6. ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА! ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА, ПОКА В ОБЛАКАХ БЬЮТСЯ ВАШИ СЕРДЦА!
Урик потерял всякий интерес к работе. Теперь он день и ночь наслаждался пением и танцами девушки из шкатулки. Она совершенно не походила на гномну: и сложена с особенной ста-тью, и изъясняется витиевато, да ещё и с придыханием. И непонятно, из чего сделана: возможно, что из пушинки. Пушинка и есть. Легкая и подвижная. Платье воздушное. Белое. Туфельки тоже белые. С бантами.
Порхает, как бабочка. Заливается смехом с утра до ночи.
Вот попробуй пойми, что она хотела сказать, давая характеристику Уксусу: «Старенький отшельник, лесовик-затейник, волшебством измучен, ус его закручен, борода плоха… Ха-ха-ха-хаха!.. Но какой же он хороший, только скучный, как калоши…».
И как прикажете отвечать на такое озорство: смехом или сдвинутыми к переносице бровями?
Набегается, наговорится, а ровно в двенадцать запрыгивает в свою шкатулку, и там спит. И ничем её оттуда не выманишь. Никакие увещевания не помогают: всё равно настоит на своём. В этом отношении характер у неё тяжелый. Уксус пробовал обратить внимание Урика на этот её недостаток, но разве влюблённого переубедишь? «Люблю, говорит, люблю такую, как есть»!
А однажды ночью разоткровенничался:
– Не знаю, что и делать?
– А что случилось-то, расскажи толком?
– Не ест ничего.
– Совсем ничего?
– Совсем. Капельку воды за день выпьет, и всё.
– Хорошей женой будет, раз ничего не просит.
– Док, а вы были женаты?
– Честно?
– Да уж хотелось бы…
– Не помню. Кто-то, естественно под ногами путался, но не помню: ни как звать, ни как величать. Я себя науке посвятил. Мне некогда было гонки на выживание устраивать. Это я, опять же, образно говорю. Правда, была одна в первом классе. Пуговкой звали. Имя дурацкое, потому и запомнил. И имя, – бывает же такое, – в точности характеру соответствовало: с ней – как в петлю…
– А говорят, что умная гномна своего возлюбленного до пьедестала довести может.
– До пьедестала? Может. Они такие, умные-то: кого хочешь до чего хочешь доведут… да ещё и с ног на голову поставят. Нам, магам, этого не нужно. Только представь, как бронза медленно к мозгам приливает… Что, тошно?
– Она не такая.
– А какая она?
– Необыкновенная.
– С необыкновенной, Урик, можно в облаках витать, а тебе нужна та, которая будет в трудное время на ужин кузнечиков в постель подавать. Такова жизнь.
– Да, хотел ещё вот о чём спросить: а что с той Пуговкой стало?
– Наверное, вышла замуж за Пугова, и нарожала ему кучу пуговичек.
– У нас тоже будут дети. Три девочки и один мальчик.
– А вот девочек плодить не советую.
– Это почему же? Девочки - это здорово! Они будут похожи на мать, и я буду их обожать.
Уксус не нашёлся, что ответить, и только махнул рукой: «А-а! Глупости-мупости, дырстам побери»!
Одного Урик понять не мог: что держит девушку по ночам в шкатулке – не мёдом же она намазана? Странно, очень странно. И тайну свою открыть не хочет. Смущается, бледнеет, кладёт голову на плечо, и плачет: «Не спрашивай. Прошу тебя, не спрашивай».
А утром, как ни в чём не бывало, они гуляют по лесу, слушают пение птиц, собирают цветы. Запахи кружат голову.
Она вскакивает на пенёк, поправляет рукой венок из полевых цветов, и поёт грустную и нежную песню:
Птицы по небу плывут
Парами, парами, парами.
Вот он – покой и уют
Синий – над океанами!
Солнце в окошке моём.
Шторы колышутся белые.
Вечность прожить бы вдвоём
Только с тобою целую…
Потом она срывается с места, кружится, как заводная, и хохочет: так быстро меняется её настроение.
