Хитрая штука – память человеческая! Казалось бы, храни себе всё, что положено, да предъявляй хозяину по первому требованию. Так нет, что-то она норовит припрятять так, чтобы никто не нашёл, а что-то подсовывает, когда и не просят...
Известно, что особенно прочно застревает в нашей памяти то, что окрашено сильными эмоциями. Это бесспорно. Но я заметил, что по-разному всплывает в нашей памяти то или иное событие в зависимости от того, положительные или отрицательные эмоции его сопровождали. Если что-то неприятное, то мы вспоминаем это фрагментарно, хотя догадываемся, что знаем всё, но незачем смотреть, ведь знаем же. Но уж если эмоции были положительные, то мы прокручиваем событие в деталях, в разных аспектах, не желая расставаться с ним быстро. С особым удовольствием мы вспоминаем ситуации, где, как нам кажется, мы проявили себя как-то положительно неординарно, блеснули, уели, показали всем, ху из ху, как говорится, или что-то в этом роде...
Я мало что помню из своего довоенного детства. Когда началась война, мне было 4 с половиной года. Помните песенку:
Двадцать второго июня,
Ровно в четыре часа
Киев бомбили,
Нам объявили,
Что началася война...
Так вот, из этого самого Киева нас эвакуировали сначала в приволжский Урюпинск, а вскоре, когда немцы дошли до Волги, в Томск.
От Урюпинска у меня сохранилось 2 воспопминания – одно страшное и одно, переполнившее меня гордостью. Первое – на моих глазах сосед убил кошку и унёс домой, поговоривали, что он их ест. Бррр! Даже вспоминать не хочется. Но есть и второе: выходной день, солнышко, тепло, на крыльце сидит кто-то из соседей и играет на баяне. Пара-тройка слушателей окружили его. Как я сейчас понимаю, играл он не так, чтобы уж очень – перебирал кнопки, нащупывая мелодию, басы скорее отмечали ритм, чем гармонию. Но для меня это было удивительно, завораживало и притягивало. Я тихонько подобрался к музыканту слева и, не в силах устоять перед соблазном, нажал какую-то кнопочку в басах. И – о чудо! – басовая часть аккорда зазвучала с органной мощью и красотой. Я тут же отдёрнул руку, а музыкант стал допытываться – Эй, малёк, покажи-ка, что ты тут нажал? Мы долго искали эту кнопку, но безуспешно, так и не нашли. А может, потеряли тот аккорд, с которым она сочеталась. Но я всё равно чувствовал себя героем, и услужливая память часто, как бы невзначай, возвращала меня к этому эпизоду...
Лет через 50 мой младший 5-летний сынок попросил меня научить его играть в шахматы. Ладно, - говорю – тащи шахматы на кухню, сейчас приду, научу. Когда я пришёл на кухню, шахматная доска была развёрнута, и все фигуры были расставлены в правильном порядке (!).
Ты откуда знаешь, как расставлять фигуры? – спросил я.
- Честное слово, я никогда не видел, я случайно так расставил – уверял малыш.
Разумеется, мы с женой не поверили этому, но добросовестно поудивлялись, поохали, повосхищались – в общем, оформили минуту славы, как положено.
Через пару часов ребёнок подошёл ко мне:
- Папа, а давай ещё поговорим о том, как я правильно расставил шахматы.
С тех пор эта фраза стала нашим семейным фольклором. И если кто-нибудь в нашем присутствии явно старается снова перевести разговор на свои славные деяния, мы переглядываемся между собой и формулируем это невинное естественное желание:
А давай ещё поговорим о том, как я правильно расставил шахматы!