Всевидящий

Александр Поселковый
Всевидящий был слеп... Постарев, он ушел со своим учеником высоко в горы, чтобы избавиться от суеты. Любопытствующие зеваки и журналисты, – что, по его мнению, было одно и то же, – слишком долго и напористо досаждали его нелепыми вопросами и просьбами. Теперь только самые нуждающиеся, у которых достало сил, терпения и веры добраться до кельи Всевидящего, были его гостями. Они приносили в дар все, что было необходимо отшельникам. Избыток Всевидящий отдавал крестьянам, пасшим скот на нижнем склоне горы и в долине.

Живя вдалеке от людей, Всевидящий все знал о мире: о радостях и горестях людей, о героях и преступниках, о событиях, которые там произошли или вскоре наступят. И узнавал он все это от своих гостей. Нередко он сам удивлялся, как люди, рассказывая ему о себе и о том, что случилось с ними, не могут догадаться, что вскоре произойдет. Это потому, что они перестали быть искренними, даже наедине с собой. Ведь судьба человека  – это всего лишь те взаимоотношения, которые тот построил с другими людьми.

- Когда множество связанных с нами людей начинает жить и действовать по правилам, которые мы утверждали лишь потому, что они были нам удобны, отвечали нашим целям и интересам, или были следствием нашей растерянности и слабоволия, и которые со временем неизбежно обрели существование, вполне независимое от нашей воли и желаний, мы порой удивляемся и горестно пеняем на слепую силу судьбы, которая за что-то преследует нас. Конечно, не всегда добро возвращается к человеку той же мерой добра, но зато зло, как снежный ком, который катится с горы, может породить целую лавину  несчастий.

Если человек делает добро по велению чистого сердца, то он бесстрашен и щедр, никому не завидует. Но такие не нуждаются в предсказаниях Всевидящего. К нему приходят только те, кто делал добро как бы по обязанности или под напором чужой воли. Они, как правило, завистливы и страдают от людской неблагодарности. Те же, кто делал зло вопреки робкому голосу своей бесправной совести, сами чувствуют, что тучи уже собираются над их головой, но не хотят в это верить. Голос их дрожит от страха и ожидания неминуемой расплаты. Не в силах вынести это тягостное ожидание, они иногда обрывают его самоубийством. Есть, конечно, и те, которые перепутали самые основания добра и зла и никогда не ведали угрызений совести. Но такие тоже не приходят к Всевидящему. И, наконец, тот, кто делал зло по чужой воле, легко узнаваем по навязчивому стремлению оправдаться. А для этого он непрерывно пытается поставить окружающих его людей в точно такие же условия вынужденного выбора. Больше всего его раздражает и гневит, если кто-то в этих условиях отказывается множить зло, хоронит его под зыбучим песком ноющей тоски, в бездонной глубине своей вечной печали. Таких людей он ненавидит и порой – в приступе безрассудного бешенства - готов даже убить…

- К Вам посетитель! – прервал размышления Всевидящего его верный ученик и бессменный поводырь.

- Проси…

- Кто ты? Откуда пришел? Расскажи нам, отшельникам, заброшенным волею судеб на край света, что ты видел в пути: чем ты был удивлен, что  поразило или просто запомнилось?
 
- Я – Поэт и ищу Вдохновения! Творчество для меня – сама жизнь! Не буду лгать, что мне чужды мысли о  признании и славе. И я их пока не обрел, хотя чувствую, что талантливей многих известных  и популярных поэтов. Но пришел я к Вам именно за вдохновением, которое вдруг иссякло.  И нет больше сил  заставить себя сесть за бумагу. Я пришел к Вам в надежде убедиться, что не зря мучаюсь, что – пусть в далеком будущем,  - но меня ждет признание, достойное моего таланта, который когда-нибудь, но все-таки засветится чистыми лучами драгоценного дара, который я пока еще не открыл в себе! Не подделкой, не подражанием, а подлинным сокровищем, которое грех похоронить в своей душе. Если я брошу писать, то не буду ли я тогда похож на того жалкого  петуха из басни, который отбросил жемчужное зерно?! …

Он перехватил сочувствующий взгляд поводыря, который постепенно сменился выражением настойчивого ожидания…
 
Ах, да! Мне надо было начать с других вопросов, но не терпелось высказаться…
Живу я в большом городе. Мы с женой снимаем квартиру…. А по пути сюда удивил меня только родник. Я не ожидал, что его ключи могут бить так высоко в горах! И самое смешное, что рядом пасутся коровы. Приехали какие-то рабочие и оградили родник деревянным срубом. Получился неглубокий колодец с переливающимся на солнце бассейном близко стоящей – необычайно вкусной - кристальной воды. Если присмотреться, то можно различить между камнями фонтанчики, радостно бьющие из животворной земли.
 
- Я знаю этот колодец. Но откуда там камни?!

- Это местные ребятишки от безделья пытались попасть в фонтанчики и посмотреть, не начнут ли они пробиваться в другом месте?

- Ну и как, удалось им?

