Тяжелый день. Опустошенный
Бреду по улице один.
Бездумно вяло, отрешенно,
Не замечаемый людьми.
Иду разбитый… Вечер душный,
Разбитый телом и душой…
Вдруг вижу на дороге шумной
Мальчишка плачет небольшой.
Курносый. Худ. Лохматый, босый,
Ручонка мокрая дрожит.
Откуда он сбежал? Кто бросил?
Народ собрался и гудит.
Я подхожу, толкаю в спины,
Уже протиснулся к нему.
Гляжу в глазенки его сини,
Ручонку, спрашивая, мну.
- Давай утремся. Где же мама?
Откуда ты такой худой?
-Я заблудился, шел все прямо,
Не знаю, как идти домой.
Я подхватил его, пушинку…
Как он доверчиво прилип,
Рукой поглаживаю спинку,
И утихает детский всхлип.
Понес его. Куда? Не знаю.
Толпа осталась позади.
Как сына крепко обнимая,
Уже я думал: «Не один!»
Я видел небо голубое,
Цветы акации, скворца…
Я потерял лицо тупое,
Я приобрел глаза юнца.
Несу мальчишку по аллее,
Комочек теплый на груди.
И будто стало мне теплее,
На хмуром жизненном пути.
Вдруг сзади слышу: «Подождите!
Остановитесь! Мальчик мой!
Я подождал, сказал: «Простите…»
И снова заспешил домой.
- Ну, наконец-то отыскала!
И как он мог сюда уйти?
Она мне быстро так сказала
И встала на моем пути.
Передо мной она предстала
Увы, помятая на вид.
Ее в безветрие качало
И перегаром, фу, разит!
Глаза как муть на дне пробирки,
Засаленные волосы на лбу,
И в кофте цвета пыли. Видно стирки
Не знавшая неделю не одну.
- Я отошла, простите… ненадолго,
Вот… в магазин «горючего» взяла…
А он паршивец! На минуту только…
Ух, я тебе! И отойти нельзя.
Малыш, боясь от матери удара,
Обнял меня покрепче, задрожал.
И, я, мужик бывалый и не старый,
Оторопел, вдруг мальчика прижав.
Затем брезгливо отшатнувшись
От матери, бомжующей давно,
Решил - не связываться лучше
С такой мамашей наглой и больной.
И эта мать, родившая ребенка?
Что может быть страшнее для него!
Когда она, пропитанная водкой…
Ну, а дитя… помеха для всего.
Что ждет тебя, мальчишка на сегодня?
Какое детство предначертано тебе?
И кем ты будешь через годы?
Забытым сыном в маминой судьбе.
- Мужик, ты что? Не слышишь что ли?
Дай пацана мне и уйди!
Я мать ему.… И я невольно
Парнишку отпустил с груди.
Мне ничего не оставалось,
Как передать ее дитя,
Но почему-то сердце сжалось,
Как будто передал себя.
Они пошли, а я застывший
В немом бессилии смотрел,
Как мальчик с головой поникшей
Идти насильно не хотел.
Он упирался в крике горьком,
На помощь дядю звал к себе.
Он не хотел идти болонкой
К печальной участи, судьбе.