Душою слабой обреченный,
Не принимая сложных чет,
Средь леса, сединой спаленный,
Жил хмурый и ворчливый дед.
Он жил один, ни с кем не роден,
И не ласкал его покой,
И был в работе он не годен,
Труду давал он крепкий бой.
В найденной егерской избушке
Не вел он быт,
Хоть и сейчас там, рядом с кружкой,
Ружье охотника стоит.
Истории избы печальной
Не знал, и стопку дневников,
Когда наткнулся он случайно,
Он сжечь в печи уж был готов...
Готов, да не нашел он спичек...
С тех пор тлен, дневники тая,
Похоронил в себе лесничего,
Воспоминания храня.
А кто такой он был, и почему
Жизнь сорвалась так резко,
С чего однажды не пришел в избу,
Мой зритель, очень интересно!
Он до того, как в этот лес попал,
Исправно службу вел в деревне,
И каждый житель там его признал,
Имел он небольшие земли.
Женат он был, был истинным отцом,
Защитник верный - да чего уж боле?
Был на деревне первым удальцом,
Решал вопросы безо всякой крови.
И вот однажды утром, на заре,
Приехал господин в кибитке важной -
Случилось дело в раннем сентябре.
Как ветер дул холодный, помнит каждый.
Вокруг него столпился ратью люд
В надежде помощи просить по нуждам.
Лишь простаки плевали и плюют,
И всякая забота им уж чужда.
Но не желая вовсе отвечать
Слуге он приказал дерзать скорее,
Когда народ от голода и сна
Животно и несчастно блеял.
За ним бежал обиженный народ,
Мальчишки за борта кибитки держали.
Вопил их юношеский рот о взрослом,
А работяги следом уж бежали.
Все отцепились, лишь один мальчишка
Бежал, дорог не чуя под собой.
Толпа, решив, что это уже слишком,
Обмолвилась и в миг пошла домой.
Раздался дерзкий хлыст, упал ребенок
В пыли и крови задыхаясь и кленя,
Бежал из виду из господ подонок,
Отряхивал с кибитки и себя.
Увидев то лесничий взял наш грабли
И побежал ему наперерез
Через заборы, ямы и ухабы,
Через репейника дремучий лес.
Перехватил, граблями стукнув лошадь,
Один зубец уздою зацепил,
И надышавшись пыльною порошей,
За черен дернул из последних сил...
Кибитка набок, лошадь устояла,
Ямщик об камень лоб разбил,
Крепленье клинья потеряла,
А господин едва ли ноги уносил.
Так и удрал он в личные владения,
Народ его к минуте не догнал;
Зато потом в улыбке черной сожаление появилось,
И трость носить с собою стал.
Досталось всем за это преступление,
И господин героя в ссылку отослал,
В лес егерем, во плату искупления,
И лошадь дохлую в дорогу дал.
Он распрощался с всеми, кого помнил,
С семьею он простился и ушел.
И чрез неделю на том камне с кровью
Плющ ядовитый коброю взошел.
Была неясность в рукописях тех,
Как сын попал к отцу в избушку -
Страниц нам не хватает, как на грех
Тех, что для конкретики нам нужно.
В последней строчке высохших чернил
Лесник пошел по плану на осмотр территорий...
Страницы кончались на том и тлен утих,
Оставив за наследником всю расстановку роли.
Нам ясно все.... он был герой по жизни.
Изба его, впустив уж нового хозяина,
Лишь опустела, превратившись в хлам...
Но кто же тот старик? Суди уж, зритель сам!
В уездном городе чиновничие место
Не требует обычно благородства...
На тех местах ото всего уезда
Стоят клейменные ужасного уродства.
Нет, внешне это просто люди,
Но думают умно не в нужном направлении.
Душой давно прогнили, оскотинились;
Для них поборы - часть и смысл идеи.
Из той среды, холодной, меркантильной,
И наш герой, герой своей эпохи.
Он убежать хотел от скуки и рутины...
Остались только вздохи... грусти вздохи.
Но больше я о нем писать и не желаю,
От прошлого его меня сильнее рвет.
Свобода действий, слова, веры? - я бы отнял,
А то он слишком палку свою гнет.
И оцени же действие, мой зритель:
Где жил герой давно минувших действ
Вдруг поселился, достойный лишь презрения,
Чиновник рабский быдла и злодейств.
И до конца ругал он мир своей зловонной речью,
Дом обветшал и без ремонта был,
Тогда как раньше дым валил от печки,
И этот дом приютом блудных слыл.
Где жили добродетельные люди,
Теперь живут холопы, и поныне
Без егеря, героя благородных,
Его изба ветшает, верно стынет!