Музыкой я начал заниматься рано. Однажды в нашем доме появилась балалайка. А дело было так. Мой старший брат Володя со своим закадычным другом Яшкой Игольниковым находились в таком возрасте, когда, с одной стороны, хочется похулиганить (что они очень успешно и изобретательно делали), а с другой - искали себя в различных увлечениях, записываясь в различные кружки - то в авиамодельный, то в спортивные секции, то в художественную самодеятельность, то в студию ИЗО. Ребята они были способные, поэтому везде проявляли успехи. Но ненадолго. Я помню володины прекрасные для 12-13летнего мальчишки рисунки, например рисунок карандашом на ватмане размером А3 Ихтиандра из кинофильма "Человек Амфибия". Он был изображен в своем серебристом костюме "Морского Дьявола". Этот рисунок так был хорош и точен и так всем нравился, что родители прикнопили его на стену над диваном и он провисел там несколько лет. К сожалению, наверное при переезде на новую квартиру, он был утерян.
Одно время наша комната в коммунальной квартире была завалена моделями самолетов и различными запчастями к ним: лонжеронами, фезюляжами, пропеллерами, моторчиками и т.д. То в квартире "прописывались" спортивные снаряды: экспандеры, гири, штанги, гантели и др. и ребята увлеченно занимались и участвовали в различных соревнованиях. Но, повторяю, все эти увлечения были недолгими и постоянно менялись.
Однажды они с Яшкой слонялись по Д.К. им. Чапаева и забрели в кружок любителей игры на русских народных инструментах. Записались. Володю посадили на балалайку-приму, а Яшку на балалайку-контрабас. Начали заниматься, но Яшки, как всегда, хватило только на пару месяцев, а вот Володя заболел этим всерьез и надолго. Руководителем кружка был Валентин Николаевич Кульков. Ему удалось рабудить у Володи такую любовь к балалайке, что она стала делом всей его жизни. Оказалось, что Володя обладал выдающимися музыкальными способностями и стал делать быстрые успехи в освоении этого прекрасного инструмента. Володя рассказывал такой случай. Валентин Николаевич любил играть для своих воспитанников различные произведения для балалайки. Он был сам неплохим балалаечником и хотел, чтобы ребята приобщались к концертному репертуару для народных инструментов. Однажды он сыграл знаменитое произведение Николая Будашкина "Концертные вариации для балалайки на тему песни "Вот мчится тройка почтовая". Это очень серьезная виртуозная пьеса и причем довольно продолжительная. Володе так понравилось, что он попросил Валентина Николаевича еще раз проиграть эту вещь. Потом он ушел домой и целую неделю не появлялся в кружке. Через неделю он пришел и сыграл Кулькову "Тройку" от начала до конца. Валентин Николаевич был поражен, единственное, что он мог вымолвить:
- Вова, ты где взял ноты?
На что тот ответил:
- Да что Вы, Валентин Николаевич, я нот-то еще и не знаю. По слуху и по памяти сам подобрал.
Вот тогда-то руководитель и понял, что имеет дело с одаренным мальчиком и стал заниматься с ним серьезно, индивидуально, систематически. Через год Володя сдал экзамены и поступил в Куйбышевское музыкальное училище в класс балалайки Евгения Михайловича Лакирева.
Володя уехал в Куйбышев и стал жить на квартире, а на выходной приезжал в Чапаевск. Учился он хорошо, особенно по специальности. Очень любил также гармонию и историю музыки. По специальности он рос быстро, занимался по-многу - практически не выпускал балалайку из рук. Уже в училище он участвовал во Всероссийском конкурсе учащихся музыкальных училищ исполнителей-народников, который проходил не то в Пензе, не то в Ульяновске, где занял первое место. Из его рассказов я помню, что среди прочих вещей он исполнял там "Пьесы-картины" Белецкого и Розановой.
Его педагогом в училище был Евгений Михайлович Лакирев, который закончил свердловскую консерваторию у Евгения Блинова, известного и выдающегося балалаечника, и конечно же был приверженцем его школы. Блинов приезжал с концертами в Куйбышев и выступал в Куйбышевской филармонии и в училище. Было это примерно в 1964-1965г. Володя тогда взял меня на эти концерты и я слышал игру этого выдающегося мастера. Надо сказать, что в то время, впрочем как и сейчас, в стране существовали две основные балалаечные школы, это школа Блинова и школа Нечепоренко. Блинов преподавал в свердловской консерватории, а Нечепоренко в Москве в музыкально-педагогическом институте им. Гнесиных, или "Гнесинке", как тогда да и сейчас называют это известнейшее в стране и за рубежом высшее музыкальное учебное заведение. И, строго говоря, школа Нечепоренко считается среди профессионалов все же "круче". Конечно же все ученики Лакирева, которые достойны были после окончания училища продолжать учебу в консерватории, ехали в Свердловск и поступали учиться в консерваторию в класс Блинова. Это было как закон, как нечто само собой разумеющееся. Но с Володей все вышло по-другому.