Урик в такие минуты теряется, и не знает: то ли нужны слова утешения, то ли настал самый подходящий момент и для его дурачеств, и он, веселя её, крутил на траве сальто, скакал, как кузнечик, падал, притворно демонстрируя боль. Она подбегала, включаясь в игру, гладила его колено, а потом целовала в щёку. Урик не хотел разжимать объятий. «Милая!.. – говорил он. – Какая же ты милая»! Она прерывала поцелуями его восклицания. И он задыхался от счастья.
Так вот оно какое – волшебное счастье: оно выворачивает наизнанку душу, заставляет чаще биться сердце, доводит до беспамятства. Забывается всё: беды и напасти, повседневность с её однообразным течением в никуда. А любовь уносит тебя совсем в другое «никуда», в иное измерение, в вечную и прекрасную неизвестность... И там вас только двое: ты и она, только она…
– Милая, милая, милая! – Говорит Урик.
Она смотрит на него широко открытыми глазами.
Её волосы затмевают солнце. Ура! Да здравствует солнечное затмение! Это так здорово, когда у тебя есть своё собственное солнце перед глазами.
– Милая! Милая! Милая! Радость ты моя! Солнышко ты моё!
Вот откуда берутся эти, казалось бы, подходящие «к случаю», но банальные до пошлости слова. Да нет ничего банального в нашей искренности! Ни-че-го! Не все же рождаются поэтами, морщинящими лоб вымученными фразами. И – слава Богу! Не верьте поэтам: они всё врут!.. Или верьте поэтам, потому что их мир нарисован богами, а боги не врут!..
За оливковой рощей, подступавшей к самым горам, был прекрасный пруд. Особо жарким летом он пересыхал почти полностью, отдавая воду деревьям и виноградникам.
Но весной вблизи него жизнь процветала. Зайцы и даже лисы приходили сюда на водопой. Прописалась здесь и серая цапля. Она могла часами сосредоточенно смотреть на воду с одной только целью: прокормиться. Заболоченное мелководье заросло камышом, и он надёжно укрывал птицу от недружелюбных глаз.
Любовь это совсем иная ипостась. Ей нужна совсем иная пища, и укромные уголки она ищет не затем, чтобы высмотреть добычу, а чтобы найти уединение.
Вот почему это место так приглянулось влюблённым.
Однажды Урик завёл Солнышко в самое болото, и её ноги и руки, не защищённые одежной, обожгло крапивой. Не в силах терпеть ужасный зуд, Солнышко попыталась вырваться из стрекочущего плена, но увязла в омерзительно пахнущей жиже.
Она причитала:
– Ой, куда ты меня завёл?! Мне больно. Ой! Ой!
– Это всего-навсего крапива. Она полезна.
– Не нужна мне такая польза.
– Это же лекарственное растение…
Солнышко достроила фразу:
– Которое сделала меня больной. Хочу домой! – Она рассерженно топнула ножкой. – Домой хочу! Теперь нам из этой каши никогда не выбраться. Мы погибнем.
Нога её окончательно увязла в болоте.
Вдобавок к этой беде прибавилась новая напасть: десятки потревоженных ос и огромных шмелей принялись атаковать их с бреющего полёта, пытаясь ужалить и укусить.
Урик снял с себя куртку и, прикрывая ею голову любимой, пытался прорваться сквозь густые заросли. Спасаясь от остервенелой крапивы, Урик взял Солнышко на руки, вызывая огонь на себя.
Наконец им удалось выбраться на утоптанную тропинку, перерезанную в нескольких местах тоненькими ручейками, вырывающимися из-под земли. Вода в них была особенно холодной, но чистой, пригодной для питья. Тропинку эту облюбовали бабочки с красивыми, отливающими синевой и перламутром крыльями.
– Всё не так уж и страшно! – Сказал Урик, целуя Сол-нышко в её прекрасные заплаканные глаза.
7. ЕСТЬ ЛИ ВЫХОД ИЗ МУЗЫКАЛЬНОЙ ШКАТУЛКИ?..
Не зря гласит мудрая поговорка: «Всё тайное становится явным». Древний фолиант поведал Уксусу тайну Солнышка. На семьсот сорок восьмой странице описывался подобный случай: «Одна одинокая девушка была назначена хранительницей Мудрости, для чего её поместили в специальный дом, где разместились многочисленные тома книг. Дом этот назывался библиотекой. В обязанности девушки вменялось прочтение и бережное хранение всех существующих и ещё ненаписанных книг. Она не имела права покидать библиотеку по ночам, дабы мыши и любительница детективов Зелёная Плесень не смогли уничтожить хранилище.