- К счастью, не попали…И еще я вспомнил…

Всевидящий оживился и с интересом придвинулся к говорящему…

- Я Вам не сказал, что у меня почему-то получается очень много таких стихов, которые сначала, пока я пишу,  кажутся мне яркими и неповторимыми, но со временем они становятся похожими на высохшие морские камешки, одинаково  округлые и тусклые на солнечном песке всего услышанного или прочитанного мной…
 
- Валяются рядом с окурками на пляже?

- Нет! Я увожу их с собой «на память», берегу, иногда смотрю, вспоминаю пережитое море чувств, но не могу найти той морской волны, которая может их по-настоящему оживить… Не в блюдце же их класть, как дети!

- А вы не думали, что дети тоже бросали камни в колодец, чтобы полюбоваться их неповторимыми узорами или оживить свои воспоминания?

- Правда? Это интересная идея! Мне как-то в голову не приходило. Ну, тогда им простительна такая шалость…
Да, еще меня удивила высота горы, на которой вы живете. Я даже почувствовал себя муравьем, медленно карабкающимся по дереву…

Всевидящий  несколько минут сидел молча. На его светлое лицо  набегали и уходили облака рвущихся решений и тягостных сомнений, пока, наконец, тяжелая туча печали и усталости не остановилась неподвижно и не согнула Всевидящего. Наконец, он сказал:

- Мне очень жаль, но тебе лучше найти другое призвание! Не мучай себя…

Когда подавленный горем поэт ушел, поводырь, – еле сдерживая свое волнение и возмущение,  – спросил:

- Почему вы были так жестоки к этому юноше?!... Это вам совершенно не свойственно!... Вы явно ошиблись и поломали судьбу милого человека. Ведь все знают, что нет преград человеческому упорству и настойчивости и, если долго стараться, то можно преодолеть все преграды, стоящие на пути к заветной цели!... Мне не хочется думать,  – это выглядит мелочно и противоречит моему неизменному преклонению перед благородством вашей души, - что вы просто обиделись на юношу за безразличие к роднику. Ведь это вы наняли рабочих, которые соорудили над ним деревянный сруб с навесом?... Но ведь должно же быть какое-то объяснение вашему неправедному решению.

- Ты прав! Если человек упорно стремится, то добьется! Но этот милый мальчик пришел за вдохновением, которое он, видимо, когда-то испытал и огорчен только тем, что оно от него ускользнуло каким-то непонятным и неведомым для него образом. Когда оно подняло его на свои крылья, то ему не приходилось прилагать особых усилий над собой. И вдохновение для него заманчиво именно легкостью творческого взлета. А ты говоришь об упорстве и настойчивости!
В то же время, я не могу согласиться с тобой, что принудительные старания и труд могут заменить вдохновение. Да, без них не будет результата, без них «камешки» не отполируются так, что заблестеть и для других людей, которые не видели их в живой морской воде.  Но не в этом дело.
Поэтическое вдохновение – это острый нож, удар которого проникает в самое сердце. И оно начинает снова биться лишь тогда, когда человек выразит эту боль в слове. А этот поэт,  увидев, что дети издеваются над  живым родником, доверившим людям свою чистоту, не ужаснулся…

- Учитель! Молчите! Я боюсь услышать то, после чего я буду вынужден вас покинуть…
 
- Теперь Я тебя не понимаю! Неужели по этому верному признаку ты не понял, что детям и взрослым этой деревни грозит гибель!  Не только мне, но и любому нормальному человеку после слов юноши должна была  представиться ужасающая картина гибели несчастных жителей, у которых не осталось в душе ничего святого.   Дело не в самом роднике. Я его почищу, хотя он может обидеться, как это не раз бывало, и перестать дарить людям воду. Ты же знаешь, что именно из-за этого родника всю гору верующие люди считают святой.

- А вдруг, юноша не верующий? Разве может простой человек, не посвященный в религиозные таинства, так остро переживать и принимать близко к сердцу каждый пустяк, который, тем более, не касается его лично.

- Ты забываешь, что мы говорим не об обычном человеке, а о том, кто решил стать Поэтом!...
И что касается веры, то многие так называемые атеисты – и именно там, где что-то касается их лично, - очень болезненно чувствуют своим суеверием какой-то почти животный страх,  и оказываются в плену таких глупых ритуалов, над которыми верующие люди только смеются. Они не верят в Бога, но верят во Всевидящего. Поэтому я и ушел от них сюда…

- Тем не менее, вы их любите и всегда были готовы помочь. Это было для меня совершенно очевидно до сегодняшнего дня…

- Когда-нибудь хороший ученик должен усомниться и отвергнуть своего учителя, как говорил Ф.Ницше…
 
- Бросьте, Учитель! Это уже было со мной, и я вернулся! Вы меня сбиваете, а я, все-таки, хочу ответить на предыдущее ваши доводы о природе вдохновения по существу… Нет, конечно, - я понимаю - страдания и все такое…  Но есть же поэты, просто воспевающие красоту окружающего мира. На них нисходит вдохновение по-царски, минуя каторжный путь душевных страданий!

