Кого ни спросишь, все хорошо помнят свой первый школьный день. А моя память «заржавела». Сейчас пробую «запустить», так сказать, механизм воспоминаний…
Изобильное! «… летом - пыльное, зимой – грязное, непролазное». Это я слышал от взрослых ещё в поезде, когда нас пытали в вагоне, куда мы едем. Где тогда не было этой пыли и грязи? А уж, на Ставрополье-то…
Школа, в которую меня «записали» была от нашего домика далековато, в центре села. По-моему, ближе и не было. Но за руку меня уже давно не водили. Я к тому времени самостоятельно исходил в нашем селе все основные «магистрали»: и к Томке, моей любимой тетке в «Райфо», где она «служила», и в клуб, и в библиотеку… Иногда просто по улицам «болтался» - в порядке расширения кругозора. Уже прикидывал, как мне будет удобнее ходить в школу, где собак поменьше и дорога короче.
Готовиться к школе начали с лета. Букварь у меня появился рано, я даже успел его слегка истрепать. К тому времени мы с бабушкой Наташей прочитали уже немало. Помню, «от корки до корки» зачитал интересную книжку «Что я видел». Букварь мне показался не очень интересным. «Не умничай! – отбирала у меня Томка букварь, чтобы «сохранить его до школы» – грамотей…». Тетрадок тоже подкупили – специальных, «в косую». С письмом никак не ладилось. Я мог писать слова и даже целые предложения, но делал это криво и косо – как попало. Навыков «чистописания» у меня не было никаких. И потом не скоро ещё они появились…
Что собрать с собой в школу – не проблема. А во что это всё положить? Да, вопрос. Портфелей в сельских магазинах не было. В краевой центр ехать – «за семь вёрст киселя…», да и денег тоже – их только два раза в месяц "выдают"... Томке. Остальных источников дохода я не припомню. В общем, «сплошные расходы».
Можете меня презирать, но я не запомнил совершенно свою первую учительницу. Ни образ её, ни имя её не сохранились в моей памяти. Возможно, потому, что все последующие события моей детской жизни оказались сильнее впечатлений от первых школьных дней.
Но пара-тройка эпизодов, всё же, «впечатались» в сознание, как говорится, без конкретных «паролей и явок» – "событийно" что ли…
Первый факт ущемления моего самолюбия в школе был связан как раз с проблемой "в чем носить «причиндалы»" - так Томка называла мои скудные школьные принадлежности. Долго прикидывали, но раньше, чем через месяц–другой, настоящий, дерматиновый (!) портфель мне не вырисовывался.
Омрачённый этим обстоятельством – отсутствием нормального портфеля - я нёс книжки в первый свой школьный день и носил в тридцать–сорок последующих… нет, не в руках. Я тоже сначала склонялся к такому варианту, но меня все в голос убедили: растеряю, мол, по дороге свои «причиндалы» и приду в школу «ни с чем». До сих пор я что-нибудь да теряю, есть такой грех.
Так знаете, выход был найден. Не помню уже, кто постарался, только к утру того праздничного дня у меня всё было уложено в новенькую, с лямочками-ручками… торбу, торбочку. Да, не удивляйтесь. К сегодняшнему, точнее вчерашнему представлению о торбочке, как о мешочке для муки или крупы, её облик не имел никакого отношения. Это была аккуратно сшитая сумочка из новенькой мешковины с пришитыми к ней цветными ручками и с красивыми, вышитыми гладью цветочками по бокам. Может, это были анютины глазки, не помню точно. Так это получилось неожиданно и трогательно, что я не посмел продолжать своё хныканье по портфелю, поцеловал свою любимую Томку и бабулю, и мы двинулись в путь – навстречу просвещению.
Вопреки Томкиным уверениям, что мало, мол, у кого будут сегодня портфели, а до торбочек вряд ли кто додумается, и многие принесут свои «причиндалы» в руках (мол, одни мы такие догадливые – в торбочке)… так ничего подобного – все пришли с новенькими дерматиновыми портфельчиками. Поблёскивали на солнышке никелированные замочки, поскрипывали кожаные портфельные ручки. Ни каких торбочек. Я стеснялся и прятал свою «сумку-торбу» за спину, или пытался от неё отделаться, под разными предлогами совал её в руки Томке или бабушке.