Случилось так, что девушка влюбилась, и ей перестало хватать дневного времени.
Тогда боги сжалились над ней, и заменили её скульптурой, которую изваял претендент на руку. Скульптура получилась настолько правдоподобной, что вся нечисть при виде статуи убегала, уползала и разлеталась прочь».
– Вот в чем дело. – Сказал Уксус. – Твоё Солнце избрано.
– Как это?
– Ещё не догадался?
– Нет.
– Солнце – хранительница музыки. Представь, что будет, если не будет музыки. Останутся только мычащие коровы, каркающие вороны и квакающие лягушки.
– Лягушек ещё терпеть можно.
– Согласен. А что станет с канарейками, как ты услышишь журчание ручья, к примеру?..
– Это правда?
– Милый Урик, в книге же всё написано: «девушка-хранительница, заморочки с нечистью, Зеленая Плесень, точная копия…». Включи ассоциации, Урик! Хранительница эта - Солнышко. Библиотека это - шкатулка. А Плесень это, наверное, я в молодости. Тебе этого мало? Просто мы, гномы, не умеем читать между строк. Нам надо всё разжевывать, доказывать, аргументировать. К истине надо идти путём ассоциаций… А истина – вот же она, на поверхности: твоему Солнышку надо найти замену, то бишь точную копию создать. Ясно тебе?
– Но я даже рисовать не умею. Повесь я своё полотно посреди болота, – лягушки сдохнут.
– А кто тебя просит рисовать? Лепи её из глины.
– Но она такая… такая воздушная.
– Лепи её из воздуха. Точно, Урик, это самый податливый для фантазеров материал. Фантазии тебе не занимать. Так что остаётся?
– Да, но всё-таки не бестелесная же она?
– Прибавь немного пуха. Ты начни. Жизнь сама подскажет, что к чему надо прибавить в данном конкретном случае.
8. ДРЕВЕСНОКУКИ ПОЛУЧАЮТ ПОДЗАТЫЛЬНИКИ ОТ ВОЛШЕБНОЙ ПАЛОЧКИ, И ПРЕВРАЩАЮТСЯ В ПРЕКРАСНЫХ БАБОЧЕК
Уксус вставлял в колесо последнюю спицу.
Велосипед не то урчал, предчувствуя скорое избавление от простоя, то ли мяукал.
Но дело явно продвигалось.
Урик и Солнышко, склонившись над шкатулкой, обрет-шей новую жизнь, слушали музыку. Теперь на сцену выбегала не Солнышко, а её двойник.
– Ты постарался, Урик. – Сказала Солнышко. – Смотрю на эту девушку, и мне кажется, будто это я и есть, но только в зеркальном исполнении.
– Что-то конечно, получилось. Я старался. Но я бы никогда вас не перепутал.
– Откуда такая самоуверенность?
– У неё душа не такая.
– И с душой ты угадал. Не будь у неё души – не звучала бы эта восхитительная музыка.
Уксус нарушил их идиллию:
– Нельзя ли на время выключить музыку?! Я никак не могу настроить велосипед. Вы мне все звуки смешали от радости. Дайте же послушать, как работает передача.
– В нём ещё и скорости переключаются?
– Конечно. Все триста пятьдесят три с половиной скоро-сти работают исправно. Я тоже старался. Заметьте, в одиночку старался. Никто мне не помог… А я ведь мог педаль перепутать с лопатой. Они чертовски похожи. Знаете, что может произойти?
Урик прикрыл крышку музыкальной шкатулки.
– Теперь другое дело. Теперь я отчётливо слышу бряцание совковой лопаты. – Сказал Уксус, прилипнув ухом к пере-даточному механизму. – Придётся исправлять.
– Может, лучше музыку послушаем? – С хитрецой, но без издёвки, спросил Урик.
– Музыка, музыка… Целыми днями слушаем музыку. Будто в мире нет других занятий? Я скоро с ума сойду от вашей музыки! Так я никогда не закончу починку.
– Так и быть, – сказал Урик, – я помогу.