Когда он учился уже на последнем курсе училища, в Куйбышев приехал с концертами Павел Иванович Нечепоренко. Володя конечно был на его концерте и был сражен наповал его блестящей виртуозной игрой. Он влюбился в Нечепоренко, встретился с ним и показал ему свою игру. Павел Иванович одобрил и пригласил его в Москву поступать в его класс в Гнесинку. Без колебаний Володя твердо решил ехать в Москву. Конечно же, все это происходило без ведома его педагога Лакирева Евгения Михайловича. После получения диплома он фактически тайком уехал в Москву и, успешно сдав экзамены, поступил в Гнесинку к Нечепоренко.
Конечно это был шок для Лакирева, когда он узнал про "предательство". Евгений Михайлович так и не простил Володе это поступка и отношения их с тех пор и на всю жизнь стали холодными, точнее - никакими.
Так вот, когда в доме зазвучала балалайка, я, 7-8 летний мальчик, начал подражать брату и потихоньку учился играть сам, просто наблюдая игру Володи. Попозже я тоже записался в кружок к Кулькову и быстро осваивал игру на балалайке. Начались публичные выступления - кружковцы постоянно принимали участие в различных концертах в рамках Д.К. им Чапаева. В школе (8-летняя шкоа №17)тоже прознали про мои таланты и начали включать меня в смотры школьной худ. самодеятельности. Так что за школу я выступал частенько и занимал места и получал грамоты. Вспоминется один забавный случай. Дело в том, что примерно в классе шестом я начал увлекаться эстрадой и с упонием слушал песни в исполнении Магомаева, Татляна, Мондрус, Ободзинского. Тогда же я впервые услышал Битлз и заболел этим серьезно. Балалайка ушла в сторону, хотя я делал приличные успехи. В то время я уже ездил в Куйбышев в училище и Евгений Михайлович Лакирев уже готовил меня к поступлению. Но Битлы все расстроили. Я начал стесняться балалайки, перестал заниматься на ней и начал учиться играть на гитаре. И вот на этом фоне произошел такой случай.
К тому времени мы уже получили новую двухкомнатную квартиру на Проспекте (дальний район Чапаевска), но я продолжал учиться в 17-й школе в восьмом выпускном классе - школа была восьмилетней. Однажды во время какого-то урока в класс вошла завуч школы Галина Александровна и объявила, что начинается подготовка к ежегодному городскому смотру школьной художественной самодеятельности и что я должен защищать честь нашей школы игрой на балалайке. В общем-то, такое происходило ежегодно и каждый год я мужественно нёс этот крест, зарабатывая нужные очки для родной школы. Но в этом году я категорически не хотел этого делать. Дело в том, что к тому времени я совсем забросил балалайку и все духовные силы отдавал Битлам, слушая бесконечно их записи и упорно учась играть на гитаре. К тому же, как я уже упоминал, я начал стесняться балалайки. Я и так уже давно страдал от ухмылок и насмешек своих равесников - мальчишек и девчонок, для которых балалайка была чем-то смешным и зазорным. В общем, я ни в какую не хотел играть на смотре. Но я также знал, что просто так отказаться невозможно, ибо завуч наша была женщиной сторогой и неприступной. Что же делать? Я просто страдал от мысли, что придется играть и терпеть насмешки. И тогда я решился на отчаянный поступок. Рано утром, перед выходом в школу, я взял лезвие безопасной бритвы, стиснул зубы и полоснул ею по двум, сложенным вместе, указательному и среднему пальцам левой руки. Хлынула кровь, мама прибежала испуганная, с причитаниями перевязала руку, надела на нее варежку (дело было зимой) и в таком виде я отправился в школу. Там я продемонстрировал свою руку расстроенной Галине Александровне и таким образом избавился от участия в смотре. Конечно, вспоминая это сегодня, мне грустно, стыдно и неловко перед самим собой за эту позорную глупость и малодушие, но что было, то было...
Шрамы от этого членовредительства до сих пор сохранились на моих пальцах как память подросткового максимализма и глупости.