допытывать
станет это месиво черной воркотни?
Покрошили хлебушек бабушки маститые,
помнящие заживо прожитые дни.
Развернулись плечики – больше делать нечего.
Расплескалась солнечно грешная душа.
По-над речкой Вычегдой, по-над речкой Печенгой,
по-над всеми речками нету ни шиша.
И бегут автобусы, мордами впресованы
в эту слизь вонючую городской весны.
Раскрутите глобусы с миром нарисованным –
и кудельным пальчиком ткните в свои сны.
Шубки обветшалые сбрасывают женщины.
Мужички блаженствуют – крутят головой.
Там, где воды талые, счастье переменчиво.
Даже город сморщенный
сам
не
свой:
вымощен ухабами, выложен морщинами,
криво-перекошенный, пьяно-расписной –
а – гляди-ка! – смотрится в полыньи меж льдинами
весь такой сверкающий и такой чужой.