Солнышко потянула его за рукав, прося глазами побыть с ней ещё минуточку.
– Имейте совесть. – Сказал Уксус, и вручил Урику гаечный ключ.
– Ключ от царства, где упразднили деньги?
– От глупости. – Сказал Уксус.
Близился вечер.
В горах громыхал гром.
Поднялся ветер. По небу, будто сорвавшись с цепи, носились серые облака, пытаясь подобрать ближе к оливковой роще. Но это им никак не удавалось.
Вот уж который день тучи сулили дождь, но капли его падали где-то далеко-далеко, оставляя на горизонте едва приметную метку в виде туманного шлейфа.
На всякий случай укрылись под листьями деревьев бес-печные божии коровки. Одна из них, видимо заблудившись, села Солнышку на ладонь. И та попросила: «Улети на небо. Нас возьми с собой. Мне бы, мне бы, мне бы стать живой росой».
Уксус съязвил: «Нельзя быть одновременно и на небе, и на земле. Это невозможно, потому что это две разные стихии».
– Вы, док, ничего не понимаете. Вы прагматик до мозга и костей. А это чистая лирика, и в лирике такое возможно.
– Дырстамте от меня со своей лирикой.
– У вас сегодня: День занудства?
– Как-то ты разговариваешь с учителем, Урик? Что за тон? Со мной такое себе только принц позволял, да ещё косто-ломы в тюрьме. Всё! Не хочу об этом вспоминать!
– Извините, док. Пожалуйста.
Урик сосредоточился на порученной работе. Он стара-тельно откручивал крепежную гайку, когда за спиной послышался треск сучьев и какой-то шепелявый звон.
Гномы почти одновременно оглянулись назад. То, что они увидели у себя за спиной, сильно их напугало. Солнышко от страха онемела.
На гномов шла стеной орда уродливых существ, в которых Уксус сразу распознал древеснокуков.
Древеснокуки, пуская слюни, скрежеща и клацая острыми, как пилы, зубами, набросились на полуразвалившийся шалаш. Действовали они стремительно. Ветки трещали за обвислыми щеками, волочащимися по земле. Из оттопыренных ушей валил черный дым. Прямо какая-то фабрика по переработке древесины.
Голодная стая не знала преград.
Велосипед, летал из угла в угол, как мячик, освобождая пространство для прожорливых тварей.
Древеснокуки умудрялись впиваться в самую сердцеви-ну разбросанных по земле веток. Они выедали её с таким аппетитом, так смачно шлёпали губами, что со стороны могло пока-заться, будто это гурманы пришли полакомиться бесплатным эскимо.
Уксус пытался отбить у древеснокуков свой велосипед. Но, стоило ему схватиться за седло, велосипед вставал на дыбы, и от очередного толчка хвостатого чудища взлетал вверх вместе с хозяином.
Уксус не успел оправиться от прежних тумаков, а новые удары сносить было даже как-то оскорбительно.
Урик, готовый в любой момент включиться в драку, грудью заслонил Солнышко.
Та стояла без движения.
Но гномы древеснокуков не интересовали. Ими овладела новая страсть. Теперь они переключили внимание на волшебную палочку, видимо полагая, что она будет отличным де-сертом.
Уксус решил отстаивать свою собственность до конца. Бесцеремонность и воинственность древеснокуков взбесили его до предела. Заслонившись магической книгой, как щитом, Уксус крепко сжал в руке волшебную палочку.
Древеснокуки построились клином, и пошли в атаку.
Урик забрасывал их камнями, но те рикошетом летели в сторону Уксуса. Вспомнив свои прежние боевые заслуги, - как- никак он был произведён принцем в генералы, - Уксус с решимостью и отвагой полководца сделал шаг вперёд, и, выкрикивая устрашающее «дырстам», стал налево и направо охаживать вра-гов волшебной палочкой.
Как ни странно, это подействовало.
– Ура! Ура! – Торжествовал Урик, перейдя в ближний бой. – Мы побеждаем!
Даже Солнышко, осмелев и преодолевая брезгливость, щёлкнула по носу засмотревшегося на неё слюнявого уродца.
Древеснокуки, получая удары, – и куда только девался их боевой пыл, – в буквальном смысле деревенели. Они на глазах превращались в неподвижных куколок. Оцепенение дейст-вовало, как болезнь, и поражало всё новые ряды противника.
