Отбарабанил батя десять лет,
под грифом «зэк» валил в лесу берёзы,
перебивал голодный рвотный позыв
чифиром, и ложился в лазарет
под нож хирурга...
Вырезая язву,
тот в полный голос вякал от души:
мужик, откинуть ласты не спеши,
мир этим не избавится от грязи!
А батя был бухгалтером простым,
не воровал, а выпивал помалу,
и грязь к нему не очень приставала,
да пошутило времечко над ним.
Был суд, «двадцатка»…
Мама, не горюй,
а как не горевать при нищете-то,
разбитой на частицы мелких клеток
по равнодушному календарю?
А в ночь пришли, пока не рассвело,
в погонах и ремнях закона слуги,
изъять какое-либо барахло,
но плюнули в заиндевелый угол
и, грохая по полу сапогами,
ушли, не обнаружив ни хрена,
пиная «пузыри» из-под вина,
ругаясь непечатными словами...
Амнистия – батяня на коне,
опять рулит финансами завода,
но десять лет висят на нём колодой,
а не сосулькой в звонкой тишине.
А мы – чего?
А мы – в туберкулёз,
недоедание не Богу свечка,
а календарь расплёл своё колечко,
отец мой с рельс сошёл, как паровоз...
«»»»»»»»»»»»»»»»»»»»