Эту рецензию на сборник Михаила Сопина «Перед снегом, ещё не упавшим…» замечательного уральского поэта Алексея Решетова я обнаружила в рукописях спустя более сорока лет после того, как она была написана. Обоих авторов уже давно нет в живых.
Тогда, в 1981 году, слово самого уважаемого в Приуралье поэта не было принято во внимание – так же, как и слово критика Вадима Кожинова. С этой рукописью Михаил через два года уехал в Вологду.
В первоначальном виде сборник уже не существует. Частично стихи разошлись по другим сборником и изданы.
Исторически - мне очень интересно слово Решетова. А может, и не только исторически. Я нашла в рецензии много не устаревшего и просто любопытного…
Алексей Решетов
ХЛЕБ ДЛЯ ДАЛЬНЕЙ ДОРОГИ
О книге стихов Михаила Сопина «Перед снегом, ещё не упавшим…»
Да простятся мне чужие сравнения, если я скажу, что книга стихов Михаила Сопина «Перед снегом, ещё не упавшим…», написана «кровью сердца», через которое проходит «трещина мира».
Эта трещина – след минувшей войны, отроческая о ней память. Она стала сквозной незаживающей раной поэта, его неусыпной болью, его вечной тугой и тревогой. Его герои, действующие лица суровых стихотворений, живые и мёртвые судьи его совести и деяний – солдаты («Да, мне жаль, что я не был солдатом, да, мне жаль, что я не был убит…»), беженцы, сироты, вдовы («Вдовьи слёзы везде одинаковы, но тогда, когда бился народ, вы по-русски особенно плакали, на сто лет выгорая вперёд...». «Выгорая» - одно это слово весомей иной поэмы.
Впрочем, не только война – предмет поэзии Сопина. Все болевые точки современности, всё беззащитное сущее вызывают в нём сострадание, работу. «Родословная слёз» русского человека - вот о чём постоянно думает поэт, «иной реальности не веря». К его творчеству как нельзя лучше подходят слова Л. Гинзбурга:
«Любая человеческая личность, как бы ни была она угнетена работами повседневности, вмещает в себя весь мир, исторический опыт поколений, причастна к высочайшим понятиям. Земное и духовное начало переплетены в жизни и в каждом из нас, ежедневно проникают друг в друга. Дух, вырываясь из-под ярма бытия, устремляется ввысь, и он же силой земного притяжения возвращается к нам на землю. Именно этой причудливой диалектикой объясняется жизненность и одухотворённость всякого искусства». (Лев Гинзбург, «Разбилось сердце моё». «Новый мир», №8, 1981г.).
В одном из стихотворений Сопин говорит о том же самом, разве только более лаконично:
Я себя ощущаю
Единым со всем,
Что кругом,
И порвать эту связь
Не сумеют ни время, ни ворог.
Безмятежные, розовые, сладкогласные стихи, пиши их Сопин, наверняка давно бы уже получили известность, но для него характерны сумрачные, хриплые, чаще по-Аввакумовски яростные, чем по-Надсоновски уныло-смиренные мотивы.
Их резкое тональное отличие от множества «проходных», пресных, равнодушно-созерцательных опусов, видимо, и смущает некоторых рецензентов и издателей.
Иначе чем же объяснить, что за два десятка лет строгой и напряжённой работы в поэзии Сопину не удалось опубликовать и десятка своих стихотворений.
Увы, ещё многие из нас горькие стихи воспринимают как упаднические, а правдивое, не лакированное изображение действительности считают чуть ли не поклёпом и покушением на наши светлые идеалы и достижения.
Между тем, весь опыт мировой, русской и советской поэзии убедительно показывает, что в ней (поэзии, стране) истинная красота, животворная радость и свет добываются гораздо чаще из бедствий, страданий, боли – путём их преодоления, а не из покоя и благополучия.
Беспокойство – им пронизана вся рукопись Сопина.
Я пьянею
От крутого запаха!
Для меня покой –
Не благодать.
Я живу!
В таком буране аховом
На душе легко,
Как никогда.
Дуй, метель,
Светлейшая, как истина!
Шпарь метель!
И помни обо мне.
Никакими силами нечистыми
Свет не погасить в моём окне...
Беспокойство за всё, чем жив народ, Родина:
Я сын России,
Всей её истории,
Её полей,
Её седых былин.
Её печаль –
Моя печаль и горе.
Её бедой
Душа моя болит…
Неразрывная связь с Отечеством, это священное однолюбие появляется у М. Сопина даже в форме стихов. Многие из них начинаются с прямых обращений:
«Не виноват, что нет тебя, моё родное захолустье…»
«Сторона моя уронная, до смерти любимая…»
«Избы-избы, милая Отчизна…»
«Прилетайте, давние ненастья!..»
«Прокричи мне, филин, ночью…»
«Звери-звери, загонные звери…»
Проигрывая на некоторой стилистической однотонности, они покоряют своей доверительностью, стремлением автора не к напыщенным монологам, а к искренним братским диалогам, тягой вырваться из оков своего «Я» за его тупики и пределы с одним желанием – помочь земле и людям.
Душа, "намотанная на гусеницы траков", всё же не погибла. «Берегите песню и зверей» - так выразительно назван один из циклов раздела сборника. Присутствие этого экологического раздела совершенно естественно, закономерно: борьба против войны и борьба с разрушением природы – одинаково глобальные проблемы.
Третью осень
Журавли не сели.
У болот бетон и тягачи.
От стального жуткого веселья
Журавлём душа моя кричит…
И заплачу голом перебитым,
Прохриплю в туманный свет небес
О душе,
Сорвавшейся с орбиты…
Автор с ужасом думает о том, что «всё скуёт бетонная плита», что индустрийный грохот заглушит «музыку России».
Итак, содержание стихов Сопина – актуально, значительно, это не литературный десерт, а насущный хлеб для дальней дороги.
А форма? Сопин пишет бесхитростно, просто, порой аскетически сдержанно:
Прошуми мне,
Верба жёлтая,
Над чёрною водой…
Впечатлительность в смысле пастернаковской «губки в присосках», «пышные брыжи и фижмы» поэтической всеядности ему претит, он весь во власти смысла, своей главной страсти, идеи – «избыть содеянное зло», накопленное недальновидным человечеством.
Но самые простейшие виды тропов, эпитеты, сравнения не лишают стихи Сопина выразительности.
Уместно здесь вспомнить Аввакума:
«Аще реченно, просто, и вы, Господа ради, чтущие и слышащие, не позарите просторечию нашему, понеже люблю свой русский язык, виршами философскими не обык речи красить…»
При работе с редактором (а книгу Сопина «Перед снегом, ещё не упавшим…» не издать было бы большой несправедливостью) автору следует убрать некоторые дубли (например, в рукописи два варианта стихотворения «Прилетайте, давние ненастья…»), освободиться от встречающихся штампов (вроде «романтики песенных вьюг»), просмотреть внимательно стыковку слов в каждой строке, дабы избежать неблагозвучных сочетаний.
Но книга состоялась, и чем она скорее будет издана, тем лучше.
Алексей Решетов.
Октябрь, 1981.