– Кажется, отбились. – Сказал Урик.
– Какие вы оба молодцы! – К Солнышку вернулся дар речи.
Уксус, потирая палочкой висок, недоумевал:
– Ничего не понимаю: в чём тут волшебство? К себе прикасаюсь – со мной ничего, а этих даже пальцем не успел тронуть – наповал. Просто дырстам какой-то.
– А не кажется ли вам, док, – Сказал Урик, – что смертельное действие вашего оружия заключено в сочетании слова «дырстам» и умелым фехтовании?
– Да, это возможно.
– Это очевидно. – Сказала Солнышко. – Я просто увере-на, что успех стал возможным благодаря вашей находчивости и геройству. Вы Уксус настоящий герой. И мой Урик тоже.
– Да, – сказал Уксус, – мне от него порядком досталось.
– Сейчас я вам сделаю холодный компресс. – Сказала Солнышко.
– А мне, пожалуйста, тёплый. – Попросил Урик.
– Компресс надо делать моему велосипеду. Вот кто нуждается в скорой помощи. Мой бедный, бедный велосипед, я привязался к нему, как к живому существу. Посмотрите, разве он не красавец? А с каким достоинством он избегал встречи с этими мерзкими тварями?! – Уксус прижался щекой к его раме. – Милый! Мой милый двухколёсный велосипед! Я тебя очень и очень люблю!..
Дождь, прособиравшись, так и не начался, хотя тучи ещё барражировали в горах.
Вроде бы и оливковая роща успокоилась. Возможно, она тоже почувствовала, что опасность миновала.
Неодушевлённых предметов не сужествует. Даже камни растут, набираются сил, зеленеют и краснеют изумруды и рубины, а когда-то, – приходит время, – рассыпаются в прах под тя-жестью жизни и они.
С велосипедом провозились до позднего вечера, и он, наконец-то, был полностью восстановлен: беззвучно заработала цепная передача, спицы не болтались, педали крутились ис-правно.
Облака, к которым они так стремились, тоже, как ни странно, были на месте. Осталось только дождаться утра.
Уксус, – он всё любил делать загодя, – на всякий случай пересчитал волшебные вещи – все ли были на месте. Естественно, и магическая книга и волшебная палочка были в полной со-хранности. Других ценных вещей, ну, не считая, конечно, «колёс», в их хозяйстве не завелось.
Теперь можно было и отдохнуть.
Глаза закрывались сами собой. Первой уснула крепким сном Солнышко. И это понятно: на её долю выпало больше всего испытаний.
Уксус спал в обнимку с велосипедом. И сон его не был спокойным. Его тоже переполняли пережитые волнения. Он – то вздрагивал, то кусал зубами резиновую шину, то вскакивал, как лунатик, выходил на улицу и кричал:
– Хочу разговаривать с народом! Почему, почему меня никто не слышит?
Никакого народа поблизости, конечно же, не было.
Просто Уксус истосковался по пророчествам, от кото-рых он и сам превратился в сплошной комок нервов.
Во сне Уксус сделал вокруг ощипанного древеснокуками шалаша еще несколько кругов, а потом замертво свалился у входа, зацепившись ногой за свой звёздный плащ.
Ярко светили звёзды. Казалось, что вдоль бескрайней дороги разбежались ночные сторожа – светлячки. Они несли в руках маленькие газовые фонарики. Светящиеся точки охраняли нашу вселенную, и, проверяя, всё ли в ней в порядке, желали всем спокойной ночи: «… Спать пора. Спать пора. Спать пора».
Утром друзья начали собираться в дорогу. Путь им предстоял долгий.
Уксус собирался побывать в гостях у принца. Успеть хотелось ещё сегодня, ведь ровно год назад, в такой же чудесный день, состоялось бракосочетание Принца и Жасмин. Хотелось порадовать их, и преподнести подарок. Лучшим подарком по общему решению могла стать волшебная палочка. Ее бережно обернули оливковыми листьями, и Урик нашел ей место за па-зухой.