Всевидящий улыбнулся, несколько минут молча сидел, как будто что-то вспоминал. Потом заговорил. Полемическая резкость его голоса сменилась нотами терпеливого повествования.

- Допустим, что у меня был бы секрет вдохновения, и я мог свободно подарить его одному из жаждущих. И тот стал бы превращать все, на что посмотрит, в стихи… Тебе это ничего не напоминает?! … Да, да! Это любовь – второй неиссякаемый источник вдохновения, царский путь в поэзии. Но он неиссякаем при одном условии, которое открыли поэты Серебряного века. Влюбляться надо постоянно, живо и страстно, пренебрегая всеми нормами и ценностями, принося боль самым близким, до боли любимым людям, и самому себе…

Представь теперь. Бедный юноша, подражая поэтам Серебряного века, изменит любимой, истерзает ее и в череде новых увлечений окончательно потеряет себя. Затем, по прошествии многих лет, в отчаянии попытается вернуться к своей единственной… И только для того, чтобы убедиться в непоправимости своей ошибки и беды: она уже нашла свое счастье с другим!.. А в результате - он оставит на пожелтевших страницах журналов,  - которые со временем растеряются, - плаксивые строчки обиженного судьбой тщеславного эгоиста или пошлые воздыхания, выдаваемые за возвращение подлинной любви. Зачем тратить на это жизнь?! Ты хочешь такой судьбы для юноши, который доверился нам?! …

И заметь, опять же, именно страдание – источник вдохновения. И манящий царский путь вдруг превращается в жестокое падение, которое тем больнее, чем выше взлетел ваш дух! Юношеские стихи о первой любви – это только начало, искушение, подобное дьявольскому, которое, как наркотик, становится необходимым пораженному творческим экстазом человеку.
 
- Я согласен с вами, Учитель, что юноша потерял вдохновение именно после того как достиг желанного счастья со своей возлюбленной. Потом началась проза бытия… И вдохновение улетело… Старая история… Но все-таки вы лукавите. Есть поэты, которые очень тонко видят красоту мира и живописуют только ее, как будто нет ничего уродливого на земле. А другие, - языком портовых грузчиков и выхолощенных интеллигентов,кокетничающих ненормативной лексикой, – живописуют - и тем самым активно утверждают на Земле - мерзости жизни.

- Это только кажется, мой друг, что в их душе нет печали. Скорбеть можно не только о любимой женщине, но и, к примеру, о потерянной родине… И нам с тобой это хорошо знакомо… Душевный недуг может глубоко гнездиться в душе поэта, совершенно не замеченный другими. Его носитель не хочет открыть душу нараспашку, боится человеческой неуклюжести и бестактности, пошлости и цинизма, и потому улыбается. А окружающим кажется, что он беззаботен, или – другой случай – это просто какой-нибудь некрофил по призванию.

- А вдруг у юноши есть такой недуг?

- Дело в том, что «такой недуг» – это тоже дар, и дар не простой. Не всякий, потеряв любовь, умеет страдать.  Если человек способен унизить прекрасное, безумно любимое им, только для того, чтобы облегчить себе боль расставания, то он никогда не станет настоящим поэтом…
Но и не всякий человек умеет любить по-настоящему… А этот мальчик прошел через прекрасные горы и не смог их полюбить. Чем я,  или кто-то другой, может помочь  ему?! Как бы мне не было жалко несчастного…

В горах настоящий Поэт чувствует себя великаном, равным этим горам, а не униженным муравьем… Любовь – это такой же путь в горы, лесенка к небу,  где каждый помогает другому встать выше него, а другой – протягивает ему руку, чтобы поставить рядом с собой…

- Но вы говорили, что человеку всегда надо оставлять шанс! У него должен быть свободный выбор!

- Свободу подарить нельзя! За свободу надо драться, преодолевая, свои влечения, соблазны, волю других людей сделать тебя своим рабом…
    Я очень надеюсь на то, что этот юноша когда-нибудь снова придет к  святому источнику, напьется его кристальной воды, расправит плечи и встанет во весь человеческий рост, вровень с горами!  И не станет больше вверять свою судьбу всяким всевидящим…
 
- Не хочешь ли ты сказать учитель, что тебе надоело - или ты уже не в силах - помогать страждущим, которые приходят к тебе с надеждой …

- Страждущим я помогаю, зная, что мои слова найдут благодатную почву, помогут им быть счастливее… Но поэт не смеет быть страждущим. Он обязан сам найти выход и вывести других. Иначе он не поэт. Поэтому ко мне поэты не приходят…
    Я тоже в молодости был поэтом, и во мне открылась способность предвидеть те несчастья, которые потом, через много лет, обрушились на всех нас. Но меня, как Кассандру, никто не слушал. И лишь тогда, когда я ослеп и провозгласил себя Всевидящим, ко мне потянулись люди, с удивлением убеждаясь в подлинности моего дара. Но они воспринимали его как чудо. Я не посмел переубеждать их, и перестал писать стихи...

- Но зато, Учитель, вы стали психологом и философом!

- Хотелось бы верить, что это стоит того... Но хватит уже спорить. Пора идти очищать родник!