В моих руках находится конверт, внутри письмо, снаружи тусклый штемпель.
Как гончая, учуявшая след, я в бешенном, кавалерийском темпе,
бросаюсь в пекло, голову сломя: читаю, перечитываю дважды.
“…все то, что достается за дарма, не утоляет голода и жажды.
Поверьте мне, я дожил до седин. Как говорится “многое и многих
я пережил” и вот теперь один томлюсь среди безбожников убогих.
Мне не с кем перемолвиться словцом. Мои увещевания невнятны.
А те, кому я прихожусь отцом, иным годятся в деды. Вероятно,
бессмертие – тягчайшая из мук, имеющихся в божьем арсенале.
Но неисповедимы никому пути Его, тревоги и печали…
…тоска и бред, циничное вранье, анонсы грабежей и перемирий -
все в местной газетенке. Я ее пролистываю наскоро в сортире.
По выходным весь день тружусь в саду, где время протекает беспечально.
Страдаю от мигреней и простуд. Хожу в кружок шитья и театральный.
Разучиваю крохотную роль. Частенько упражняюсь на бильярде:
девятка, пирамида, карамболь. Не то, что бы я становлюсь азартен,
а просто от безделья и тоски, от нежеланья вновь погрязнуть в пьянстве…
…к тому же, плоскость шахматной доски суммируется с площадью пространства,
которое мне здесь отведено. В убогой стариковской комнатушке
журнальный столик, пыльное окно и чья-то тень верхом на раскладушке,
и чей-то взгляд, столь пристальный, что мне порой неловко в штопанном исподнем.
Не может быть, что это Сатане подсматривать за мной из преисподней
взбрело на ум! Я видел Око Зла! Во время войн, еще на континенте.
Не тот масштаб для старого козла, не по вояке чин и позументик!
Хотя, довольно лестно полагать, что тут не обошлось без чертовщины,
и остается терпеливо ждать, когда же черти явятся с повинной…”