– Она поможет принцу Райну одержать победу над тиранитами. – Сказал Уксус. Предполагая, что сейчас начнутся долгие расспросы, пояснил: «Тираниты сосредоточили свои силы на южных границах царства короля Резедура, отца принца Райна. Это безжалостные убийцы. Они убивают всех подряд, не разбирая, кто перед ними, воины или обычные горожане. От го-родов же не остаётся камня на камне.
– Нехорошие гномы. – Сказала Солнышко.
– Они и не гномы вовсе – животные наполовину. До пояса – это уродцы, а нижняя часть туловища – конские ноги и свинячьи копыта. Хуже вампиров.
– То есть уродцы на все сто.
– На все двести. Им города без боя сдают. Один их вид валит гномов на колени. Я этого допустить не могу. – Говорил Уксус. – Гномов ещё никто на колени не ставил. У нас славное прошлое, и, надеюсь, светлое будущее.
– А, может, включить им музыку?
– Похоронный марш.
– Нет, моя шкатулка не знает такой музыки.
– Тогда что?
– Весёлую польку.
– Чтобы они плясали на наших головах?
– Не знаю, право. Ну, тогда надо, чтобы они послушали что-то светлое, пробуждающее сострадание. Сюиту Грига № 2, например. Песня Пер Гюнта божественна! Музыка всесильна. Неужели она не сможет смягчить их сердца? – Удивилась Сол-нышко.
– Нет у них сердец. – Разубеждал ее Уксус. – Это кровожадные убийцы. Варвары, стоящие на самой нижней ступени развития. Для них нет ничего святого. Они пожирают друг друга без соли. О каком сострадании, дорогая, может идти речь?
– Не спорь с Уксусом, Солнышко: он за свою жизнь вся-кого насмотрелся. Жестокости на свете больше, чем можно предположить.
– Безусловно. – Сказал Уксус. – И в схватке с нею, как это ни прискорбно, выживают отнюдь не миротворцы.
Наконец, когда всё было готово, Уксус посадил Урика за руль, сам устроился на багажнике, поверх книги, а Солнышко облюбовала раму. Ей очень хотелось чувствовать надежные объятья Урика, и чтобы он дышал запахом её волос.
– Поехали! – Сказал Урик.
И велосипед стал отрываться от земли.
– Правее, правее. – Давал указания, вызвавшийся быть штурманом доктор Уксус. – А теперь левее. Немного правее. Так.
– А теперь куда?
– Налево, налево.
– Теперь?
– Направо, направо.
– Дальше?
– Налево, налево.
– По-моему мы крутимся на одном месте.
– Налево, налево.
Всё-таки Урик решил обернуться, чтобы убедиться в том, что доктора не укачало. И он правильно сделал.
Уксус и не думал следить за маршрутом. Он крепко спал, обхватив Урика за талию и уткнувшись носом в ямку между его лопаток.
Урик включил автопилот.
Потом он, изловчившись так, чтобы не отпустить руль, стал толкать Уксуса в бок, пытаясь его растормошить, ведь тот в таком состоянии запросто мог упасть за борт.
– Доктор, проснитесь! До-ок! До-ок!
– А?! Что?! Какое сегодня число? Пятница? Я и сам знаю, что сегодня пятница. Чьё это сопровождение у нас на хво-сте?
Только тут они заметили в небе эскорт бабочек. Сиренево-голубой шлейф отстоял от них на расстоянии вытянутой руки. Солнышко чувствовала колебание их крыльев. Великолепное, неповторимое зрелище!
Потом, обогнав пилотируемый Уриком велосипед, бабочки заняли место ведущих.
– А ну-ка, Урик, прибавь ходу! – Заорал Уксус. – Какие-то колымаги вздумали нас обогнать. Откуда они вообще взя-лись? Поддай газу, Урик! Вперед! Вперед! Только вперед!
– Да это же бабочки древеснокуков. Они из куколок вы-велись. – Догадалась Солнышко. – Да, точно. Я их по глазам узнала. У древеснокуков были такие же добрые глаза.
– У тебя все добрые. Раньше ты нам этого не говорила.
– Я их боялась. Но они ведь нас не тронули?
– А палочку кто хотел съесть?
– Это они из любопытства.
– И от недоедания. – Съязвил Уксус.
Впрочем, в такой компании лететь к принцу было даже веселее.
Продолжение следует.