Во второй раз я ощутил моральный ущерб уже в первый "рабочий" школьный день. Уже с утра мои новые знакомцы осмеяли меня с этой торбочкой «по полной программе», выражаясь по-современному. Спасибо нашей первой учительнице, успокоила она страсти, разъяснила всем, что в нашем деле, в учёбе, не сумка главное, а голова. Но судьба продолжала меня испытывать.
В первые же дни выяснилось: мне скучно сидеть на уроках. Человеку читающему, считающему и пишущему (пусть и каракулями) нечего делать среди этих неучей… А первая учительница ещё и масла в огонь подлила: мол, смотрите, какой среди нас сидит молодец – всё знает, всё умеет. Понимаю, она хотела, как лучше. Но получилось… Лучше не вспоминать.
Дорога из школы домой превращалась в тяжкое моральное испытание, а то и в физическое. Как на грех, в один со мной класс попал мой недалёкий (во всех смыслах) сосед по улице. Звали его Вовкой. Понятно уже из предыдущего, что моя бабушка пуще собственного ока оберегала своего, тогда ещё единственного внука от дурных влияний со всех сторон. Особенно, со стороны «улитшных прийятилей», как она их называла, с таким мягким одесским акцентом, оставшимся у неё на всю жизнь.
Так этот Вовка, с которым мы частенько «гоняли собак» по колено в уличной пыли… так, этот Вовка был, по бабушкиному понятию, мне не пара. Он вечно ходил в одной и той же грязной рубашке без пуговиц, утирал сопли рукавом, ни одного слова правильно не произносил… что там ещё? Ну да, и часто употреблял совсем уж плохие слова.
Короче, «от него можно было ожидать всего». Периодически я пытался все бабушкины претензии к приятелю транслировать ему лично с таким видом, будто бы эти выводы и рекомендации по «хорошему поведению» я только что сам и вывел… из своего большого жизненного опыта. Мои первые педагогические просчеты. И выходили он мне боком… и другими частями тела. Кому понравится, когда его при всех начинают учить «правильно говорить». Или, например, указывают ему на то, что у культурного человека всегда должен быть в кармане чистый носовой платок.
Всё смешалось для меня в один сплошной кошмар. На меня «повесили» всё: и мою раннюю «образованность», и мою злосчастную торбу - вопиющий объект для насмешек, и все Вовкины обиды. Он сам и руководил этим теневым воспитательным процессом.
Ко всему добавилось ещё одно обстоятельство. Моя скука на уроках надоела первой учительнице, а, может, опять же из добрых побуждений предложила она перевести «этого умника» во второй класс – пусть, мол, там попробует… поскучать.
Может быть, всё и вышло бы хорошо. Надо вам было посмотреть на эту учительницу второго класса. Небо и земля: в первом – красивая, молодая, косы венцом, улыбка… да что там говорить! О второй, даже не буду. Седая, в очках, строгая... Как мне потом рассказывала моя любимая тетка, я подавал уже какие-то надежды. Она смеялась: ты мог вполне через пару месяцев и в третий перейти… писал бы не как «курица лапой».
А тогда… Испугался я и сбежал от этой старушки. Мои взрослые не проявили настойчивости. Не до настойчивости было. О еде да маломальской одежде все переживали. Так меня и вернули обратно в первый класс. Правда, случился такой обратный эффект. Я бы назвал его «парадокс посрамленного умника».
Меня как-то стали больше уважать, сочувствовали, перестали дразнить. Даже Вовка, вроде как и забыл свои обиды. Он, я помню, уже в чистой рубашке ходил и с платочком, который выглядывал у него из нагрудного карманчика: вот, мол, смотрите. Наверное, для классной санитарной комиссии.
А про мою торбочку быстро забыли, и без неё забот у всех хватало. Через пару месяцев подарила мне Томка настоящий зелененький, сверкающий никелированными детальками портфельчик. И хотя у всех портфельчики в околошкольных «боях» успели изрядно поистрепаться, а мой смотрелся просто шедевром портфельного искусства, я лиха старался не будить. Чего хвалиться? В первые же дни, как стали носить в школу чернильницы (тоже, кстати, в маленьких торбочках, притороченных к портфельной ручке)… так я сразу и пролил на мою зеленую обновку густые фиолетовые чернила… и уже совсем перестал выделяться.
Видите, кое-что я, всё-таки, вспомнил, не заржавело.
Кубань, март 2013